Джон Карр - Ночь у Насмешливой Вдовы
Некоторое время, потрясенный близостью и в то же время недостижимостью страшного образа, Уэст стоял неподвижно. Сердце бешено колотилось у него в груди. Затем, как будто в голову ему пришла новая мысль, он поспешил к столу. Из нижнего ящика он достал большое увеличительное стекло. После долгого и тщательного изучения ему удалось обнаружить в верхнем левом углу обычной почтовой марки за два с половиной пенни бледный голубой крестик.
Проверка по почтовым штемпелям. Вдову уже засекли!
Уэст механически сунул сложенный листок обратно в конверт. Положил конверт на стол и снова принялся за правку.
За открытой дверью монотонно капал и плескал дождь. Уэст поправил еще двадцать страниц, то заменяя слово, то исправляя ошибку, когда услышал на тропинке чьи-то тяжелые шаги.
На пороге появился инспектор Гарлик в блестящем от дождя плаще, надетом поверх форменного мундира. В форме он выглядел более деловитым, даже зловещим. На часах Уэста было без четверти шесть.
— Извините, сэр. — Инспектор отдал ему честь. Козырек фуражки сверкнул в лучах лампы. — Сэр Генри не у вас?
— Нет. Он ушел.
Уэст взял со стола конверт с письмом и протянул Гарлику:
— Взгляните-ка! Должно быть, выпало у сэра Генри из кармана.
— Спасибо. — Суровое лицо с родимым пятном на щеке посуровело еще больше. — Позвольте спросить, вы его читали?
— Да.
— Вы не должны были так поступать, сэр. Содержание письма вас не касается.
— Извините, — ответил Уэст, глядя инспектору в глаза, — оно меня касается. И всех остальных тоже.
— Мистер Уэст, вам известно, где сейчас находится сэр Генри?
— Наверное, в «Лорде Родни». Или на базаре.
— Я не могу идти на базар в форме. Разве что в крайнем случае.
Гарлик повернул к выходу. Когда он был уже на пороге, Уэст окликнул его:
— Инспектор, так кто такая Вдова?
— Извините, сэр, — Гарлик снова приложил пальцы к козырьку, — мы располагаем определенными сведениями, но обнародовать их рано. — И он зашагал по грязи прочь. За ним шли два констебля, тоже в форме.
Некоторое время Уэст невидящим взглядом смотрел на лежащую перед ним страницу. Потом наручные часы напомнили ему о том, что уже без десяти шесть.
В то же самое время все, кто входил в Пороховой склад — который располагался довольно далеко от дома Уэста, — согласились бы с миссис Рок, что то был самый веселый и радостный из всех церковных базаров на свете. О несомненном успехе свидетельствовал веселый гомон голосов, который заглушали звуки пианино, стоявшего поодаль от киосков и лотков с товаром, и хриплый голос, распевавший по-немецки вагнеровскую «Die Wacht am Rhein».[1]
Посетителей, входивших с торца, встречали улыбающийся преподобный Джеймс, которому очень шло черное пасторское облачение, и Марион Тайлер, на которой вместо маскарадного костюма было надето скромное, но нарядное платье.
Они стояли в довольно просторном помещении, оформленном в виде сельской беседки; стены и крышу беседки дамы увили похожими на живые искусственными цветами. Здесь было сухо, потому что в углы зала дождь не проник. В беседке были расставлены столики, на которых сервировали чай и прохладительные напитки. Марион часто отлучалась, чтобы помочь обслужить гостей мисс Робинсон, одетой средневековым пажом — хотя пажи вряд ли носили юбки. Затем она спешила назад, к преподобному Джеймсу, и гордо кивала в сторону центрального прохода.
— Ты должна по крайней мере признать, — сказал он, — что я вполне сносно отремонтировал крышу!
Искренний друг вынужден был бы ответить: «Нет». Поскольку мысли преподобного Джеймса были заняты Марион, он прибил почти все кровельное железо не туда, куда следует. Однажды он провалился в дыру и упал бы, если бы его не вытащил семидесятипятилетний церковный сторож, сидевший на коньке.
Однако в зале было на что посмотреть.
С горизонтальных балок, идущих под самой крышей, свисали цепи, на которые подвесили отполированные до блеска масляные лампы. Их свет освещал киоски с товарами, установленные вдоль стен: шесть слева и шесть справа. Киоски отделялись друг от друга вкопанными в землю шестами и ширмами с изображением вьющегося винограда. На землю вдоль всех киосков уложили в ряд по две широкие двадцатидюймовые доски, чтобы посетители не ходили по центральному проходу. В центре же зала…
В центре зала колыхалась огромная лужа жирной черной грязи — добрых пятнадцати футов шириной, сделавшая бы честь и тропическим джунглям. Никто не надеялся на то, что она когда-нибудь высохнет. Поскольку дожди шли постоянно, то мелкие, то сильные, да еще добавился вчерашний ливень, лужа никогда не высыхала.
