Рекс Стаут - Золотые пауки (сборник)

– А я думал, это вы его достанете. Вы говорили…

– Да, говорил, но так будет лучше, потому что тогда присутствующие будут смотреть на оружие и на вас, а я буду наблюдать за их лицами. Они все будут передо мной, и тот, кто украл мой револьвер, если, конечно, это сделал один из них… Когда он или она увидит, как вы достаете из ящика точно такую же пушку, он невольно себя выдаст. Так мы и поступим.

Признаю, на месте это звучало получше, нежели в кабинете Вульфа, – и кроме того, Ковен внес коррективы в свой план. Теперь он, пожалуй, и вправду мог достичь требуемого результата. Я обдумывал сценарий, наблюдая, как хозяин дома допивает тоник. С тостом и яйцом-пашот уже было покончено.

– Как будто неплохо, – кивнул я, – за исключением одной небольшой детали. А вдруг, увидев, как я достаю револьвер из вашего стола, удивятся все пятеро? Это вполне естественная реакция для тех, кто не знает, что он у вас там лежал.

– Да все они прекрасно знают про револьвер.

– Прямо все?

– Конечно. Я полагал, что сказал вам об этом. Так или иначе, все пятеро в курсе, где я храню револьвер. Они, кстати, не раз говорили, что мне следует избавиться от оружия, и теперь я жалею, что так не поступил. Понимаете, Гудвин, все это недоразумение… Я всего лишь желаю знать, куда подевалась эта чертова штука, кто ее взял, и придумал способ, как всё выяснить. Я же объяснил это Вульфу.

– Разумеется. – Я поднялся, обошел стол, встал слева от него и открыл ящик. – Здесь?

– Да.

– В заднем отделении?

– Да.

Я вытащил из кобуры «марли», откинул ствол, извлек из барабана патроны, убрав их в карман своего жилета, положил пушку в ящик, закрыл его и вернулся на место.

– Хорошо, зовите их сюда, – предложил я. – Мы вполне сможем сымпровизировать без репетиции.

Ковен посмотрел на меня. Потом открыл ящик, бросил взгляд на револьвер, не прикасаясь к нему, и снова закрыл. Отодвинул поднос, откинулся в кресле и принялся жевать верхнюю губу своими неровными желтыми зубами.

– Мне надо набраться для этого храбрости, – произнес он почти умоляющим тоном. – Обычно я полностью прихожу в себя только во второй половине дня.

Я хмыкнул:

– Так какого черта вы пригласили меня сюда к двенадцати, а собрание назначили на половину первого?

– Знаю, знаю. Вот такой я. – Он снова пожевал губу. – К тому же мне нужно одеться. – Внезапно он протестующе повысил голос. – И не пытайтесь подгонять меня, понятно?

Я был сыт по горло, но потратил на это уже немало времени, да еще и доллар на такси, поэтому взял себя в руки и сказал:

– Ну да, художники темпераментны. Но позвольте объяснить вам ценовую политику мистера Вульфа. Он назначает гонорар в зависимости от работы, но если она отнимает у меня времени больше, нежели ему представляется приемлемым, накидывает еще сотню баксов в час. Вам дорого обойдется держать меня здесь до второй половины дня. Я мог бы уйти и потом вернуться.

Но Ковену это не понравилось, о чем он не преминул заявить, объяснив, что если я останусь у него в доме, набраться мужества ему будет куда проще, и, вполне возможно, на всё про всё уйдет лишь час или около того. Наконец Ковен встал, прошел к двери, открыл ее, но вдруг развернулся и прогремел:

– Знаете, сколько я зарабатываю в час? Сколько стоит один час моей работы? Больше тысячи долларов. Больше тысячи! Пойду оденусь.

И он вышел, прикрыв за собой дверь.

Мои наручные часы показывали 13.17, и желудок с ними всецело соглашался. Я посидел минут десять, затем подошел к телефону на столе, набрал номер и, услышав ответ Вульфа, излил ему жалобы касательно создавшегося положения. Естественно, он посоветовал мне пойти куда-нибудь пообедать, и я ответил, что так и поступлю, но, повесив трубку, снова уселся. Если я уйду, Ковен в мое отсутствие как пить дать наберется мужества, а когда я вернусь, вновь его утратит, и все придется начинать заново. Я объяснил ситуацию желудку, тот было запротестовал – в рамках приличия, впрочем, – но все-таки подчинился хозяину. На моих часах значилось 13.42, когда дверь распахнулась и в комнату вошла миссис Ковен.

Я встал, и ее серьезные серые глаза оказались на уровне узла моего галстука. Хозяйка дома поинтересовалась, правильно ли она поняла со слов мужа, что собрание, на которое меня пригласили, начнется лишь приблизительно через час, не раньше. Я кивнул. Тогда она сказала, что мне следует что-нибудь поесть. Я согласился, что мысль неплохая.

