Жорж Сименон - Мегрэ и старая дама
— Как говорится, ангел во плоти, не правда ли? Бедняга Жюльен поверил в это и женился на ней, хотя я его предупреждала. Он ведь славный малый, работяга, начинал он на пустом месте, с большим трудом закончил учение и сейчас работает по десять, а то и по больше часов в день в своем скромном зубоврачебном кабинете на улице Сент-Антуан.
— Вы полагаете, они несчастливы?
— Он-то, может быть, и счастлив. Бывают ведь люди, которые умеют быть счастливыми… По воскресеньям он располагается с мольбертом где-нибудь на берегу Сены и рисует. У них есть лодка…
— Ваша дочь любит мужа?
— Посмотрите на эти фотографии и решите сами.
Может быть, она и способна любить, но я этого никогда не замечала. Когда я работала в кондитерской сестер Серэ, — вам, наверное, говорили об этом, — случалось, что она бросала мне в лицо: «Не думаешь ли ты, что очень приятно иметь мать, которая продает пирожные моим подружкам!» Тогда ей было семь лет. Мы вдвоем жили в комнатушке под лавкой часовщика, которая сохранилась до сих пор. Когда я вышла замуж, жизнь ее изменилась.
— Вам не трудно рассказать сначала о вашем первом муже? Мне наверняка будут говорить о нем, поэтому хотелось бы прежде послушать вас.
Она наполнила его рюмку, вопрос нисколько не смутил ее.
— Тогда я начну, пожалуй, с родителей. Я урожденная Фок, эту фамилию вы еще встретите в округе. Отец мой рыбачил здесь, в Этрета. Мать нанималась поденно прислугой в такие дома, как этот, но только летом, потому что зимой и здесь никого не оставалось. У меня было три брата и сестра, все они умерли. Один из братьев убит на войне 1914 года, другой утонул в результате кораблекрушения. Сестра вышла замуж и умерла от родов. А мой третий брат, Люсьен, работал парикмахером в Париже и плохо кончил: его пырнули ножом в одном из кабачков возле площади Бастилии.
Я никогда не стыдилась этого и не скрывала своего происхождения. Иначе на склоне лет я не приехала бы сюда, где все меня знают.
— Вы работали при жизни родителей?
— С четырнадцати лет я служила нянькой, потом горничной в отеле. Мать моя к этому времени умерла от рака груди. Отец жил до глубокой старости, но сильно пил, в последние дни он совершенно потерял человеческий облик. Я познакомилась с молодым человеком из Руана по имени Анри Пужоль, который служил на почте, и вышла за него замуж. Это был милый, очень спокойный и воспитанный человек. Но я еще не знала тогда, что означал лихорадочный румянец на его щеках. Четыре года я была молодой супругой и хозяйкой трехкомнатной квартиры.
Потом стала матерью. Мужа, когда он возвращался с работы, я встречала с детской коляской. По воскресеньям мы покупали пирожные у сестер Серэ. Раз в год мы выбирались в Руан к его родителям, они держали бакалейную лавку в Верхнем городе.
Но вот Анри начал кашлять, через несколько месяцев он скончался, оставив меня одну с Арлеттой… Я сменила квартиру, поселилась в одной комнате и пошла работать продавщицей в кондитерскую сестер Серэ. Говорили, что моя молодость и красота привлекают покупателей. И вот однажды я познакомилась в магазине с Фернаном Бессоном.
— Сколько вам было тогда лет?
— Несколько месяцев спустя мы поженились, тогда мне было тридцать.
— А ему?
— Примерно пятьдесят пять. Он овдовел много лет назад. И самое забавное, что его сыновья — мальчики шестнадцати и восемнадцати лет, — казалось, вот-вот влюбятся в меня.
— Этого не произошло?
— Разве что Тео, в самом начале. Позже он стал холоден со мной, но я на него за это никогда не сердилась. Вам известна история Бессона?
— Я знаю, что он был владельцем предприятий, изготовлявших косметический крем «Жюва».
— В таком случае вы, наверное, представляете себе незаурядного человека? Увы! Все было иначе. Обыкновенный фармацевт из Гавра, где у него была тесная и темная аптека в бедном квартале, с двумя стеклянными шарами на витрине — зеленым и желтым. Сам он в сорок лет, как видите на фотографии, был похож на рассыльного газовой компании, а жена его — на прислугу.
В то время лекарства изготовлялись примитивно, не то что теперь, и он сам выполнял заказы клиентов. Как-то он приготовил крем для одной девицы, у которой с лица не сходили прыщи. Крем помог ей избавиться от них. Об этом стало известно соседям, потом всему городу.
Шурин Бессона посоветовал ему разрекламировать этот крем, подобрав для него звучное имя. Вдвоем они нашли название. И шурин сделал первый взнос в это коммерческое дело.
