Петер Аддамс - Детектив перед сном

Цитирую:

— Мне становится дурно, когда я думаю, что тебе пришлось пережить, — бормотал месье Багарре. Афродита не реагировала. Она стояла над грядкой бобов и размышляла о том, какого черта в Голландии они созревают раньше, чем здесь. — А оберинспектор? Сначала ведет себя преотвратительно, а потом провожает на вокзал. Хотя он же должен был как-то выразить признательность.

— Чепуха, папá. Главное, ему нужно было быстрее избавиться от меня. В общем, роль ему досталась не ахти. Представляешь, какой разразился бы скандал, если бы я обратилась в газеты. Поэтому Баллер ни на минуту не упускал меня из виду.

— М-да, прошлое этих дам и господ не блещет.

— Мне сразу было ясно, что дело постараются замять. Но ничего, у меня есть фотокопии.

— Ты же не хочешь…

— Вот именно хочу. По таким, как граф делла Скала и князь Червенков, тюрьма плачет. А раз в Кельне об этом не заботятся, то я позабочусь.

— Ты с ума сошла. Баллер добьется, чтобы тебя привлекли за, как это называется, за вторжение в чужую квартиру.

— Чепуха. Тогда я…

Далее текст прерывается. Дальнейшие следы главы были обнаружены в левом шлепанце пропавшего. Бумага, служившая в качестве стельки, изрядно поистерлась. Цитирую:

«Таким об… Аф… узн… что барон… унд… Беллерзин приговорена к пожизненному заключ… а закры… проц… в Кельне… в тот же… нелеп…, случ… привел к гиб… осмелевшего Трясунка… временно прекратив… ю… деятельность… истократич… банда… меж… мае… таба… стар… ос… лы».

Конец цитаты. Для полноты картины приведу еще две наиболее яркие цитаты, найденные в различных местах и относящиеся к этой же, несомненно, главе. Так, например, запись на манжете поношенной рубашки гласит:

«Б. думал столь напряженно, что на его лысине загорелись огни св. Эльфа».

Не исключено, что под Б. подразумевается Баллер. Против этого говорит, однако, тот факт, что огни св. Эльфа загораются преимущественно перед грозой. Цитирую запись, найденную на крышке домашней пивной кружки пропавшего:

«Да вы что, инспектор! Не знаете, как устроена женщина от подбородка до колен?»

Исходя из этого наброска, можно предположить, что речь, видимо, идет об инспекторе Баллере. Однако против говорит то, что инспектор был женат и, следовательно, должен был знать, чем располагает женщина между указанными пунктами. Таким образом, ясно, что причастность найденных фрагментов к вышеизложенному роману требует дальнейшего тщательного расследования. Ибо существует мнение, что заметки могут относиться и к будущей книге, которую заинтересованный читатель сможет, разумеется, заполучить, если пропавший сочинитель вернется из своей затянувшейся прогулки за пивом, чего, однако, гарантировать нижеподписавшийся не может.

Д-р Шлумсик-Пуссельхен.

Эльсе Фишер

ТЕЛЕФОН МОЛЧИТ

1

Шел снег. Большие мягкие хлопья беззвучно падали с темного декабрьского неба, укутывая белой сверкающей пеленой окрестное леса, небольшие озера, холмы, болота. Кое-где виднелись крестьянские дворы, редкие замки и усадьбы и великое множество небольших и совсем маленьких домов, в которых доживали свой век любящие природу горожане.

Весь этот пейзаж немного напоминал цветную рождественскую открытку. И почтальон, поднимавшийся по тропинке к дому на опушке леса, еще больше усиливал это впечатление. Капюшон форменной шинели делал его похожим на самого Деда Мороза. Никто бы не упрекнул почтальона в том, что после долгого и утомительного рабочего дня он радовался при мысли, что этот маршрут последний. Будь он менее исполнительным, он бы мог просто пропустить этот дом из-за снегопада, но старик был ревностным служакой — и откуда же ему было знать, что доставка одного письма и двух вечерних газет для молодой художницы повлечет за собой такие «безделицы», как покушение, убийство и самоубийство. Нет, никто и ни в чем не смог бы упрекнуть старого почтальона. Он был лишь малым звеном в игре случайностей, необходимым, чтобы замкнуть цепь бессмысленных совпадений.

Впрочем, сам он не мог не подосадовать на утомительное путешествие к дому на опушке. Он считал, что молодые горожане поступают безнравственно, предаваясь покою деревенской жизни, не соблюдая полностью ее правил.

