Гастон Леру - Тайна желтой комнаты
— А теперь мы дошли до разгадки тайны Желтой комнаты.
* * *В зале задвигали стульями, кое-кто попытался протиснуться вперед, послышалось энергичное шиканье. Всеобщее любопытство достигло наивысшего предела.
— Но мне казалось, — вмешался председатель, — что, согласно вашей гипотезе, господин Рультабий, тайна Желтой комнаты уже нашла свое объяснение. Сам Фредерик Ларсан и разъяснил нам ее, поменяв местами действующих лиц и поставив вместо себя господина Робера Дарзака. Совершенно очевидно, что дверь Желтой комнаты открылась, когда господин Станжерсон остался один, и что профессор позволил уйти человеку, который вышел из комнаты его дочери, не задержав его, возможно, по просьбе самой дочери, во избежание скандала!..
— Нет, господин председатель, — с живостью возразил молодой человек. — Вы забываете, что мадемуазель Станжерсон находилась в таком состоянии, что не могла ни о чем просить, не говоря уже о том, чтобы запереть за собой дверь на замок, да еще на задвижку… Вы забываете также, что господин Станжерсон поклялся головой своей умирающей дочери, что дверь эта не открывалась!
— Однако, сударь, это единственно возможное объяснение случившемуся! Желтая комната была заперта, как сейф. Пользуясь вашими же словами, позволю себе заметить, что убийца не имел возможности исчезнуть оттуда ни естественным, ни противоестественным путем! Когда комнату открыли, его там не обнаружили! А ведь должен же он был каким-то образом уйти оттуда!..
— Дело совсем не в этом, господин председатель…
— А в чем же?
— Куда ему было бежать, если его там не было?
Шум в зале…
— Как это не было?
— Разумеется, не было! Ведь если его там не могло быть, значит, его там и не было! Никогда не следует забывать о здравом смысле, господин председатель!
— А что же в таком случае прикажете делать с уликами, свидетельствующими о его пребывании там? — запротестовал председатель.
— Вы, господин председатель, начинаете не с того конца!.. А здравый смысл говорит вот о чем: с того момента, как мадемуазель Станжерсон заперлась у себя в комнате, до той минуты, когда выломали дверь, убийца никак не мог уйти из этой комнаты, а раз его там не нашли, то, значит, в этот промежуток времени, то есть с того момента, как заперли дверь, и до той минуты, когда ее выломали, убийцы в комнате не было!
— А следы?
— Ах, господин председатель… Это опять-таки внешние улики, и только… Те самые внешние улики, которые влекут за собой столько судебных ошибок, потому что заставляют вас верить себе! Я снова повторяю, что не следует опираться на них в своих рассуждениях! Сначала надо рассуждать! А затем уже проверять, вписываются ли эти внешние улики в круг ваших рассуждений… Передо мной совсем маленький кружок, заключающий в себе неоспоримую истину: убийцы в Желтой комнате не было! Почему поверили в то, что он там был? Из-за оставленных им следов! Но ведь он мог находиться там раньше! Да что я говорю! Он должен был находиться там раньше — до этого. Здравый смысл подсказывает мне, что он был там раньше! Давайте сопоставим оставленные им следы с тем, что нам известно об этом деле, и посмотрим, противоречат ли они его предполагаемому пребыванию там раньше… до того, как мадемуазель Станжерсон заперлась у себя в комнате в присутствии своего отца и папаши Жака!
После появления статьи в «Матен» и беседы со следователем в поезде по дороге из Парижа в Эпине-сюр-Орж я окончательно убедился, что Желтая комната была наглухо закрыта и, следовательно, убийца исчез оттуда до того, как мадемуазель Станжерсон вошла в свою комнату в полночь.
В то время внешние улики самым решительным образом вступали в противоречие с моим здравым смыслом. Судите сами. Все говорило за то, что о самоубийстве и речи быть не может, значит, мадемуазель Станжерсон не сама себя убивала. Убийца приходил, видимо, раньше! Но как же так случилось, что убивали мадемуазель Станжерсон только потом? Или, вернее, казалось, что ее убивали потом? Мне, естественно, пришлось восстанавливать ход событий, которые четко делятся на два этапа, на два совершенно различных этапа, отстоящих друг от друга во времени, с разницей в несколько часов: первый этап — это когда мадемуазель Станжерсон действительно пытались убить, эту попытку она скрыла; второй — это когда вследствие мучившего ее кошмара те, кто находился в лаборатории, думали, что ее убивают!