– Может, спуститесь и перекусите с нами бутербродами? – пригласила меня миссис Ковен. – Сами мы не готовим, даже за завтраком посылаем, но бутерброды у нас имеются.

– Не хочу показаться грубым, – ответил я, – но они у вас, часом, хранятся не в той комнате, где обезьяна?

– Нет, что вы. – Миссис Ковен сохраняла серьезность. – Это было бы ужасно. Можно перекусить внизу, в мастерской. – Она тронула меня за локоть. – Пойдемте.

Я спустился с ней по лестнице.

Глава вторая

Четверо остальных подозреваемых сидели вокруг простого деревянного стола в большой комнате в торце первого этажа и поглощали бутерброды. В помещении царил хаос – рабочие столы под флуоресцентными лампами, открытые полки, набитые бумагами, банками всевозможных размеров и прочими разнообразными предметами, расставленные где попало стулья, а также полки с книгами и папками и столы с грудами бумаг. Беспорядочная на вид, на слух обстановка в мастерской представлялась еще более хаотичной, ибо там на полную громкость заходились одновременно два радиоприемника.

Мы с Марсель Ковен уселись за обеденный стол, и я тут же воспрянул духом. Он буквально ломился от яств: корзинка с багетами и ржаным хлебом, бумажные тарелки с ломтиками ветчины, копченая индейка, осетрина, разогретая солонина, большой кусок масла, горчица и прочие специи, бутылки с молоком, дымящийся кофейник и полулитровая банка свежей икры. Увидев, как Пит Джордан ложкой накладывает икру на ломоть хлеба, я понял, что он отъедается в преддверии голодной жизни настоящего художника.

– Угощайтесь! – завопила Пэт Лоуэлл мне на ухо.

Одной рукой я потянулся за хлебом, а другой за солониной и прокричал в ответ:

– Может, сделать потише или вообще выключить радио?

Она глотнула кофе из бумажного стаканчика и покачала головой.

– Один приемник Бая Гильдебранда, а другой – Пита Джордана! За работой они слушают разные передачи! Им приходится врубать радио на полную катушку!

Грохот в мастерской стоял невообразимый, но солонина была чудесна, хлеб наверняка выпекался у Растермана, да и по поводу индейки и осетрины я тоже не мог сказать ничего худого. Поскольку из-за дуэли радиоприемников застольная беседа представлялась невозможной, я от нечего делать принялся смотреть по сторонам, и меня поразил Адриан Гетц, которого Ковен называл Малым. Он отламывал ломоть хлеба, клал на него кусок осетрины, сверху наваливал горку икры и все это поглощал. Покончив с подобным бутербродом, он делал три глотка кофе и начинал по новой. Гетц был занят этим, когда появились мы с миссис Ковен и продолжал в том же духе, когда я уже наелся до отвала и потянулся за очередной салфеткой.

В конце концов, впрочем, насытился и Малый. Он отодвинулся на стуле, встал, дошел до раковины у стены, подержал пальцы под краном и вытерся носовым платком. Вслед за этим он решительно выключил оба приемника. Потом вернулся за стол и произнес извиняющимся тоном:

– Это было невежливо, я знаю. – Возражать ему никто не стал. – Я всего лишь хотел, – продолжил Гетц, – кое-что спросить у мистера Гудвина, прежде чем пойду вздремнуть. – Он устремил взор на меня. – Скажите, знали ли вы, когда вы открывали окно, что внезапные ледяные сквозняки чрезвычайно опасны для тропических обезьян?

Он проговорил это даже не спокойно, а, скорее, задумчиво. Но что-то в этом типе – что именно, я не знал, да и вникать не особо хотелось, – до крайности меня раздражало.

– Разумеется, я знаком с этой теорией, – с готовностью отозвался я, – и, воспользовавшись случаем, как раз решил проверить ее на практике.

– Вы поступили необдуманно, – изрек он таким тоном, словно бы делился с аудиторией своим скромным мнением, а затем развернулся и вышел из комнаты.

Воцарилась напряженная тишина. Пэт Лоуэлл взяла кофейник и налила себе стаканчик.

– Да, Гудвин, не завидую я вам, – пробормотал Пит Джордан.

– Это почему же? Надеюсь, этот тип не кусается?

– Не спрашивайте почему, просто будьте осторожны. Иногда мне кажется, что это не человек, а кобольд[2]. – Он швырнул салфетку на стол. – Хотите увидеть художника за работой? Тогда смотрите. – Он прошагал к одному из приемников и включил его, а затем уселся за рабочий стол.

– Я уберу посуду, – сказала Пэт Лоуэлл.