Убийства в поместье Лонгер. Когда я в последний раз умирала - Глэдис Митчелл
— Чтобы оформить мое завещание, — повторила миссис Паддикет, по очереди рассматривая каждого члена семьи. — Бо́льшую часть недвижимости и почти все личное состояние я намереваюсь оставить одному из своих внучатых племянников.
— И кому же? — спросил Фрэнсис, который был не в состоянии придумать что-то более уместное, но чувствовал — для поддержания драматического напряжения нужна реплика от кого-то еще, кроме тетушки Паддикет.
Старая леди зловеще взглянула на него.
— Тому, кого первым выберут защищать честь Англии в этих видах спорта, о которых вы так много говорили, — заявила она. — Я должна упомянуть, что три девушки…
— Три? — уточнил Гилари.
— Определенно. Твоя сестра Присцилла, Селия Браун-Дженкинс и Амарис Кауз.
— А, Селия и Амарис, — кивнул Мальпас. — Я смутно припоминаю их. Селия была прекрасным ребенком, а Амарис — чем-то весьма странным в очках и кудряшках.
— Может, мне все же позволят продолжить и не будут постоянно перебивать? Три девушки получат по сто фунтов каждая вне зависимости от их достижений. — Миссис Паддикет презрительно взглянула на довольно красивое, хотя и увядшее лицо Элизабет Йеомонд, браку которой с Годфри она так яростно противостояла, и ее позиция, выраженная очень ядовито, вызвала незабываемую реакцию со стороны жениха. — И их манер, — заявила она и посмотрела на Присциллу, которая отвернулась и уже не сдерживала смеха, — или их поведения.
Все присутствующие знали, что упоминание поведения было сделано из-за Амарис Кауз, которая в возрасте двадцати одного года сбежала из городка Уэлин-Гарден, приятного, тихого и спокойного, в отвратительный лондонский Блумсбери. Там, вызывающе опровергая предсказания семейных пророков, к числу которых относилась и сама тетушка Паддикет, Амарис продолжала наслаждаться жизнью среди художников всецело развязным — по мнению ее ближайших и (предположительно) самых дорогих людей, — раздражающим и успешным образом.
— Сто фунтов? — спросила Присцилла, могучим напряжением воли справившаяся с игривым настроением. — Вы очень добры, тетушка. Я бы купила…
— Новые вечерние платья и the dansant[1], — произнес ее нераскаявшийся брат Гилари, пряча улыбку за ладонью. — Веселее, сестра, — добавил он шепотом. — Злобная старая кошка.
Тетушка Паддикет взглянула на него с раздражением — порой ее слух был необычайно острым.
— Конечно, если ты вдруг станешь наследником моего состояния, племянник, — заметила она тоном, который намекал, что подобное событие воспринимается как маловероятное, — то ты будешь иметь полную свободу передать что угодно из имущества сестре. Я далека от того, чтобы комментировать твою предполагаемую щедрость.
Подталкиваемое невозмутимым Годфри Йеомондом кресло с богатой родственницей покинуло столовую. Миссис Йеомонд, улыбаясь обычной, никогда не меняющейся вялой улыбкой, двинулась следом. Остальные члены семьи остались сидеть с отвисшими челюстями.
Слово взял Мальпас.
— Будь я проклят! — воскликнул он, и другие мрачно кивнули.
— Старческое слабоумие, — вздохнул Фрэнсис, качая головой. — Бедная старая дама.
— Разумеется, она не могла говорить всерьез, — буркнул Гилари. — Международные соревнования! Боже!
Присцилла снова начала смеяться.
— Ну и кто будет отдуваться теперь? — спросила она, проявляя сестринское благородство.
Глава 2. Семейный совет
Мальпас Йеомонд перечитал письмо тетушки Паддикет в четвертый раз.
— Она определенно проработала все очень тщательно, — сказал он. — Мне прыжок в высоту, Фрэнку — в длину, Гилари — диск, ее приемному внуку — копье, Браун-Дженкинсу прыжок с шестом, а Каузу — ядро.
— И что мы будем делать? — спросил Гилари.
— Мы вполне можем отправиться туда, как она предлагает, и посмотреть, в чем смысл, — произнес Фрэнсис. — Я полагаю, что Браун-Дженкинсы и Каузы тоже приедут.
— Не представляю, что заставило Мэри выйти замуж за типа с фамилией Браун-Дженкинс, — усмехнулся Годфри Йеомонд.
Семейство сидело за обеденным столом в первый вторник апреля.
— Почему бы ему не быть мужчиной, оставить себе Дженкинса, а Брауна отложить? — продолжил он, с хмурым выражением лица разглядывая содержимое своего винного бокала.
Кроткая миссис Йеомонд, единственный человек за столом, обращавший внимание на реплики своего мужа, покачала головой.
— Или он, конечно, мог отложить Дженкинса и остановиться на Брауне, дорогой, — заметила она.
— Я бы хотел, чтобы ты, отец, написал и тем и другим и выяснил, что они собираются делать, — сказал Фрэнсис. — Мы не намерены тащиться в Гемпшир и потеть там, изображая идиотов, если Браун-Дженкинсы и Каузы не присоединятся.
— Следовало бы держать старую даму в доме, — мрачно буркнул Мальпас.
— Хорошо, я поеду и всех повидаю, — кивнул Годфри, решив наконец, что в портвейне нет яда. — Всегда лучше говорить лицом к лицу. Отправлюсь прямо завтра. Так лучше. Они живут менее чем в двадцати милях друг от друга, а обиталище Дженкинсов чуть дальше тридцати миль от нас, так что я смогу заехать ко всем в один день, если не проводить в каждом доме слишком много времени.
— Я полагаю, — уныло протянул Мальпас, — если другие люди захотят участвовать в этом чертовом тупом замысле, то и нам придется лезть в ту же бочку.
