Майлз Бридон - Рональд Нокс
Вот вам и объяснение «пальчиков» на вентиле А. Он ходит туго, и Моттрам, когда открывал его, оставил след; заверни он тот же вентиль, второй отпечаток был бы тут как тут. Но Моттрам-то закрутил другой вентиль, Б, который слушается легкого прикосновения, следов и не осталось. Теперь представьте себе: Моттрам лежит в постели, снотворное уже подействовало, поднимается ветер и прикрывает окно, вентиль А по-прежнему открыт, вентиль В — тоже, и через горелку настольной лампы в комнату идет ацетилен.
Бринкман по натуре «жаворонок». Коридорный, который в этом заведении встает раньше всех, говорит, что, когда он собирал и чистил башмаки постояльцев, Бринкман неизменно был уже на ногах. Утром во вторник Бринкман, видимо, проснулся чуть свет и сразу почувствовал запах газа, который проник либо с улицы, либо даже через пол — щелей-то полно. Удостоверившись, что утечка не у него, он, должно быть, первым делом подумал про комнату ниже этажом. Спустился в тамошний коридор, и усиливающийся запах подтвердил его опасения. Он постучал к Моттраму — ответа нет, тогда он ворвался в комнату, бросился к окну и распахнул его, чтобы глотнуть воздуху и проветрить. Потом подбежал к кровати. Увы, помощь явно опоздала.
— Он понял, что это несчастный случай? — спросил Эймс. — Или решил, что самоубийство?
— Мне кажется, он все-таки понял, что произошло. А теперь представьте себе его положение. Моттрам нежданно-негаданно умирает. В Лондоне лежит дополнение к завещанию, согласно которому полмиллиона отходят пулфордской епархии. А ведь это дополнение вовсе не должно было вступать в силу. Моттрам составил его только ради проверки. Теперь же, из-за этой нелепой смерти, оно вступит в силу, хотя и не отражает истинной воли Моттрама. Да-да, его, безусловно, признают правомочным, если только… если только присяжные не вынесут вердикт о самоубийстве. Хороший ли Бринкман человек, плохой ли — значения не имеет, а вот как секретарь он выше всяких похвал. Поставьте себя на его место, мистер Эймс. У него был один-единственный способ исполнить действительную волю покойного хозяина — выдать несчастный случай за самоубийство.
Помните реплику из «Как важно быть серьезным»[25], что потерю одного из родителей еще можно рассматривать как несчастье, но потеря обоих похожа на небрежность? Так и у Моттрама с вентилями. Два открытых вентиля — свидетельство несчастного случая и будут восприняты именно как таковое. Но три открытых вентиля уже однозначно говорят о самоубийстве. Бринкман действовал не задумываясь и торопливо, потому что комната еще была полна отравы. Пальцы он обернул носовым платком, чтобы не оставить следов. А затем впопыхах повернул не тот вентиль. Хотел открыть Б, а вместо этого закрыл А. Звучит невероятно, я знаю. Но обратите внимание: закрытые вентили А и Б находятся в горизонтальном положении, тогда как закрытый В — в вертикальном. И когда Бринкман их увидел: горизонтальные Б и В и вертикальный А, — он в спешке, естественно, вообразил, что если все три займут одинаковое, горизонтальное, положение, то все три будут открыты. И машинально повернул А, так что вентили оказались в той же позиции, в какой были, прежде чем Моттрам зажег спичку. Газ не шел вообще. Результат бринкмановских манипуляций версию самоубийства не подкрепит, зато вызовет у полиции подозрения в убийстве. Полузадохнувшийся, он выскочил из комнаты, запер дверь снаружи, а ключ унес к себе в номер.
— Погоди-ка, — перебила Анджела. — Для чего он запер дверь?
— Может, не хотел, чтоб туда совались, пока он не обдумал все до конца, а то ведь коридорный вот-вот явится. Но, скорее всего, он опять-таки старался создать впечатление, что здесь произошло самоубийство, и с этой минуты действовал четко и хладнокровно. Сам помог взломать дверь и — пока Феррерс проверял газ, а коридорный зажигал ему спичку — воткнул ключ в замок с внутренней стороны двери. Только после этого, уже решив, что полностью обеспечил версию самоубийства, он вдруг увидал, что совершил роковую ошибку — повернул не тот вентиль, — и чуть не сорвался, но, к счастью, эмоции в такую минуту очень даже простительны.
— Выходит, он подумал, что его обвинят в убийстве? — спросил Лейланд.
— Необязательно. Но твой приезд здорово его напугал, ты ведь сразу сказал: убийство, и все тут.
— Чего ж он тогда не удрал? Машина-то была наготове.
— Беда в том, что Бринкман человек по-своему честный. Он не мог примириться с мыслью, что моттрамовская страховка достанется епархии. И меня воспринял как подарок судьбы — этакий бестолковый симпатяга, по долгу службы обязанный защищать версию самоубийства. Как только я приехал, он начал звать меня в каньон.
— В каньон? Зачем? — спросил епископ.
— Чтобы я нашел это письмо. Вчера он своего добился, повел меня туда и даже привлек мое внимание к уступу. Я и бумагу заметил, но мне в голову не пришло посмотреть, что это такое. Бедняга Бринкман! Ведь он наверняка решил, что я круглый дурак!
— Но почему он сам не достал письмо и не принес нам? Или не оставил где-нибудь на видном месте?
— Ирония судьбы! Бедняга попросту не мог его достать, рост не позволял. Вдобавок ветер в понедельник ночью, похоже, отнес конверт подальше от края. Конечно, он бы мог притащить стремянку или подставить под ноги камни, но ты ведь держал его под наблюдением, и я уверен, что он об этом знал. Потому и счел за благо привести нас, точнее меня, в каньон, чтобы я сам нашел конверт. И привел, и чуть ли не носом ткнул — а я не понял и не увидел. Тут он вконец пал духом и решил все-таки удрать. Положение-то хуже некуда: за каждым шагом следят, того гляди арестуют. А возьмут под стражу, так придется либо врать и навлекать подозрения на себя, либо сказать правду и увидеть, как страховка уплывает в руки католиков.
Он заказал в гараже такси к поезду, который прибывает в Чилторп в восемь сорок, — заказал, рассчитывая перехватить машину по дороге на станцию. Про хозяйский автомобиль с сангвинами — в смысле, сандвичами — и виски он, по-моему, даже и не вспомнил. Он человек честный. Но на дорогу, к такси, он решил идти через каньон, причем непременно с «хвостом», там он привлечет внимание «хвоста» к письму, а сам исчезнет. Багажа у него