В короткий срок оно принесло чуть ли не целое состояние. Потребовалось построить несколько лабораторий, сначала в Гавре, потом в Пантене, в окрестностях Парижа. Слово «Жюва» появилось во всех газетах, огромными буквами замелькало на стенах домов. Вы не представляете, какую прибыль дают подобные вещи, если им обеспечена хорошая реклама!
Первая жена Бессона через некоторое время умерла, так и не успев насладиться богатством. Бессон решил переменить образ жизни. Когда я его встретила, он был уже очень богат, но еще не привык к деньгам и не совсем знал, что с ними делать. Вероятно, поэтому он и женился на мне.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что ему нужна была красивая женщина, которую он мог бы одевать и выводить в свет. Парижанок он опасался. Женщины из богатых семей Гавра просто отпугивали его. Он чувствовал себя свободнее в обществе девицы, встреченной за прилавком кондитерской.
Думаю, он не огорчился, узнав, что я вдова и что у меня тоже есть ребенок… Не знаю, понятно ли вам все это.
Да, он все понимал. Его только удивляло, как безошибочно разобралась она в муже и как ловко все устроила.
— Сразу же после нашей свадьбы он приобрел особняк в Париже на авеню Йены. А несколько лет спустя — замок Анзи в Солоне. Он осыпал меня драгоценностями, одевал у лучших портных, возил в театр и на скачки. Он даже построил яхту, которой ни разу не воспользовался, так как страдал морской болезнью.
— Как по-вашему, был он счастлив?
— Не знаю. Возможно, он был счастлив в своей конторе на улице Тронше, потому что там его окружали подчиненные. В других местах ему все казалось, что над ним подсмеиваются, хотя он был приличным человеком, вполне разумным, как и большинство тех, кто ворочает делами. Разве что большие деньги пришли к нему слишком поздно.
Но он вбил себе в голову, что должен стать крупным промышленником, и наряду с кремом «Жюва» — настоящей золотой жилой — стал выпускать другие парфюмерные изделия: зубную пасту, мыло, Бог знает что еще.
На рекламу он тратил миллионы. Он построил заводы не только для выпуска самих этих товаров, но и для их упаковки. Тео тоже вступил в дело и строил еще более грандиозные планы.
Так продолжалось двадцать пять лет, господин Мегрэ!
Теперь я с трудом вспоминаю это время, настолько быстро оно пролетело. Мы всегда торопились: из парижского дома спешили в замок, оттуда в Канн или Ниццу и снова впопыхах возвращались в Париж на двух автомобилях — второй вез багаж, дворецкого, горничную, повара.
Потом муж решил каждый год путешествовать, и мы отправлялись в Лондон, в Шотландию, Турцию, Египет.
Дела требовали его обратно, и мы снова и снова спешили, переезжая с чемоданами, набитыми моими платьями и драгоценностями, которые в каждом городе для безопасности нужно было сдавать на хранение в банк.
Арлетта вышла замуж. Я так и не поняла, зачем. Вернее, я так и не узнала, почему она внезапно вышла замуж за этого юношу, которого мы даже не знали, хотя она могла бы выбрать себе мужа среди богатых молодых людей, посещавших наш дом.
— А ваш муж не увлекался вашей дочерью?
— Признайтесь, вы подозреваете, что это было больше, чем простое увлечение, не так ли? Я размышляла над этим. Весьма естественно, что мужчина в годах, живя в одном доме с молоденькой девушкой, не его дочерью, мог влюбиться в нее. Я наблюдала за ними. Он действительно осыпал ее подарками, исполнял все ее капризы, но ничего другого я не замечала. И не знаю, почему Арлетта вышла замуж в двадцать лет за первого встречного. Я могу понять многих людей, но никогда не понимала собственную дочь.
— У вас были хорошие отношения с сыновьями вашего мужа?
— Тео, старший, почти сразу невзлюбил меня, а Шарль всегда относился ко мне так, словно я его родная мать. Тео так и не женился. Несколько лет он вел ту рассеянную жизнь, какую не смог в молодости вести его отец, поскольку не был к ней подготовлен. Почему вы на меня так смотрите?
Его поражал все тот же контраст. Она говорила непринужденно, с легкой улыбкой, с тем же ясным выражением светлых глаз, — тем более удивляли произносимые ею слова.
— У меня было время для размышлений, вы ведь знаете — пять лет я живу здесь одна! Тео пропадал на скачках, в ресторанах «Максим» и «Фуке» и прочих модных заведениях, а лето проводил в Довиле[1]. В то время дом его был открыт для всех, его окружали молодые люди из знатных семей, но без гроша в кармане. Он и сейчас продолжает вести ту же жизнь, вернее, посещает те же заведения, но теперь у него самого нет денег и его больше приглашают другие. Не знаю, как он выкручивается.