Тогда еще я не осматривал Желтую комнату. Каковы же были раны, нанесенные мадемуазель Станжерсон? Остались следы удушения и страшного удара в висок… Следы удушения меня ничуть не смущали. Они-то как раз могли быть оставлены раньше, и мадемуазель Станжерсон их просто скрыла воротничком, шалью — да чем угодно! Ибо с того момента, как я вынужден был разделить это дело на два этапа, мне пришлось признать и тот факт, что мадемуазель Станжерсон скрыла все события первого этапа; у нее, конечно, были для этого достаточно веские основания, раз она ничего не сказала отцу; следователю же она, естественно, рассказала о нападении убийцы, присутствия которого она не могла отрицать, как если бы покушение это произошло ночью, во время второго этапа! Она была вынуждена так поступить, иначе отец спросил бы ее: «Почему ты об этом ничего не сказала? Что означает твое молчание после такого неслыханного события?»
Вот потому- то она и скрыла пятна, оставшиеся от руки убийцы на ее шее. Но ведь была еще ужасная рана на виске! Тут я, по правде говоря, ничего не понимал! Особенно после того, как узнал, что в комнате нашли баранью кость — орудие преступления… Мадемуазель Станжерсон не могла скрыть, что ее ранили, и рана эта могла быть нанесена только во время первого этапа и, конечно, самим убийцей! Сначала я воображал, будто рана эта гораздо менее серьезная, чем говорили, — в этом я глубоко ошибался, — и думал, что мадемуазель Станжерсон спрятала рану на виске под прической.
Что же касается отпечатка на стене, оставленного рукой убийцы, раненного из револьвера мадемуазель Станжерсон, то этот отпечаток был, разумеется, оставлен раньше, и убийца был, безусловно, ранен во время первого этапа, то есть когда он находился там! Ну и конечно, все остальные следы пребывания убийцы были оставлены во время первого этапа: баранья кость, черные отпечатки башмаков, берет, носовой платок, кровь на стене, на двери, на полу… Несомненно одно: если следы убийцы все-таки остались, то потому лишь, что у мадемуазель Станжерсон, которая не хотела, чтобы это стало известно, и делала все возможное, чтобы никто ничего не узнал, не было времени уничтожить их. Это-то и натолкнуло меня на мысль, что первый этап событий имел место незадолго до второго. Если бы после того, как убийца бежал, а сама она поспешила вернуться в лабораторию, где отец застал ее за работой, — так вот, если бы после покушения у нее была возможность хоть на короткое время снова заглянуть в свою комнату, она сразу же убрала бы по крайней мере баранью кость, берет и носовой платок, валявшиеся на полу. Но она и не пыталась этого сделать, так как отец не оставлял ее ни на минуту. Так что вернуться к себе в комнату она смогла лишь в полночь. И все-таки в десять часов туда входили — папаша Жак, по обыкновению, закрыл ставни в ее комнате и зажег ночник. Склонившись без сил над письменным столом в лаборатории, где она делала вид, будто работает, мадемуазель Станжерсон забыла, конечно, что папаша Жак должен войти в ее комнату. Внезапно вспомнив об этом, она просит папашу Жака не беспокоиться и не ходить к ней в комнату. Об этом прямо так и сказано в статье, напечатанной в «Матен». Однако папаша Жак все-таки идет туда, но ничего не замечает — настолько темно было в Желтой комнате… Зато мадемуазель Станжерсон пережила, должно быть, страшные минуты. Хотя, с другой стороны, она, возможно, и не подозревала, сколько следов оставил убийца в ее комнате. Ведь после покушения у нее едва хватило времени скрыть следы его пальцев на своей шее и выйти из комнаты… Если бы она знала, что кость, берет и носовой платок валяются на полу, она бы, конечно, подобрала их, когда в полночь вернулась к себе в комнату… Но она ничего не заметила при слабом свете ночника и стала раздеваться… Затем легла, чувствуя себя совсем разбитой после пережитого волнения, испытывая непреодолимый страх, тот самый страх, который заставлял ее оттягивать возвращение в эту комнату…
Мысленно я попытался восстановить второй этап разыгравшейся трагедии. Итак, что же произошло после того, как мадемуазель Станжерсон осталась в комнате одна? Одна, так как убийцу-то в этой комнате не нашли… Мне предстояло — и это вполне естественно — включить в круг моих рассуждений вещественные доказательства, то есть осязаемые следы, оставленные убийцей.
Однако, кроме них, оставалось еще многое другое, чему требовалось найти объяснение. Так, во время второго этапа раздались выстрелы. Слышались крики: «Спасите! Помогите!..» Что при таких обстоятельствах мог подсказать мне мой здравый смысл, с какого конца мне следовало начать, чтобы не ошибиться? Ну, прежде всего относительно криков… Раз в комнате не было убийцы, значит, там неизбежно присутствовал кошмар!
