Дороти Джеймс - Дитя человеческое

Всего лишь через пятьдесят ярдов деревья расступились, и перед ними открылся вид на слегка холмистую сельскую местность. Урожай уже сняли, и снопы соломы были беспорядочно разбросаны по отдаленным нагорьям. Слепящий шар солнца уже начал рассеивать тонкую дымку, которая лежала на полях и далеких холмах, поглощая осенние краски и сливая их в мягкого оттенка оливковую зелень. На ее фоне отдельные темные деревья выделялись, словно вырезанные из бумаги фигурки. Начинался еще один осенний день. Приободрившись, Тео увидел, что по краю леса тянется живая изгородь из ежевики, сгибавшейся под тяжестью ягод. Громадным усилием воли он удержался, чтобы не бросить тело Льюка и не накинуться на них.

Овражек был всего лишь узкой канавой между рощей и полем, но более удобное место для захоронения найти было бы трудно. Поле недавно вспахали, и земля, вся в бороздах, казалась относительно мягкой. Нагнувшись, Тео и Мириам положили тело на край овражка, и оно скатилось в мелкое углубление. Тео сожалел, что не в их силах сделать погребение более пристойным. Льюку суждено было лежать в своем последнем пристанище лицом вниз. Поняв, что Джулиан хотелось совсем не того, Тео спрыгнул в канаву и попытался перевернуть тело. Задача оказалась труднее, чем он предполагал, — лучше бы он за нее вовсе не брался. Мириам ничего не оставалось, как помочь ему, и они вместе долго возились в месиве из земли и листьев, пока не сумели наконец повернуть вверх, к небу, то, что осталось от разбитого и вымазанного грязью лица Льюка.

Мириам сказала:

— Давайте сначала прикроем его листьями, а затем — землей.

Ролф по-прежнему не двигался с места, и женщины вместе с Тео пошли обратно в лес и вернулись с охапками сухих листьев, коричневый цвет которых оттеняла яркая бронза недавно опавшей буковой листвы. Прежде чем приступить к захоронению, Джулиан скатала епитрахиль Льюка и бросила ее в могилу. На секунду Тео испытал искушение поднять ее. У них так мало вещей: только то, что на них, маленький фонарик да пистолет с одной пулей. Епитрахиль могла бы пригодиться. Но для чего? Зачем лишать Льюка того, что принадлежало только ему? Забросав труп листьями, они принялись руками сгребать почву с края поля на могилу. Было бы быстрее и легче сбросить землю ногами и утоптать, но в присутствии Джулиан Тео чувствовал, что не в состоянии действовать с подобной жестокой эффективностью.

На протяжении всего погребения Джулиан не произнесла ни слова и по-прежнему оставалась совершенно спокойной, но потом вдруг сказала:

— Ему положено лежать в освященной земле. — Впервые ее голос прозвучал неуверенно и жалобно, как у обеспокоенного ребенка.

Тео почувствовал вспышку раздражения и с трудом сдержался. Чего еще она от них хочет? Чтобы они дождались темноты, вырыли труп, оттащили его к ближайшему кладбищу и вскрыли одну из могил?

Ей ответила Мириам. Глядя на Джулиан, она тихо произнесла:

— Любое место, где лежит хороший человек, — это освященная земля.

Джулиан обернулась к Тео:

— Льюк наверняка захотел бы, чтобы над ним произнесли погребальную молитву. Молитвенник Льюка у него в кармане. Пожалуйста, сделай это для него.

Она встряхнула испачканное кровью пальто, вынула из внутреннего нагрудного кармана книжечку в черном кожаном переплете и передала ее Тео. Найти нужное место не составило большого труда. Тео знал, что служба не длинная, но все равно решил сократить ее. Он не мог отказать Джулиан, но вся эта затея ему не нравилась.

Тео начал произносить слова молитвы, Джулиан стояла слева от него, Мириам — справа, Ролф — у самой могилы, широко расставив ноги, сложив на груди руки, глядя вперед. Его изуродованное лицо было таким бледным, а тело таким напряженным, что, взглянув на него, Тео испугался, как бы он не рухнул на мягкую землю. Он почувствовал уважение к этому человеку, только что пережившему чудовищное разочарование и горечь предательства и все же державшемуся молодцом. Тео размышлял, смог бы сам так владеть собой. Не отрывая глаз от молитвенника, он чувствовал на себе пристальный взгляд Ролфа.

Сначала звук собственного голоса казался Тео странным, но, добравшись до псалма, он заговорил тихо, уверенно, будто знал слова наизусть:

— Господи! Ты нам прибежище в род и род. Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты — Бог, Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: «возвратитесь, сыны человеческие!» Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи[39].

