Артур Конан Дойл - Возвращение Шерлока Холмса

Молодое лицо Овертона приняло напряженное выражение, как бывает у людей, привыкших действовать силой, а не умом. Но мало-помалу с многочисленными повторениями и неясными местами, которые я опущу, он поведал нам свою странную историю.

— Как я уже говорил, — начал Овертон, — я капитан команды Кембриджского университета, и Годфри Стонтон — мой лучший игрок. Завтра у нас матч с Оксфордским университетом. Вчера мы приехали в Лондон и остановились в гостинице «Бентли». В десять часов вечера я обошел все комнаты и лично убедился, что все ребята на месте; я считаю, что успех команды зависит не только от усиленных тренировок, но и от крепкого многочасового сна. Я поговорил с Годфри, и мне показалось, что он бледен и как будто чем-то обеспокоен. Я спросил, что с ним, он ответил, что все в порядке, — просто немного болит голова, и я пожелал ему спокойной ночи. А спустя полчаса ко мне в номер зашел портье и сказал, что в гостиницу только что приходил какой-то бородатый человек, по виду из простых, и попросил передать Годфри записку. Годфри еще не спал. Прочитав записку, он, словно пораженный громом, откинулся на спинку кресла. Перепуганный портье хотел позвать меня, но Годфри остановил его, потом выпил стакан воды и немного пришел в себя. Затем он спустился вниз, сказал несколько слов человеку, дожидавшемуся ответа, и они оба покинули гостиницу. Портье видел, как они чуть не бегом бросились к Стрэнду. Утром я зашел в комнату Годфри: его там не было, и, судя по нетронутой постели, не было всю ночь; вещи все оставались на тех же местах, как я их видел накануне вечером. Годфри ушел неизвестно куда и неизвестно с кем, и мне почему-то кажется, что он никогда больше не вернется. Годфри — спортсмен до мозга костей, он не мог бы из-за пустяков бросить тренировки. Не в его правилах подводить команду и капитана. Да, у меня такое предчувствие, что он исчез навсегда и мы никогда больше его не увидим.

Шерлок Холмс с глубоким вниманием выслушал этот рассказ.

— Вы что-нибудь предприняли? — спросил он.

— Я отправил телеграмму в Кембридж, чтобы узнать, не появлялся ли он там. Мне ответили, что в Кембридже его нет.

— Мог ли он вчера попасть в Кембридж?

— Да, ночным поездом одиннадцать часов пятнадцать минут.

— Но, насколько вы можете судить, он не воспользовался этим поездом?

— На вокзале его не видели.

— Что вы стали делать дальше?

— Я послал телеграмму лорду Маунт-Джеймсу.

— Почему именно ему?

— Годфри — сирота. Лорд Маунт-Джеймс — его близкий родственник, кажется, дядя.

— Вот как. Это по-новому освещает дело. Ведь лорд Маунт-Джеймс — один из самых богатых людей в Англии.

— Да, Годфри как-то вскользь говорил об этом.

— У лорда есть еще родственники?

— Нет, Годфри — его единственный наследник. Старику уже около восьмидесяти, он страдает подагрой. Говорят, он мог бы суставами мелить бильярдный кий. Он ужасный скряга, никогда не давал Годфри ни шиллинга. Но со временем все так или иначе перейдет к Годфри.

— Вы получили ответ от лорда?

— Нет.

— Что могло заставить вашего друга обратиться к лорду?

— Вчера вечером он был чем-то озабочен. Если из-за денег, то, возможно, он и обратился к старику. Ведь у того их куры не клюют. Но, по-моему, это дело безнадежное. И Годфри это знал, он почти никогда ни за чем не обращался к старику.

— Ну, это скоро выяснится. А теперь допустим, что он поехал к лорду. Тогда как вы объясните появление этого субъекта в столь поздний час, и почему оно так подействовало на Годфри.

— Для меня все это полнейшая загадка, — ответил Сирил Овертон, сжав голову руками.

— Ну ладно. У меня сегодня свободный день, и я с удовольствием займусь вашим делом, — сказал Холмс. — А вам бы я посоветовал подумать о том, как провести матч без этого молодого человека. Как вы сами заметили, столь таинственное исчезновение должно иметь причину: и эта причина может задержать его неизвестно сколько времени. А сейчас в гостиницу, может, портье вспомнит еще что-нибудь.

Шерлок Холмс обладал счастливым даром располагать к себе самых робких свидетелей. Вместе с портье мы отправились в опустевшую комнату Годфри Стонтона, и тот очень скоро рассказал ему все, что мог вспомнить о ночном посетителе. Это был мужчина лет пятидесяти, скромно одетый, с бледным лицом и седой бородой. Он не походил ни на джентльмена, ни на рабочего. Портье про него сказал: «…ни то ни се». Он был очень взволнован — портье заметил, как дрожала его рука, когда он протянул ему записку. Годфри Стонтон, прочитав принесенную портье записку, сунул ее в карман. Выйдя в холл, он не подал руки посетителю. Они только обменялись несколькими фразами, портье разобрал лишь слово «время». Потом оба поспешно покинули гостиницу. На часах в холле было ровно половина одиннадцатого.