На гостей, которые, толкаясь, ступали по доскам, лужа производила неизгладимое впечатление.
— Все-таки у нашего викария не все мозги из головы вышибло. Один неверный шаг — и плюх!
— Точно, наш викарий — малый что надо.
— Хочешь, подтолкну, Герт?
— Не нахальничай, Фрэнк Биллингс!
Викарий и Марион из беседки обозревали матово-сизую грязь.
— Интересно, — пробормотал преподобный Джеймс, — чем торгуют в киоске номер шесть, третьем справа? Никогда не видел такой толпы в одном месте — причем, как ни странно, собрались только мужчины.
Марион вздохнула:
— Там Вэтью Конклин. Боюсь, ее костюм… чуточку, самую чуточку вызывающий спереди. Но епископ…
— А, дядя Уильям! Он будет здесь через три минуты!
— Пусть не идет мимо нее. Отправим его по левой стороне.
— Боюсь, милая Марион, это невозможно. Торжественная церемония построена на том, что он пойдет справа.
— Ты… подготовил торжественную встречу?
— Конечно! — Преподобный Джеймс удивленно поднял брови, как человек, который никогда ничего не забывает. — Скоро ты сама все увидишь; скажу только, что в ней примет участие хормейстер и дюжина самых младших мальчиков-хористов; остальное предоставляю твоему воображению. Но дядя должен начать обход справа.
Он кивнул на центральный проход. Марион увидела закругление мрачной старой Пороховой башни, дубовую дверь почти в два фута толщиной. Из замка торчал ключ. Второй ключ висел на гвозде рядом с дверью. Еще там стоял старинный таран пятнадцатого века.
— Сзади, — викарий повел рукой, — достаточно сухого места. Все расступятся, когда появится дядя Уильям.
— Меня вот что беспокоит. — Марион выгнула шею. — Где сэр Генри Мерривейл?
— Должен быть в киоске под номером семь. Разве его там нет?
— Во всяком случае, я его не вижу. Где он?
На последний вопрос им могла бы ответить Вэтью Конклин, находившаяся в киоске номер шесть. Подойдя к краю прилавка — там, за ширмой, увитой цветами, бешено колотил по клавишам, точно молотом, доктор Шмидт, воодушевленно распевая «Лорелею» по-английски, — Вэтью раздвинула руками толпу своих поклонников и высунулась, чтобы оглядеться.
Напротив нее, на противоположном берегу грязевого пруда, расположилась миссис Голдфиш, одетая квакершей; на прилавке подле нее были разложены образцы рукоделия. Наискосок справа находился киоск номер семь, который на первый взгляд был необитаем. Прилавок, представлявший собой длинный стол с подложенными под ножки кирпичами, был накрыт двумя пестрыми одеялами работы индейцев навахо. Сверху были разложены тридцать связок вампума, а также лук, стрелы и чучело гремучей змеи. Одеяла свисали до самой земли.
— Милый! — позвала Вэтью, пользуясь тем, что пение доктора Шмидта заглушало все остальное.
Она знала, что Великий вождь Большой Вампум, который бывал капризен, как примадонна, наотрез отказался гримироваться и облачаться в костюм в отеле. Сэр Генри Мерривейл должен появиться, как Венера из пены морской, то есть оставаться невидимым до назначенного часа.
В результате прилавок киоска номер семь напоминал столик во время спиритического сеанса — хотя ни один стол во время спиритического сеанса не ругается так неистово.
— Голубчик! Ради бога, потише! Что за лексикон!
В этот момент из-под одеял выскочил посланец Великого вождя. Пробежав напрямик по грязи, Пэм Лейси конспиративным шепотом обратилась к Вэтью:
— Миссис Конклин! — Девочка сунула Вэтью сложенную записку. — Пожалуйста, передайте это ужасному злому пианисту, который сидит рядом с вами. Это от епископа.
— Вот еще новости! — возразила Вэтью, прищурив один глаз.
— То есть он говорит, будто от епископа, — шептала Пэм, оглядываясь на ходящий ходуном стол и снова обращая к миссис Конклин невинные глаза.
— Ладно, малышка, — вздохнула Вэтью и, повернувшись к разделительному шесту, громко свистнула. — Эй, колбасник! — позвала она. — Здесь есть записка от важный человек епископ. Вы ее забрать?
Руки доктора Шмидта упали с клавиш. Тяжело дыша, вспотев от волнения, он наклонился вперед и взял записку. Он уже собирался с достоинством ответить, что он есть говорить на английский, как на свой родной язык. Но вдруг в зале стало очень тихо, только кое-где шептались: «Епископ!», «Его преосвященство!», «Вот он!».
