Жорж Сименон - «Дело Фершо»
«Если он не уехал в Панаму…»
Мишель ощутил страх, ужасный, невыносимый страх при мысли, что весь его замысел может пойти прахом.
Если Суска в Панаме, он один не сможет проделать все то, что задумал, после того как Фершо будет мертв, ему просто не хватит сил.
Фершо мертв… Думая об этом, он не спускал глаз со старика, развалившегося в шезлонге. Тонкая усмешка скользнула по его губам.
Были ли в жизни великого Фершо такие дни, как этот в его, Мишеля, жизни?
Вспоминая подчас свою жизнь в Африке, старик проводил рукой по лбу и вздыхал:
— Мне все стоило таких усилий, Мишель, всегда, всю жизнь…
Можно было по думать, что гнет этих усилий давит на него. Все существо его выражало такую усталость, что, казалось, Фершо только и мечтает о том, чтобы раствориться в небытии.
Нет, Фершо не пришлось пережить то, что выпало на долю Мишеля в этот день. Мишель весь взмок от пота.
Костюм, который он не успел сменить, был перепачкан.
В ботинки набралась вода.
В четыре часа старик все еще диктовал. Было почти пять, когда Мишель снова выбежал на улицу. В восемь он все еще искал Суску. Оставалось двенадцать часов. Не возникнет ли завтра утром, если все пройдет, как задумано, еще какое-нибудь препятствие?
Из осторожности — денег тоже не было, но ведь он мог и одолжить, как уже делал не раз, — Мишель не решился зарезервировать себе билет на самолет. А на дальних трассах часто не оказывалось свободных мест!
Оставалось надеяться на везенье. Все должно было выясниться в последний момент.
В полдевятого он снова зашел к Жефу, и тот понял, как он устал, как обеспокоен. В его взгляде застыл молчаливый вопрос; но у Мишеля хватило сил ничего не спрашивать, постоять рядом с картежниками, хотя его бил озноб и перехватывало горло. Он смотрел на свое отражение в зеркале и гордился тем, что никто не может увидеть на его лице и тени слабости.
— Все еще ищешь Суску?
Он пожал плечами, словно это не имело значения.
Тогда Жеф сказал:
— Я скажу тебе, где его можно найти наверняка. Иди К Педро в негритянский квартал. Спустись в подвал.
Информация оказалась точной. Старый Педро, державший в деревянном доме маленькое кафе, где почти никто не бывал, преградил было Мишелю дорогу. Но остановить того уже было невозможно.
В подвале он обнаружил с полдюжины туземцев и даже, как ему показалось, белого, с блуждающими глазами распивавших чичу.
— Суска!
Тот взглянул на него пустыми глазами.
— Идем. Мне надо поговорить с тобой.
И с ужасом подумал: а что, если, накачавшись чичи, Суска будет ни на что не годен?
Огромный, вялый Голландец последовал за ним. Они пересекли бульвар под проливным дождем и остановились под чьей-то лоджией.
— Послушай, Суска, ты мне нужен сегодня вечером, через час-два…
Он до боли сжал его руку. И говорил тихо, задыхаясь, путанно, горячо дыша ему в лицо:
— Я дам тебе, сколько захочешь.
А что, если Жеф солгал? Если Суска…
— Пошли. Ты спрячешься и обождешь, пока на веранде не зажжется свет. Понял? Ты не уйдешь? Что ты сказал?
Тот ответил, что сначала хочет вернуться к Педро, что ему надо еще выпить чичи. Мишель возражал. Огромный и молчаливый, Суска не сдавался.
— Ладно. Пошли вместе. Я обожду тебя у двери.
Понял? Но поторопись. Ты не напьешься?
Мишель прижался к стене дома, спасаясь от дождя.
Но уже так промок, что это не имело никакого значения.
Как ни странно, но за ведь день он лишь раз вспомнил Гертруду Лэмпсон: проехала машина, направляясь в «Вашингтон». Американка выполнила свою роль. Даже если он не встретит ее в Чили, ничего не изменится. Дело ведь будет сделано.
Главное теперь заключалось в том, чтобы продержаться несколько часов.
О том, что он весь день искал Голландца, знает Жеф.
Завтра он все поймет, и Мишель жалел, что не сможет быть рядом, чтобы увидеть его взгляд в этот момент.
Вот именно! Он будет далеко от всей этой убогой жизни, так же далеко, как в Панаме от сумрачных улиц Валансьенна. Он даже не будет о них вспоминать. Разве думал он об отце и матери? Вспоминал ли он Лину?
Ровно столько, чтобы представить себе ее лицо, да и то весьма смутно.
Рядом незаметно возник Суска.
— Пошли.
Он провел его, поставил в подворотне в сотне метров от дома Вуольто, убедившись, что оттуда можно увидеть свет на веранде.
Открыв дверь ключом и не заперев ее за собой, он стал подниматься вверх по лестнице.