Когда Тео произносил фразу: «Прах к праху, пепел к пеплу, пыль к пыли; в несомненной и уверенной надежде на Воскресение к вечной жизни через Господа нашего Иисуса Христа», — Джулиан неловко присела на корточки и бросила на могилу пригоршню земли. После секундного колебания Мириам поступила так же. Неуклюжая, с раздавшимся тазом, Джулиан с трудом сидела на корточках, и Мириам протянула руку, поддерживая ее. В воображении Тео невольно возник образ испражняющегося животного. Презирая самого себя, он попытался избавиться от него. Когда Тео произносил последние слова молитвы, к его голосу присоединился голос Джулиан. Наконец служба была окончена. Ролф по-прежнему не двигался с места и молчал. Вдруг одним резким движением он повернулся и сказал:

— Сегодня вечером нам надо раздобыть другую машину. А пока я иду спать. Вам лучше сделать то же самое.

Но сначала они прошлись вдоль живой изгороди, набивая рты ежевикой, перемазав руки и губы фиолетово-пурпурным соком. Усеянные ежевикой кусты сгибались под тяжестью спелых ягод, крошечных сладких гранат. Тео не понимал, как Ролф мог устоять перед ними. Или в то утро он уже вволю их наелся? Ягоды лопались у Тео на языке, и капельки невероятно вкусного сока возрождали надежду и силу.

Немного утолив голод и жажду, они возвратились в рощу к тому же поваленному стволу, который, по крайней мере психологически, давал им ощущение безопасности. Женщины легли, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись жестким от засохшей крови пальто. Тео растянулся у их ног. Ролф устроил себе постель по другую сторону ствола. Земля была мягкой, словно влажная подушка, набитая десятилетиями падавшими листьями, но даже если бы она была твердой, как железо, Тео все равно бы мгновенно заснул.

Глава 29

Когда Тео проснулся, был ранний вечер. Стоявшая над ним Джулиан сказала:

— Ролф исчез.

Сна как не бывало.

— Ты уверена?

— Да.

Он сразу же поверил ей, но все равно не удержался от фальшивых слов утешения.

— Он мог пойти прогуляться, ему нужно побыть одному, подумать.

— Он уже подумал и вот ушел.

Все еще упрямо пытаясь убедить ее — или себя? — он сказал:

— Ролф зол и растерян. Он не хочет быть с тобой, когда родится ребенок, но я не верю, что он тебя предаст.

— А почему бы и нет? Я же его предала. Давай разбудим Мириам.

Но в этом не было нужды. Их голоса уже достигли пробуждающегося сознания Мириам. Она резко села, посмотрела туда, где прежде лежал Ролф, и, с трудом поднявшись на ноги, произнесла:

— Значит, он ушел. Нам следовало предугадать это. Так или иначе, не в наших силах было помешать ему.

— Я мог бы удержать его, — возразил Тео. — У меня есть пистолет.

На вопрос, мелькнувший в глазах Джулиан, ответила Мириам:

— У нас есть пистолет. Не волнуйся, иногда иметь такую вещь весьма полезно. — Она повернулась к Тео: — Удержать его с нами, может, и можно было, но надолго ли? И каким образом? День и ночь держать пистолет у его виска, сменяя друг друга, чтобы поспать?

— Думаешь, он отправился в Совет?

— Не в Совет, а к Правителю. Он сменил свои убеждения. Он всегда был одержим властью. Теперь он объединится с источником этой власти. Но вряд ли он позвонит в Лондон. Наша новость слишком важна, чтобы допустить ее утечку. Он захочет сам сообщить ее Правителю. Это дает нам какое-то время — может, часов пять, если повезет. Все зависит от того, когда он ушел и далеко ли добрался.

«Пять у нас часов или пятьдесят, — подумал Тео, — какая разница?» Тяжесть отчаяния придавила его, лишая физических сил, так что его охватило инстинктивное желание опуститься на землю. На какое-то мгновение, не больше, даже мысли его оцепенели, но это быстро прошло. Разум вновь мог служить ему, а со способностью мыслить вернулась надежда. Что бы он предпринял на месте Ролфа? Добрался бы до дороги, поймал первую же машину, нашел ближайший телефон? Но так ли это просто? Ролф — человек, за которым охотятся, без денег, без машины, без еды. Мириам права. Секрет, которым он владеет, представляет такую важность, что его нужно свято хранить и сообщить только тому единственному человеку, для которого он предназначается и кто больше всего за него заплатит, — Ксану.