Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса
Она вынула из-за лифа небольшой пакет.
– Выслушайте мои последние слова. Этот пакет спасет Алексея, я доверяю его вашей чести и вашей любви к справедливости. Возьмите его. Отнесите в русское посольство. Я исполнила свой долг и…
– Остановите ее! – воскликнул Холмс. Он бросился к ней и вырвал из ее рук маленькую склянку.
– Поздно, – сказала она, повалившись на кровать. – Я приняла яд, перед тем как выйти из убежища. Голова кружится. Я умираю. Прошу вас, сэр, не забудьте пакета.
– Простой случай, а между тем в некоторых отношениях весьма поучительный, – заметил Холмс, когда мы возвращались в город. – Все дело зависело от пенсне. Если бы не счастливая случайность, что умирающий секретарь в последнюю секунду схватил его, я не убежден, что мы бы нашли решение. Мне было ясно, что, лишившись таких сильных стекол, человек становится беспомощным и слепым. Помните, когда вы уверяли меня, что она и обратно прошла по той узкой полоске травы, ни разу не ступив в сторону, я сказал, что это был подвиг. Про себя я решил, что это невозможно, разве что, на наше несчастье, у нее оказалось в запасе второе пенсне. Тогда я стал серьезно обдумывать гипотезу, что обладательница пенсне находится в доме. Обнаружив сходство двух коридоров, я понял, что она очень легко могла спутать их. В таком случае, очевидно, она должна попасть в спальню процессора. Это соображение насторожило меня, и я тщательно осмотрел комнату, рассчитывая заметить в ней хоть какие-нибудь признаки тайника. Ковер был цельный и туго натянут на полу, и я отбросил мысль о люке. Могла быть ниша позади книг, это бывает в старинных библиотеках. Я обратил внимание, что книги навалены на полу повсюду, только не перед этим шкафом. Он, следовательно, мог служить дверью. Но никаких других знаков, подтверждающих мое предположение, не было. Тогда я опять обратил внимание на ковер. Он был серовато-коричневый, и я мог легко проделать один эксперимент. Для этого я выкурил несметное количество этих великолепных сигарет и усыпал весь пол возле подозрительного шкафа пеплом. Эта простая уловка оказалась очень эффективной. Потом мы пошли вниз и я, Уотсон, в вашем присутствии удостоверился (впрочем, вы не совсем поняли, куда клонят мои расспросы), что профессор стал есть гораздо больше. Это следовало ожидать, раз ему пришлось кормить еще одного человека. Затем мы снова поднялись в спальню. Рассыпав коробку с сигаретами, я получил возможность внимательно исследовать ковер и убедился, что в наше отсутствие узница покидала свое убежище. Ну, Хопкинс, вот и Чаринг-Кросс. Поздравляю вас с удачно расследованным делом. Вы, я не сомневаюсь, поедете отсюда прямо в Скотленд-Ярд. А наш путь, Уотсон, в русское посольство.
Пропавший регбист
Из множества загадочных телеграмм, приходивших на Бейкер-стрит, мне особенно запомнилась одна, которую принесли хмурым февральским утром лет семь или восемь назад. Телеграмма была адресована Шерлоку Холмсу, и в ней говорилось: «Подождите меня. Ужасное несчастье. Исчез правый трехчетвертной. Крайне необходим завтра. Овертон». Целый час просидел Холмс, размышляя над ней в недоумении.
– Почтовый штемпель Стэнда, отправлена в десять тридцать шесть, – сказал Холмс, снова и снова перечитывая телеграмму. – Должно быть, мистер Овертон очень волновался, и телеграмма получилась не совсем понятной. Ну что ж, мы подождем его и тогда все узнаем. А пока я почитаю сегодняшний «Таймс». Со скуки я готов взяться за самое пустячное дело.
Мы действительно переживали один из периодов бездействия. Это всегда доставляло мне немало беспокойства, ибо я по опыту знал, как опасно оставлять без работы его чрезвычайно активный мозг. Много лет я боролся с его пристрастием к наркотикам, которое одно время чуть было не погубило его поразительный талант. И теперь, даже в состоянии безделья, он не испытывал влечения к этому искусственному возбудителю. Но я понимал, что опасная привычка не уничтожена совсем, она дремлет; и всякий раз, как я замечал его осунувшееся аскетическое лицо и беспокойный блеск в глубоко посаженных глазах, я чувствовал, что сон неглубок и пробуждение близко. И я благословлял этого мистера Овертона, кто бы он ни был, нарушившего своей загадочной телеграммой покой моего друга, который грозил ему большими бедствиями, чем все опасности его беспокойной жизни.
Как мы и предполагали, вскоре за телеграммой появился и ее отправитель. О его прибытии возвестила визитная карточка, на которой стояло: мистер Сирил Овертон, Тринити-колледж (Кембридж).
Задевая плечами косяки двери, в комнату вошел человек богатырского телосложения – не меньше двухсот фунтов крепких мускулов и костей. Он остановился, переводя взгляд с меня на Холмса; его красивое лицо выражало крайнюю озабоченность.
– Мистер Шерлок Холмс?