Вот тогда он впервые почувствовал слабость. Становившись на третьей или четвертой ступеньке, он схватился за перила. Ноги стали ватными и отказывались его слушаться. Итак, сейчас он должен будет все сделать. Подумав, что через несколько минут все будет кончено, он вдруг вспомнил ногу Фершо, которую брат отрезал тому в джунглях Африки, и автоматически двинулся дальше.
Горло его перехватило с такой силой, что в этот момент никто на свете не смог бы вырвать у него хоть слово.
— Под дверью Вуольто виднелся свет. Как и другие коммерсанты, они подсчитывали выручку поздно вечером.
Во дворе Дика Уэллера грузили машину — видимо, прибыло судно.
Мишель открыл дверь. В квартире было темно, но зажечь свет он не решился.
Узнать, спит ли Фершо, было невозможно, не подойдя к нему близко. Тот мог часами лежать с широко раскрытыми глазами.
Почему ему вдруг вспомнилась ночь, когда он ждал часа, чтобы отправиться к Лине в таверну из дома в дюнах? С трудом вспоминая лицо жены, он зато четко видел толстушку с фермы, которую окликнул через ворота, и которая в конце концов открыла ему дверь, и вместе с влажным утренним воздухом до него донесся запах хлева…
На кухне он открыл ящик, в котором оставил лучший нож и молоток.
Что бы стал он делать, если бы в эту минуту Фершо заговорил с ним? Несмотря на дождь, было не совсем темно. До веранды доходил свет газовых фонарей на бульваре, и когда глаза привыкли к темноте, можно было различить окружающие предметы.
Не было слышно ни малейшего шума, даже слабого дыхания спящего.
Уж не вышел ли куда-нибудь Фершо? Нет. Различив его тело на простыне, он сделал несколько быстрых шагов, сжимая в руке молоток, и изо всей силы нанес удар. Покачнувшись, Мишель боялся лишь одного — лишиться чувств. Услышанный им треск от удара молотка по голове был самым зловещим из когда-либо слышанных в жизни звуков. Зато Фершо не издал ни крика, ни вздоха, Боясь проявить слабость, Мишель чуть было сразу не зажег свет, чтобы подать сигнал Суске. Почему ему показалось, что старик не умер? Несмотря на темноту, он видел его глаза, которые были раскрыты и смотрели на него.
Тогда, чтобы окончательно с этим покончить, он нанес несколько ударов ножом в грудь, а последний так сильно, что с трудом извлек нож из раны.
Теперь все было кончено. Дело сделано. Ему хотелось пить. Поискав, что бы выпить, он увидел рядом с походной кроватью Фершо бутылку молока, с ко горой старик не расставался. Он сделал несколько больших глотков, отдавая себе отчет, что убитый только что пользовался этой бутылкой.
Было ли старому кайману, как называл его Жеф, так же трудно, когда он убил трех негров? Вряд ли ему, который говорил о затраченных в жизни усилиях, словно о горе, которая давила на него, пришлось за всю жизнь затратить столько сил, сколько Мишелю за один лишь день.
Он никак не мог найти пуговицу, чтобы расстегнуть пояс. Для этого следовало перевернуть тело. Руки его уже были липкими. Тогда он разрезал пояс перочинным ножом и, обнаружив банкноты, стал набивать ими карманы.
Только после этого он на секунду зажег свет, избегая смотреть на походную кровать. И, стоя на лестничной площадке, стал ждать Голландца. Тот поднялся по лестнице так тихо, что Мишель увидел его только тогда, когда он оказался рядом и дотронулся до него.
— Идем, — прошептал он.
Вместе они перетащили походную кровать в комнату, откуда свет не был виден с улицы.
— Вот то, что я обещал тебе. Теперь обожди меня.
В своей комнате он зажег свет и оказался наедине со своим отражением в зеркале. Каким-то чудом на его белом костюме не оказалось ни капли крови. Он вымыл руки в тазу, и вода стала розовой. Ему снова захотелось выпить. Разве теперь это имело какое-то значение?
Он слегка причесался и ополоснул лицо. Ему предстояло до конца выполнить намеченную программу.
Хладнокровие снова вернулось к нему.
Спустившись на второй этаж, он постучал к Вуольто.
— Войдите.
Через приоткрытую дверь Мишель увидел в зеркале шкафа г-жу Вуольто в пижаме. Ее муж на кухне разбирал счета.
— Извините, что беспокою вас в такой поздний час.
Господин Луи получил телеграмму. Мы должны уехать рано утром и будем отсутствовать один-два месяца.
— Вы оставляете квартиру за собой?
— Пока да. Если же по какой-то причине мы не вернемся, я напишу, чтобы вы продали мебель. Квартплата внесена за два месяца вперед.
— Этими делами занимается моя жена. Ты слышишь, Розита? Квартира оплачена?