— Еще несколько вопросов, — сказал Холмс, садясь на кровать Стонтона. — Вы дежурите днем, не так ли?

— Да, сэр. Я работаю до одиннадцати часов вечера.

— Ночной портье, надеюсь, ничего необычного не заметил?

— Нет, сэр. Только несколько человек вернулись поздно из театра. Больше никто не приходил.

— Вы вчера никуда не отлучались из гостиницы?

— Нет, сэр.

— Были ли для мистера Стонтона письма или телеграммы?

— Да, сэр, телеграмма.

— Вот как, это интересно. В котором часу?

— Около шести.

— Где мистер Стонтон получил ее?

— У себя в комнате.

— Вы видели, как он читал ее?

— Да, сэр: я ждал, не будет ли ответа.

— Ну и как?

— Он написал ответ, сэр.

— Вы отнесли его на почту?

— Нет, он отнес сам.

— Но он написал его в вашем присутствии?

— Да, сэр. Я стоял у двери, а он сидел за столом, спиной ко мне. Когда он кончил писать, он сказал: «Можете идти, я отправлю ответ сам».

— Чем он писал ответ?

— Пером, сэр.

— Он взял телеграфный бланк со стола?

— Да, сэр. Он писал на верхнем бланке.

Холмс взял бланки и, подойдя к окну, тщательно осмотрел верхний.

— Жаль, что он не писал карандашом, — разочарованно сказал он, бросив бланки на стол. — Вы ведь, Уотсон, не раз, наверное, замечали, что буквы, написанные карандашом, четко отпечатываются на следующем листе — это обстоятельство разрушило немало счастливых браков. Ну, а здесь, к сожалению, нет никаких следов. Это значит, что он писал мягким широким пером. И я почти уверен, что в этом случае нам может помочь пресс-папье. Ага! Вот то, что нам нужно!

Он сорвал лист промокательной бумаги, и мы увидели на ней загадочные иероглифы.

— Поднесите к зеркалу! — заволновался Сирил Овертон.

— Не нужно, — сказал Холмс. — Бумага тонкая, мы увидим текст на обратной стороне.

Он перевернул листок, и мы прочитали:

«Помогите нам, ради всего святого».

— Это последние слова телеграммы, которую Годфри Стонтон отправил за несколько часов до исчезновения. Не хватает по меньшей мере шести слов. Но и то, что есть, свидетельствует о серьезной опасности, угрожавшей молодому человеку, от которой кто-то мог бы защитить его. Причем, опасность угрожала двоим — в телеграмме стоит «нам», а не «мне». Так что замешан еще один человек. И это, конечно, ночной посетитель Годфри Стонтона, который сам был в крайнем смятении. Но что у него может быть с ним общего? И кто этот третий, кому была послана мольба о помощи? Вот с него-то мы и начнем наши поиски.

— Значит, первым делом надо узнать, кому послана телеграмма, — предположил я.

— Совершенно верно, мой дорогой Уотсон. Эта глубокая мысль и мне пришла в голову. Но разве вам неизвестно, что если мы явимся на почту и потребуем корешок телеграммы, то служащие едва ли пойдут нам навстречу. Столько еще у нас бюрократизма! Однако, если взяться за дело с умом и тактом, то можно, пожалуй, надеяться на успех. А теперь, мистер Овертон, я хотел бы в вашем присутствии просмотреть бумаги, оставленные на столе.

Холмс переворачивал быстрыми, тонкими пальцами письма, счета и записные книжки, изучая их живым, проницательным взглядом.

— Ничего интересного, — сказал он наконец. — кстати, ваш друг, кажется, не жаловался на здоровье. Его ничего не беспокоило?

— Нет, он здоров как бык.

— Вы когда-нибудь видели его больным?

— Ни разу. Однажды он расшиб ногу, и еще как-то у него сместилась коленная чашечка, но все это пустяки.

— И все-таки, возможно, он не так уж здоров, как вам кажется. По-моему, он чем-то болен, но держит это в тайне. С вашего согласия я захвачу с собой некоторые бумаги, они могут понадобиться нам в дальнейшем.

— Одну минуту, — послышался скрипучий голос, и, оглянувшись, мы увидели в дверях смешного старичка, размахивающего руками. На нем был порыжелый сюртук с развязавшимся белым галстуком и цилиндр с необычайно широкими полями. Он был похож на деревенского священника или наемного плакальщика. Но, несмотря на этот жалкий, почти нелепый вид, его резкий голос и решительные манеры выдавали в нем человека, привыкшего повелевать.