Марджери Аллингем - Тигр в дыму
И стало быть, человек, называющий себя Хэйвоком, знал про ключ, а изнутри уже ничего не стоило найти вход в крипт.
Стоя один во мраке, каноник осознавал, что Люк бы ни за что не поверил, пойди он, Эйврил, сейчас к нему и сообщи, что все факты, имеющие отношение к делу, никогда прежде не соединялись вместе в его сознании. Однако это было так. До самого последнего момента у него и мысли не мелькнуло, что хоть один из них имеет какую-нибудь связь с другим. Редко когда он оказывался таким тупицей.
К этой своей глупости Эйврил отнесся как к тайне, смысл которой будет ему открыт впоследствии. В своем странном спокойствии он воспринимал собственную беспрецедентную интеллектуальную несостоятельность как малую часть чего-то более важного и значительного. Он ждал — и вдруг обнаружил, что уже понимает причину своего утреннего визита к миссис Кэш. Ну разумеется — чтобы дать понять ей, а через нее и человеку, за ней стоящему, что письма Мартина в доме нет, и что ему, Эйврилу, известно, где оно.
Старый священник понимал, где этот мальчик будет искать письмо теперь. Несомненно он сейчас там, копается в его старенькой черной папке, которую каноник хранил под аналоем кафедры. И, должно быть, в эти недолгие часы чувствует там себя в полной безопасности, но фонарик выдал его.
Внезапно логика отступила, как то и дело отступала весь этот вечер, и Эйврил поднял голову — посмотреть, посмотреть, куда несет его поток, и увидел то, что вот-вот сделает.
— Нет, — произнес он вслух. — Нет, это безумие.
И в тот же самый миг почувствовал, что это — повеление, и понял, что подчинится. Вся его человеческая слабость, вся казуистика и весь здравый смысл тотчас же восстали, дабы предать его и отвратить от исполнения долга.
Это вылилось в спор между двумя Эйврилами, происходивший в любезных выражениях, но яростно, — так спорят братья-старики, много лет прожившие бок о бок.
— Дружище, — резонно возражал мудрый прелат, — это как раз тот случай, когда ни одному человеческому существу не должно вмешиваться. Если ты спустишься туда и попытаешься поговорить с этим злополучным мальчишкой, ночью, один на один, он тебя зарежет, как зарезал до этого четверых, и с твоей стороны это будет самоубийство, а с его — убийство. Хорошо, смерти ты не очень-то боишься, но если ты умрешь, то кто от этого пострадает? Самые любимые — Мэг, Сэм со своей миссис. Им придется искать себе новый дом, потому что никакой другой священник не станет их у себя терпеть. Уильям и несчастная Мэри Тэлизмен, и Эмили, — кто им даст приют? Дот. Милая Дот. Ее жизнь потеряет всякий смысл. А своей печальной и самонадеянной душе, что хорошего сделаешь ты ей?
— Не знаю, — отвечал внутренний Эйврил, которого становилось все меньше, у которого не оставалось ни логики, ни сущности, одна покорность. — Я знаю только одно: обстоятельства так сложились, что выбора у меня нет.
— Слушай, — сказал тогда более практичный собеседник, — ну позвони этому мальчику, Люку. И прямо сейчас. Скажи ему все, что знаешь, поручи свою душу Всевышнему и ложись спать. Если тебе хочется поговорить еще и с тем, другим мальчиком, ты сможешь это сделать, когда он будет в тюрьме. Так ты защитишь и его, и себя. Кто ты такой, чтобы вводить его в столь чудовищное искушение?
— Опять-таки — не знаю, — отвечал Эйврил истинный, — я не просил, но будь мой путь таков, как ты говоришь, я бы знал то, что знаю теперь, еще тогда, во время разговора с Люком!
В этом пункте чувство юмора, вечное его наказание, принялось веселиться.
— Вот ты тут стоишь, беседуешь, как Ланселот Гоб-бо со своим другом, — заметило оно. — Не валяй дурака, Эйврил, позвони Люку!
— Я позвоню ему, когда вернусь!
— Ты не вернешься, — возразил здравый смысл. — Чего ради ему тебя щадить, одного тебя из всех? Он ненавидел тебя и боялся, еще ребенком, несмотря на все, что ты для него сделал. Так с чего бы ему слушать тебя теперь? Тебя-то он услышит последним из всех. Помнишь, как ты застал его в храме за профанацией литургии, и, когда, понаблюдав за ним и поняв, что это не невинная шалость, а осознанное святотатство, разложил его на колене? Этот мальчик от лукавого. Он был от лукавого еще младенцем. Отвратись от него, пока можешь. В этой комнате имеется телефон ради твоего спасения, воспользуйся. Тебе даже не надо вспоминать номер. Набирай полицию и настаивай, чтобы соединили с Люком.
