Анри Шадрилье - Тайна Медонского леса
– Понимаю… Он, значит, хотел отравить меня еще тогда… Болезнь моя была тоже делом его рук.
– Да. Это был злой, безжалостный человек. Он не хотел и не умел жалеть других, ну… и я не пожалела его.
– Но ведь, согласитесь, все это ужасно! – продолжал Фрике.
И, поглядев ей прямо в глаза, он прибавил:
– После всего этого вы-то сами что за ужасная женщина? Из расположения к одному вы, не задумываясь, убиваете другого!
– Это расчет с прошлым, это долг, который давно лежал на мне. Я его выполнила и теперь спокойна.
– А я-то, я-то тут при чем? Работал два года, был уже близок к достижению цели – и вот плоды моих трудов. Мертвые не говорят, не сознаются. Ах! Зачем, зачем убили вы его!
– Но я же говорю тебе, что ему нужна была твоя жизнь, что он хотел отравить тебя! Я только предупредила его – не больше.
– Но это было уже дело закона. Не нам судить и казнить преступников.
– Закона!.. О! Я уже слишком долго жила вне требований закона, чтобы подчиниться им теперь. Да и убитый мною человек не признавал над собой никаких законов. Говорю тебе: долг, святой долг требовал смерти этого человека. Я обязана, слышишь, обязана была защитить тебя, моего…
– Одумайтесь!.. Что вы говорите? – прервал ее Фрике. – Вы так возбуждены, что действительно считаете себя правой, действительно говорите то, что думаете, но… Я, конечно, должен быть вам очень благодарен, так как вы спасли мне жизнь, но… простите, ради Бога, но… я боюсь вас, я не могу глядеть на вас без ужаса. Я и желал бы, всей душой желал бы выказать вам свою горячую признательность, но не могу, не в силах. Не могу понять, что побудило вас…
– Фрике… друг мой, дитя мое, – зарыдала она, покрывая его горячими поцелуями. – Дороже тебя у меня нет никого на свете… За тебя я готова на все, пойду на какое хочешь преступление… Ты видишь сам…
И она в изнеможении опустилась на стул. Юноша был тронут и мог только пробормотать:
– Волчица, конечно защитила бы так своих волчат. Кто, кроме родной матери, может считать себя вправе убивать? Мать еще может сделать это для спасения своего ребенка.
– Видишь?.. Ты и сам со мной согласен. Да! Мать, одна мать имеет право! – вскричала Сусанна с диким, лихорадочным смехом.
– Но ведь вы мне не мать, – холодно остановил ее Фрике.
Сусанна не выдержала более, она зарыдала. Женщина эта имела силу отомстить убийством, но не имела сил выслушать замечания Фрике.
Юноша понял все: слезы Сусанны были красноречивее слов.
– Мать… Вы моя мать?! – восторженно вскричал он и бросился обнимать Сусанну.
Сцена вышла бы вполне трогательная, если бы общее впечатление не портилось присутствием безмолвного мрачного свидетеля, распростертого среди комнаты. Он еще хрипел и потемневшее лицо его подергивалось предсмертной судорогой.
– Кто же мой отец? – несмело спросил Фрике.
– Он уже давно умер, – не задумываясь, ответила Сусанна.
Последний вздох вырвался из груди умирающего, и грешный дух этого человека отлетел в вечность. На минуту все смолкло.
Но вот кто-то взялся за ручку двери, и на пороге показалась старая баронесса.
– Лена уже предупредила меня… – начала она дрожащим голосом. – Я знаю… он умер… Армана нет! Я пришла поплакать над ним и простить ему – ведь он все же сын мой.
Но Фрике поспешил успокоить старушку.
– Баронесса, – начал он, – я должен вам сказать, что человек, внезапно умерший здесь сегодня, не сын вам, а лицо совершенно постороннее. Это низкий обманщик, назвавшийся именем барона Армана. Верьте тому, что говорит вам Фрике, выследивший и открывший все проделки этого негодяя.
Содрогнулась старая баронесса.
– Значит, женщина, которую он привел в мой дом, его сообщница? – с усилием проговорила она.
Теперь настала очередь Фрике защищать Сусанну.
– Баронесса! Женщина эта – моя мать! Я возвращу вам сына, а вы не отнимайте у меня матери.
– Ваша мать?..
– Да, баронесса. Вы вошли сюда для того, чтобы простить и оплакать тяжелую потерю… Приберегите же горькие слезы для несчастного сына вашего, который еще жив телом, но умер разумом, болеет душою. Настоящий Арман д'Анжель не узнает вас, не узнает родной матери, потому что он помешан. Ради этого несчастного сына, ради того, что для вас дорого и свято, простите, простите, баронесса, эту бедную женщину! Ведь она не сделала вам никакого зла!
