Найо Марш - Старые девы в опасности
— Есть два священных символа, — завывал Баради. — Символ Солнца — Ра, — участники откликнулись лающим эхом, — и символ Козла — Пан. И между Солнцем и Козлом замыкается круг бесконечных смыслов. Ра!
— Ра!
— Пусть нам явят Божественный символ!
— Мы жаждем!
— Какого символа вы жаждете?
— Символа Козла, он же символ Солнца, он же символ Ра.
— Так пусть же явится Козел, он же Солнце, он же Ра.
— Ра!
Барабанная дробь звучала все быстрее и быстрее. Участники церемонии колотили кулаками по полу и хлопали в ладоши. Баради, по-видимому, подбросил еще благовоний в курильницу, воздух был густо пропитан дурманящими запахами. Аллейн с трудом различал алтарь перед собой. Баради, должно быть, ударил в цимбалы.
Грохот стоял невыносимый. Участники церемонии в бесформенных одеяниях опустились на четвереньки, то и дело взмахивая руками, стуча по полу и жутко крича. Баради разразился потоком заклинаний, видимо, на родном языке, пересыпанных именами Пана, Силены, Фавна. Впавшие в раж последователи подхватывали знакомые имена, вопя что есть мочи. Аллейн, стоявший на коленях и оравший вместе с остальными, слегка передвинулся, чтобы видеть Рауля на другом конце пентаграммы. В пламени курильниц он едва различал согбенную черную фигуру и руку в черной перчатке, поднимавшуюся и опускавшуюся в такт барабанной дроби.
— Знамение, знамение, пусть явится знамение!
— Оно надвигается.
— Надвигается!
— Оно явлено.
Эффектная барабанная дробь прервалась ударом цимбал, а затем наступила мертвая тишина.
И в этой тишине раздался жалкий, нелепый и тревожный звук: несомненно, козлиное блеянье.
Дым клубился, поднимаясь к потолку, и вдруг, словно алтарь украсили одной из поделок старой Мари, на возвышении возник рогатый, отливающий серебром козел, его шерсть тускло сияла сквозь дымовую завесу. Животное криво раскрыло пасть и надменно заблеяло. Бесцветные глаза тупо смотрели вокруг, козел бил копытом и тряс головой.
«Его ввели через заднюю дверь, — подумал Аллейн. — Они вымазали его флюоресцирующей краской. Он светится».
Баради снова заговорил.
— Приготовьтесь, приготовьтесь, — взывал он. — Символ лишь Тень Сущего. Бог-козел предтеча Бога-человека. Бог-человек есть Жених. Он есть Супруг. Он есть Жизнь. Он есть Солнце. Ра!
Последовала ослепительная вспышка света, в течение нескольких секунд глаза ничего не видели. «Взорвали порох, — подумал Аллейн. — Определенно, египтянину пришлось сегодня потрудиться». Когда глаза привыкли к освещению, козел уже исчез, на его месте ярко сияло хрустальное солнце. «Аккумуляторы, наверное, — решил Аллейн. — К клеммам припаяли провода. Отлично сработано, Магомет.»
— Ра! Ра! Ра! — вопили участники церемонии, а Баради дирижировал криками.
Дверь слева от алтаря отворилась. В проеме возник голый мужчина.
Он прошел вперед сквозь дымовые завихрения и остановился у пылающего хрустального солнца. Разумеется, это был мистер Оберон.
3Позднее Аллейн подробно описал завершение ритуала, каким он его увидел, в докладной записке. Но ни записка, ни учебное пособие под названием «Книга Ра», содержавшая текст обряда, так никогда и не были предъявлены широкой общественности. Их сдали в архив Скотленд-ярда и положили на полку рядом с другими сочинениями столь же сомнительной направленности. Несколько копий передали в Сюрте. На процессе, где документы не были представлены в ряду главных доказательств, судья, с отвращением пролистав их, заявил, что не видит никаких оснований утруждать присяжных подобным чтивом.
В повествовательных целях следует лишь вкратце отметить, что с появлением абсолютно голого Оберона, исполнявшего роль то ли Ра, то ли Гора, то ли обоих вместе взятых, церемония приняла разнузданно фаллический характер. Оберон стоял на возвышении перед пылающим хрустальным солнцем, держа в каждой руке по кинжалу, перед ним, на полу, сгорали благовония. По позднейшему утверждению Аллейна, Оберону, представшему в таком виде, удалось максимально приблизиться к совершенному образчику порока.
Его выход привел учеников в крайнюю степень исступления. Они произносили немыслимые фразы и совершали неописуемые жесты. Скандальное действо по нарастающей шло к своему апогею. В последний раз пророкотал барабан египтянина, и Баради ударил в цимбалы. В последний раз гвалт утих, и комната погрузилась в тишину.