И не потому, что художница Лотта Эскильдсен относилась к худшим представителям общества. Старик признавал, что она работала не покладая рук пять дней в неделю. Зато почти каждый уик-энд она наполняла свой дом толпой шумной молодежи, а то и сама отправлялась в город и возвращалась домой утром в понедельник, усталая и измученная, после нескольких суток лихорадочного веселья в гостях.

Но девушка выглядела весьма недурно, стройная и длинноногая, как ее собственные рисунки, а если ее неправильному лицу и не хватало классической красоты, то об этом быстро забывалось, стоило с ней поговорить хотя бы несколько минут. Уж очень она была славная, веселая и хорошо улыбалась.

Почтальон плотнее запахнул ворот шинели. Начинался ветер и, взглянув на темное небо, старик не мог не порадоваться, что все-таки дошел до этого дома, несмотря на непогоду: уж конечно, прийти сюда еще раз удастся нескоро. Завтра все дороги здесь занесет, а если снегопад не прекратится, пройдет немало времени, пока машины не расчистят дорогу к лесу.

Окоченевшие пальцы вынули из черной сумки две газеты и письмо, опустили их в дверную щель для почты. Тонкий белый конверт с американскими марками в последний момент заупрямился и упал в снег. Однако его заботливо подняли и снова втолкнули в щель.

Художница Лотта Эскильдсен увидела в первый момент лишь светлый четырехугольник на коврике у двери. Одетая в элегантный дорожный костюм из твида, она спустилась по лестнице в холл, где объемистый чемодан уже ждал, когда его внесут в машину. Сводка погоды предвещала буран, и у Лотты не было ни малейшего желания оказаться отрезанной от всего мира в занесенном снегом доме.

Сегодня утром она отправила заказчикам последние работы и считала, что с чистой совестью может немного отдохнуть в городе. Переходя из комнаты в комнату, она наводила последний лоск перед отъездом, и ее голубые глаза блестели от предвкушения городских развлечений. Огонь в большом камине еще не погас, и она поставила перед ним экран. Несколько комнатных растений, не переносящих мороза, перекочевали с подоконника на стол.

— Я брожу под дождем, — напевала она, натягивая меховые сапоги на узкие лакированные туфельки.

Лотта рассеянно собрала вечерние газеты и положила их в чемодан сверху. Так же небрежно она сунула в карман костюма письмо, но конверт оказался слишком длинным. Ей пришлось вытащить его и рассмотреть более внимательно. Отдых или нет. Но письмо было из Америки, а это, как правило, означало чек или новый заказ. Лотта быстро вскрыла конверт. Письмо содержало краткое сообщение о том, что в течение пятницы ей позвонят по телефону для обсуждения некоторых новых заказов.

Сегодня — четверг. Поездка в город горела. Если заказ выгодный, досаду от сорвавшегося отпуска можно пережить. А когда сидишь и работаешь, погода не имеет никакого значения.

Лотта снова втащила чемодан наверх. Лучше побыстрее его распаковать и привести комнаты в жилой вид. Было только три часа, но сумерки уже начали сгущаться. Лотта зажгла свет. Чемодан был распакован, а платья — повешены на распялки. С газетой под мышкой Лотта спустилась вниз убрать в комнатах.

Дом был обставлен простой и удобной мебелью. Глубокие кресла и широкие диваны уютно группировались перед камином и большим окном, возле них стояли низкие столики: чтобы достать сигареты или пепельницу, стоило лишь протянуть руку.

В библиотеке, гостиной и кабинете пол устилали толстые светло-серые ковры, заглушавшие шаги. Это таило в себе некоторые неудобства: друзья часто неслышно прокрадывались через весь дом и с оглушительными криками радости неожиданно возникали уже за спиной.

Стены в библиотеке были закрыты книжными полками. На огромном письменном столе помещались пишущая машинка, телефон и блокнот для зарисовок. Если заказ делался по телефону, Лотта могла тут же набросать несколько эскизов. Но кроме блокнотов, ничто не напоминало о работе в этой части дома.

По другую сторону холла располагалась столовая. Она была слишком большой и обедали в ней редко. За ней шел большой спартански обставленный рабочий кабинет. Еще одна дверь вела из холла в просторную кухню, где за дубовым столом могли обедать восемь человек.

На первом этаже Лотта чувствовала себя прекрасно всегда: была ли одна или принимала тридцать человек гостей. Не то было на втором этаже: чтобы добраться по узкому коридору до собственной спальни, Лотте каждый вечер приходилось проходить мимо семи пустых и холодных комнат для гостей.