Сын ее жив, но он сумасшедший – вот все, что удержалось в памяти бедной баронессы. Впечатления были уже слишком сильны, и она упала без чувств на руки Фрике.
X
Будь что будет
Отравление цианистым калием сопровождается теми же симптомами, теми же признаками, как кровоизлияние в мозг, и потому было признано, что де Марсиа умер от удара.
Да и к тому же все это произошло 19 июля 1870 года, в день объявления войны; вся Франция была в волнении, в тревоге.
Де Марсиа был похоронен на Версальском кладбище, и в общей тоске и суматохе никто не обратил даже внимания на его внезапную кончину.
Через несколько дней после похорон неаполитанца пришло известие о неудачах французов в Эльзасе, и смерть эта забылась сама собою.
Альфонс де Марсиа был похоронен под своим именем. Личность умершего была засвидетельствована Сусанной Мулен и Домиником, верным и преданным слугой покойного. Итак, имя Армана д'Анжеля осталось незапятнанным, настоящий Арман сохранил за собою все права гражданства. Но смерть неаполитанца отняла у Фрике всякую возможность вырвать у него признание и доказать невинность д'Анжеля.
Сомневался теперь наш юноша и относительно того, можно ли потрясенной, убитой горем баронессе вернуть сумасшедшего сына.
И мог ли он, Фрике, мечтать о возможности брака с Еленой, о возможности войти когда-нибудь в семью д'Анжелей, мог ли он мечтать об этом теперь, когда ему известно, чей он сын?
Как ни сильна, как ни бескорыстна была любовь его к этому невинному ребенку, как ни велика была услуга, оказанная им Арману, он не мог, не смел думать об Елене д'Анжель.
Под гнетом таких-то невеселых дум отправился наш юноша однажды утром в Кламар, на совет к старому Лефевру.
– Как ты исхудал! – удивился папаша Лефевр.
– Я был болен, еще не совсем оправился, – грустно улыбнулся юноша.
– Болен! И не известил меня о своей болезни! – с укоризной покачал головой старик.
– Вы уже слишком стары для того, чтобы ходить по разбойничьим вертепам, мой добрый Лефевр, потому я и не решился известить вас. Этот разбойник де Марсиа живо свернул бы вам шею.
– То есть… как это, друг мой?.. Я тебя не понимаю.
– Да очень просто. Этот негодяй уже два раза покушался отразить меня, чтобы тайна его страшного преступления не была открыта.
– Отравить?!.
– Вы можете успокоиться, так как я цел и невредим, – засмеялся юноша.
– Ну, уж теперь шалишь, молчать не буду! Сегодня же извещу обо всем префекта и прокурора!
– Напрасный труд: де Марсиа не сделает уже больше никому никакого зла.
– А куда же он девался?
– Он умер.
– Умер? – недоверчиво поглядел на него старик.
– Можете вполне положиться на мои слова… Я сам был на его похоронах.
– Это, конечно, очень похвально, если он действительно умер, развязал всем руки… только знаешь, дружок… не верится мне что-то… Ну как же, от какой болезни умер этот ужасный человек?
– Он отравился.
– Как! Такой негодяй мог сам покончить с собою?.. Не поверю! Никогда не поверю, чтобы он отравился.
– Да я и не говорю вам, что он сделал это по доброй воле.
– Тогда… тогда как же?.. – дрожащим голосом пробормотал Лефевр.
– Очень просто. Сладкий пирожок, предназначавшийся мне, по ошибке попал на его собственную тарелку. Отведал – и готово!
Старый Лефевр перевел дух, вздохнул наконец свободно.
– Каналья!! Скотина!.. Подлец! Ну как же не видеть во всем этом воли Провидения? – добавил он уже умильным тоном, со слезами на глазах.
– У меня были и ангелы хранители, – улыбнулся Фрике, – Елена д'Анжель и Сусанна Мулен, несчастная подруга этого авантюриста.
– Нашел кого произвести в ангелы! Ты, кажется, рехнулся, мой милый Фрике.
– Могу сказать только одно: женщина эта спасла мне жизнь.
– Сообщница этого негодяя спасла тебе жизнь?
– Сусанна не была сообщницей, а только жалким орудием в руках этого человека.
– Она подкупила тебя своей услугой, потому ты и стараешься оправдать ее, но я, видишь ли, гляжу на нее другими, беспристрастными глазами и нахожу, что она достойна не похвалы, а самого строгого порицания. Я еще покажу твоей хваленой Сусанне где раки зимуют!
– Господин Лефевр! Ради Бога не делайте ей никакого зла! Не говорите ничего дурного, ничего обидного для этой несчастной женщины… Это моя мать.
Просто и с чувством выговорил Фрике эти слова и тронул мягкосердечного Лефевра.
Надо было рассказать все старому майору, и Фрике, со слезами на глазах, передал своему благодетелю то, что узнал сам еще так недавно.