Мой друг поклонился.
– Я к вам прямо из Скотленд-Ярда, мистер Холмс. Я видел там инспектора Стэнли Хопкинса. Он посоветовал мне обратиться к вам, сказав, что это дело скорее по вашей части.
– Прошу вас, садитесь и расскажите, что случилось.
– Это ужасная история, мистер Холмс. Удивляюсь, как я еще не поседел. Вы, конечно, слышали о Годфри Стонтоне. На нем держится вся команда. Я готов отдать за него двух лучших игроков. Как он ведет мяч, пасует, какие применяет захваты! И при этом у него отличная голова: его слово для ребят закон! Без него нам нельзя, мистер Холмс. У нас, правда, есть Мурхаус, первый запасной. Но он полузащитник и всегда лезет в свалку, а не стоит, где ему положено, у боковой линии. Он отлично бьет по воротам, ничего не скажешь. Но поля он не видит. И бегает плохо. За оксфордскими нападающими, за Мортоном или Джонсоном ему не угнаться! У Стивенсона быстрые ноги, но он не может бить с двадцати пяти ярдов, а кому нужен такой трехчетвертной, даже если он хорошо бегает? Короче говоря, мистер Холмс, если вы не поможете мне найти Годфри Стонтона, мы пропали.
Мой друг с живым интересом выслушал эту длинную горячую речь, каждое положение которой подкреплялось энергичным ударом мускулистой руки по колену. Когда посетитель умолк, Холмс дотянулся рукой до картотеки и положил на колени ящичек на букву «С». Но на сей раз это вместилище разнообразных сведений обмануло его надежды.
– Здесь значится Артур Х. Стонтон, приобретающий известность мошенник, – сказал он. – Есть также Генри Стонтон, которого вздернули на виселицу не без моей помощи. Но имя Годфри Стонтона я слышу впервые.
Теперь пришла очередь удивиться посетителю.
– Как, вам, всеведущему Шерлоку Холмсу, неизвестно это имя?! – воскликнул он. – В таком случае, надо полагать, что имя Сирила Овертона вам также ни о чем не говорит?
Холмс с добродушной улыбкой покачал головой.
– О боже! – вскричал атлет. – Ведь я был первым запасным в матче Англия – Уэльс, а с этого года капитан университетской команды. Но это неважно. Не думал я, что в Англии найдется хоть один человек, который не слышал о Годфри Стонтоне. Ведь это знаменитый трехчетвертной – гордость Кембриджа и Блэкхита, участник пяти международных встреч! Боже мой! Мистер Холмс, где вы были все это время?
Холмс рассмеялся наивности молодого гиганта.
– Мистер Овертон, вы живете в своем мире, чистом и здоровом, я живу в своем. Моя профессия сталкивала меня с людьми из разных слоев общества, но, слава богу, ни разу со спортсменами-любителями, этой самой лучшей и самой здоровой частью населения Англии. Однако ваш неожиданный приход говорит о том, что в этом мире свежего воздуха и честной игры есть работа и для меня. Итак, дорогой сэр, прошу вас сесть и рассказать мне не спеша и возможно более подробно, что произошло и чем я могу вам помочь.
Молодое лицо Овертона приняло напряженное выражение, как бывает у людей, привыкших действовать силой, а не умом. Но мало-помалу с многочисленными повторениями и неясными местами, которые я опущу, он поведал нам свою странную историю.
– Как я уже говорил, – начал Овертон, – я капитан команды Кембриджского университета, и Годфри Стонтон – мой лучший игрок. Завтра у нас матч с Оксфордским университетом. Вчера мы приехали в Лондон и остановились в гостинице «Бентли». В десять часов вечера я обошел все комнаты и лично убедился, что все ребята на месте; я считаю, что успех команды зависит не только от усиленных тренировок, но и от крепкого многочасового сна. Я поговорил с Годфри, и мне показалось, что он бледен и как будто чем-то обеспокоен. Я спросил, что с ним, он ответил, что все в порядке, – просто немного болит голова, и я пожелал ему спокойной ночи. А спустя полчаса ко мне в номер зашел портье и сказал, что в гостиницу только что приходил какой-то бородатый человек, по виду из простых, и попросил передать Годфри записку. Годфри еще не спал. Прочитав записку, он, словно пораженный громом, откинулся на спинку кресла. Перепуганный портье хотел позвать меня, но Годфри остановил его, потом выпил стакан воды и немного пришел в себя. Затем он спустился вниз, сказал несколько слов человеку, дожидавшемуся ответа, и они оба покинули гостиницу. Портье видел, как они чуть не бегом бросились к Стрэнду. Утром я зашел в комнату Годфри: его там не было, и, судя по нетронутой постели, не было всю ночь; вещи все оставались на тех же местах, как я их видел накануне вечером. Годфри ушел неизвестно куда и неизвестно с кем, и мне почему-то кажется, что он никогда больше не вернется. Годфри – спортсмен до мозга костей, он не мог бы из-за пустяков бросить тренировки. Не в его правилах подводить команду и капитана. Да, у меня такое предчувствие, что он исчез навсегда и мы никогда больше его не увидим.