Поскольку он все еще стоял в нерешительности, рассудок пошел на хитрость.
— По крайней мере, прими разумные меры предосторожности, — посоветовал он. — Дозвонись до Люка и скажи, что встретишься с ним в церкви через полчаса. Он может прибыть и раньше, но тут уж твоей вины не будет. Остальное предоставь Провидению, только позвони.
В темноте Эйврил побрел к телефону. Это была отводная трубка от основного аппарата в холле, сделанная в войну для предупреждения о воздушной тревоге. Расстроенный каноник уныло снял трубку.
Полная тишина в ней его успокоила. Разумеется, он оказался единственным во всем доме, кому Сэм забыл сообщить о своем усовершенствовании, и не мог знать, что внизу вся система работает.
Тишину в трубке он воспринял как знак. Набрал номер, но, так и не услышав гудков, он вздохнул и повесил трубку.
— Вот видишь, — сказал он самому себе. — Я был абсолютно прав. Я так и думал.
Он тихонько вышел из комнаты и пошел по коридору.
Храп Пайкота разносился по всему холлу, и каноник постарался выйти как можно тише, чтобы не разбудить усталого человека. Туман быстро рассеивался, и он уже смог различить тюльпанное дерево на площади. И никого. Как раз в этот момент дежурный детектив вошел в кухню, чтобы связаться со своим напарником на противоположной стороне площади, и таким образом впервые за всю ночь путь был открыт.
Не подозревавший ни о чем таком Эйврил миновал, как дитя, все ловушки и капканы, выбрался по лестнице на улицу и, пройдя вдоль высокой ограды к воротам, перешел мощеный двор, ни разу не споткнувшись в абсолютном мраке, и направился к двери в ризницу.
Она оказалась незаперта и беззвучно повернулась на свежесмазанных петлях, впустив его во внутренний мрак, каноника бил озноб и сердце колотилось в груди, хотя в глубине души ему было по-прежнему очень покойно и светло.
Его длинное одеяние зашуршало по деревянной обшивке стен ризницы, он толкнул внутреннюю дверцу и вступил в туманный сумрак огромного здания, сладко пахнущий цветами и книгами, и помедлил, оглядываясь в темноту.
— Джонни Кэш, — сказал он точно таким же голосом, что и тогда, много лет назад, — выходи!
Глава 17
На ступенях
Луч фонаря Хэйвока рассек темноту, словно лезвие, и вонзился в Эйврила, стоящего в боковом приделе. На какой-то миг луч, чуть дрожа, замер, и старый каноник, впервые в жизни вспомнив, во что он одет, отбросил капюшон, и свет заплясал по его лицу.
— Подойди сюда, мой мальчик, — произнес Эйврил тем чуть поучающим тоном, каким обычно говорил, когда хотел, чтобы что-то было сделано быстро. — Тут нет ничего твоего.
Акустика Святого Петра-у-Врат всегда создавала сложности, и в эту ночь в пустом помещении эхо подхватило голос и, перебрасывая рикошетом от стены к стене, вознесло под самые своды и вновь обрушило вниз. «Его, — пропело оно гулко, — его… его… его!»
Едва он заговорил, как его узнали — луч скользнул прочь и устремился к дверям, проверяя их одну за другой, — череда перепуганных взглядов, ищущих ловушку. Но алые занавеси в дверных проемах оставались неподвижны; стояла полная тишина.
Во время одной из таких вспышек Эйврил заметил позади скамью и теперь, нащупав ее, сел, пряча руки в складках подола. Тело боялось, и его дрожь несколько обескураживала каноника, но разум его был спокойным, свободным и на удивление радостным. В церкви старый настоятель почувствовал себя привычно уютно, и неожиданно громко прокашлялся, как обычно перед проповедью.
— Цыц!
Старинным этим стенам никогда не доводилось слышать ничего ужаснее этого шепота. Лента фонарного луча упала и погасла, и в темноте раздался шорох легких шагов по полированному дереву. И снова тишина.
Она тянулась еще несколько мгновений. Острый луч заметался от двери к двери, уходя и снова возвращаясь, не находя ничего. В здании было все так же тихо и пусто.
Наконец раздался негромкий смех, в которой сквозило такое облегчение, что впору было счесть его веселым. Эйврил вздрогнул. Смех раздался совсем рядом, на лбу у каноника выступили капли пота, но никакой тревоги он не почувствовал.
— Вы одни, — в шепоте слышалось недоверие и одновременно насмешка.
— Разумеется, — оскорбился Эйврил, и был, как водится, вознагражден за правдивость.
— Значит, позвонили. Предупредили, — тихий шепот стал еще тише.
Теперешний голос показался Эйврилу более взрослым, чем в тот раз, но от его звука по-прежнему делалось не по себе. Он звучал фальшиво. Все подлинное, было замаскировано в нем дешевеньким враньем.
