Энн Перри - Утопленник из Блюгейт-филдс
— О! — Шарлотта принялась лихорадочно искать ответ. — Я сестра леди Эшворд. — По крайней мере это должно было снять всякие подозрения относительно того, что она как-то связана с полицией. И снова Шарлотта почувствовала, что покраснела.
— В таком случае я приношу свои извинения за эту… жестокую и весьма омерзительную тему, сестра леди Эшворд! — На лице у Вандерли мелькнула веселая усмешка. — Но вы сами начали этот разговор, и если ваша сестра была убита, вы уже знакомы с неприятной стороной полицейского расследования.
— О да, конечно, — согласилась Шарлотта, все еще заливаясь краской. Вандерли прав: она сама напросилась на откровенность. — И вы нисколько меня не шокировали, — быстро добавила она. — Но это очень страшно — то, что ваш племянник был таким… таким извращенным подростком, как вы говорите.
— Артур? Увы, это так. Жаль, что из-за него повесят другого человека, даже если это весьма неприятный учитель латыни с темпераментом, похожим на уксус. Бедолага — и все же, смею заметить, если бы его не осудили, он продолжал бы и дальше совращать других мальчиков. Очевидно, он приставал и к младшему брату Артура, а также к Титусу Суинфорду. Это уже было совершенно напрасно. Если Артур его бросил, ему надо было бы найти кого-нибудь такого, кто уже обладал бы подобными наклонностями, связываться только с теми, кто хочет этого сам, а не наводить страх божий на таких детей, как Титус. Он очень милый мальчик, Титус. Чем-то похож на Фанни, но только не такой умный, хвала небесам. Умные девочки возраста Фанни вселяют в меня ужас. Они замечают все, а затем с потрясающей четкостью повторяют в самый неподходящий момент. Все это от того, что им нечем заняться.
В этот момент возвратилась Фанни, гордо неся для Шарлотты пунш, и Вандерли, извинившись, удалился, оставив Шарлотту озадаченной и слегка возбужденной. Он заронил семена идей, которые до сих пор не приходили в голову ни ей самой, ни Томасу.
Глава 9
Питт даже не подозревал о бурной деятельности своей жены. Он был настолько занят собственными сомнениями относительно доказательств вины Джерома, что принял за чистую монету желание Шарлотты отправиться в гости вместе с тетей Веспасией, к чему в другое время отнесся бы с явным подозрением. Шарлотта относилась к тете Веспасии с уважением и изрядной симпатией, но вряд ли отправилась бы вместе с ней в гости исключительно ради светских приличий. Этот круг общения нисколько ее не интересовал.
У Питта из головы не выходили мысли о Джероме, не позволяя сосредоточиться ни на чем другом. Инспектор чисто механически занимался другими расследованиями, допуская вопиющие оплошности, и как-то раз ему указал на них какой-то младший сержант. Томас вышел из себя, в первую очередь, поскольку сознавал, что сам во всем виноват, после чего извинялся перед сержантом. К чести последнего следует заметить, что он отнесся к этому с пониманием, чувствуя, что инспектора терзают какие-то заботы. К тому же ему был по душе начальник, умеющий признавать свои ошибки.
Но Питт понимал, что означает это тревожное предостережение. Он должен что-то предпринять в отношении Джерома, иначе совесть будет донимать его все сильнее и сильнее, пока в конце концов не лишит его способности трезво мыслить, и он совершит ошибку, которую уже нельзя будет исправить.
Как и смертная казнь, которую также нельзя исправить. Человек, несправедливо заточенный в тюрьму, может выйти на свободу, может начать заново строить свою жизнь. Но повешенного уже не воскресишь.
Как-то утром Питт сидел за столом у себя в кабинете, разбирая ворох донесений. Он внимательно смотрел на каждый лист бумаги, читал слова глазами, но ни капли их смысла не регистрировалось у него в сознании.
Гилливрей сидел напротив, выжидательно глядя на него.
Собрав донесения, инспектор начал перечитывать их заново. Внезапно он оторвался от бумаг.
— Гилливрей!
— Да, сэр?
— Как вы вышли на Абигайль Винтерс?
— На Абигайль Винтерс? — нахмурился сержант.
— Вы не ослышались. Как вы на нее вышли?
— Методом исключения, сэр, — с некоторым раздражением ответил Гилливрей. — Я изучил множество проституток. Если бы понадобилось, я был готов перебрать их всех. Абигайль Винтерс была двадцать пятой или около того. А что? Не вижу, какое это теперь может иметь значение.
— Вам на нее никто не указал?