Оберон сошел с пьедестала и направился к пентаграмме, шлепая босыми ногами по плиточному полу. Его волосы, зачесанные наверх, словно нимб, поднимались над головой. Он вошел в пентаграмму, и посвященные, повернувшись к нему лицом, скрючились в отвратительно покорных позах. Оберон встал в центре. Вновь раздался голос Баради.
— Гор, наш спаситель, он же Бальдур, он же Ра. Свет, начало и конец, живительный источник и окончательное умиротворение. Выбери же, Господь, о, выбери среди нас.
Оберон выпрямил руку и указал кинжалом на Рауля.
Баради направился к Раулю, протягивая к нему руки. В мерцающем сиянии хрустального солнца Аллейн видел Рауля, стоявшего на коленях, его тень падала на ноги Оберона. Лицо было скрыто под глубоко надвинутым капюшоном. Аллейн увидел, как из-под рясы появилась рука в черной перчатке. Баради взял ее и, словно в танцевальном па, поднял Рауля на ноги.
Теперь Рауль стоял перед Обероном.
Слуга-египтянин, прятавшийся в тени, гортанно вскрикнул.
Смуглые пальцы, словно Баради тоже был в перчатках, сомкнулись на плечах Рауля. И вдруг резким движением под аккомпанемент барабанной дроби Баради сдернул рясу.
— Зрите! — возвестил он. — Невеста!
В сиянии хрустального солнца там, где должна быть явлена жертва мистера Оберона, стоял Рауль в трусах, черных босоножках и перчатках Джинни Тейлор.
Невероятное изумление часто действует расслабляющее, и несколько секунд в комнате царила полнейшая тишина. Возможно, Аннабелла Уэллс и Карбэри Гленд под влиянием изрядной дозы марихуаны не сумели сразу и адекватно отреагировать на удивительное явление. Мисс Гарбель, разумеется, была подготовлена. Оберон и Баради пялились то друг на друга, то на нелепое создание, обнаруженное под ритуальным одеянием. Их рты медленно и одновременно раскрывались, словно у пары клоунов, работающих один номер. Рауль бросил гневный взгляд на Оберона и громко, на манер грозного судии, произнес единственное слово: «Анафема!»
В этот момент мисс Гарбель взорвалась истерическим хохотом, но взрыв оказался кратким и единичным: мисс Гарбель зажала себе рот рукой. Съежившись, она стала неуверенно подниматься, не спуская перепуганных глаз с сжавшихся в кулак пальцев Баради.
Баради изменившимся и совершено неузнаваемым голосом произнес:
— …Кто сделал это?
— Меня предали! — жалко взвизгнул Оберон.
В ответ Рауль повторил: «Анафема!» и перекрестился.
Оберон рывком поднял мисс Гарбель на ноги. Он держал ее правой рукой, в левой был зажат кинжал. Она произнесла скороговоркой, глядя ему в лицо: «Нельзя! Нельзя! Меня есть кому защитить. Вы не посмеете!»
Аллейн незаметно приблизился к ним почти вплотную. Гленд и Аннабелла Уэллс также поднялись на ноги.
— Твоих рук дело? — спросил Оберон, склоняясь к мисс Гарбель.
— Нет! — отрывисто ответила она. — На этот раз нет!
Он оттолкнул ее. Баради повернулся к Раулю.
— Так! — произнес Баради по-французски. — Я узнаю тебя. Где твой хозяин?
— Не лезьте не в свое дело, мсье.
— Мы пропали! — воскликнул по-английски Оберон. Его рука пошла вверх, в ней блеснул кинжал.
— Беги, Рауль! — крикнул Аллейн.
Рауль нагнулся и побежал. Он выбежал из пентаграммы и бросился к двери. Ему наперерез метнулся египтянин, но был отброшен в сторону. Ударившись головой об угол алтаря, он остался лежать неподвижно. Рауль вылетел в открытую дверь, которая вела в комнату Оберона. Оберон поспешил за ним, Аллейн за Обероном. Он настиг владельца замка за большим зеркалом и схватил за поднятую правую руку.
— На это раз не выйдет, — буркнул Аллейн и дернул за руку. Кинжал выпал из пальцев Оберона и ударился о зеркало, оставив на нем трещины. Одновременно Рауль ударил Оберона. Тот взвыл от боли, пошатываясь, сделал несколько шагов по комнате и привалился к окну. Штора с треском и скрежетом взмыла вверх, и Оберон со стоном рухнул на пол. Аллейн обернулся: перед ним стоял Баради с ножом в левой руке.
— Вы, — сказал Баради. — Мне следовало догадаться. Это вы!
4События, переместившись в апартаменты Оберона, стали развиваться как поединок Аллейна и Баради. Аллейн предвидел такой поворот. Припоминая в поте лица приемы рукопашного боя, он тем не менее успел отметить про себя, что Обероном, голым и жалким, уже вполне можно было пренебречь. Краем глаза он видел Карбэри Гленда и Аннабеллу Уэллс, неуверенно топтавшихся на пороге, а также мисс Гарбель, которая, словно полузащитник-ветеран, суетилась по краю площадки.