— Конечно, указали! А как еще, по-вашему, я выходил на проституток? Сам я с ними не знаком. Имя Абигайль Винтерс назвал один из моих осведомителей, который в прошлом уже поставлял мне информацию. Если вы хотели это узнать, это не был кто-то заинтересованный. Послушайте, сэр. — Сержант наклонился через стол. Подобные манеры особенно раздражали Питта. От них попахивало фамильярностью, словно инспектор и сержант занимали по службе равное положение. — Послушайте, сэр, — повторил Гилливрей. — В деле Уэйбурна мы выполнили свою работу. Присяжные признали Джерома виновным. Его судили честно и справедливо, на основании показаний свидетелей. И даже если вы ни в грош не ставите Абигайль Винтерс и ей подобных — и, разумеется, Альби Фробишера, — вы должны признать, что Титус Суинфорд и Годфри Уэйбурн — честные и порядочные юноши, не имеющие никакого отношения к проституткам. Предполагать противное абсурдно. Обвинение должно доказать вину, сняв все разумные сомнения — а не вообще все сомнения. А при всем моем уважении, мистер Питт, сомнения, которые остались у вас, разумными не назовешь. Они надуманные и нелепые! Нам недостает только очевидца, но никто не совершает тщательно спланированное убийство при свидетелях. Убийство в порыве ярости — да; возможно, убийство из страха, в приступе гнева или даже из ревности. Однако это убийство было спланировано заранее и совершено хладнокровно и чисто. Так что давайте не будем больше к нему возвращаться, сэр! Дело закрыто. Вы только навлечете на себя ненужные неприятности.
Питт посмотрел на убежденное лицо Гилливрея, оттененное белым накрахмаленным воротничком. Ему очень хотелось проникнуться к сержанту ненавистью, однако он вынужден был признать, что совет Гилливрея дельный. Если бы они поменялись местами, он сам сказал бы своему начальнику именно это. Дело закончено. И нечего идти наперекор разуму, настаивая на том, что очевидное решение не является правильным. В большинстве преступлений жертв значительно больше, чем только те, кого пырнули ножом или изнасиловали; и в данном случае жертвой стала Эжени Джером — а может быть, в каком-то смысле и сам Джером. И по-детски наивно рассчитывать на то, что все несправедливости будут исправлены.
— Мистер Питт? — озабоченно спросил Гилливрей.
— Да, — излишне резко ответил инспектор. — Да, вы совершенно правы. Глупо считать, что все эти люди, совершенно независимо друг от друга, повторяют одну и ту же ложь, чтобы обличить Джерома. И еще глупее предполагать, что у них может быть что-то общее.
— Совершенно верно, — согласился Гилливрей, несколько успокаиваясь. — Могли солгать Абигайль Винтерс и Альби Фробишер, оба торгующие своим телом, хотя маловероятно, что они знакомы между собой, — ничто на это не указывает. Но полагать, что у них есть что-то общее с таким ребенком, как Титус Суинфорд, значит искажать здравый смысл сверх всякой меры.
Питту нечем было ему возразить. Он говорил с Титусом, и у него сложилось впечатление, что мальчик даже не догадывается о существовании таких людей, как Альби Фробишер, и уж тем более он не мог встретиться с ним и совместно придумать какую-то ложь. Если бы Титусу понадобился союзник, способный его защитить, он бы обратился к человеку, равному ему по социальному положению, к кому-нибудь из тех, кого уже знал. И, если честно, Питт не верил в то, что Титусу есть чего опасаться.
— Правильно! — с необъяснимой злостью произнес он. — Поджог! Что мы имеем по этому чертову пожару?
Гилливрей тотчас же достал из внутреннего кармана листок бумаги и начал зачитывать ответы. Однозначного решения они не давали, но предлагали несколько вариантов, заслуживающих более внимательного изучения. Поручив два наиболее многообещающих варианта Гилливрею, Питт, сам того не сознавая, выбрал для себя те два, которые привели его на окраину Блюгейт-филдс, в район, расположенный всего в миле от того борделя, где промышляла Абигайль Винтерс.
День выдался ненастный. Нудно моросил нескончаемый дождь; серые дома жались друг к другу, словно угрюмые старики, брюзжащие по поводу всего вокруг, бессильные в своей дряхлости. В воздухе стоял знакомый запах затхлости, и Питту казалось, что в скрипе досок и неторопливом движении воды он слышит поднимающийся по реке прилив.
Что за человек придет сюда в поисках наслаждений? Быть может, опрятный клерк, просидевший весь день на высоком табурете, окуная гусиное перо в чернильницу и переписывая цифры из одной бухгалтерской книги в другую, ведя учет чужим деньгам, который затем отправился к себе домой, к острой на язык жене, считающей любое наслаждение грехом, а плоть — орудием в руках дьявола…
