Эрл Гарднер - Показания одноглазой свидетельницы
– Что это за бумажка?
– Здесь какой-то телефонный номер, нацарапанный карандашом. Майн девять шестьдесят четыре пятьдесят.
– Позвони, – сказал Мейсон. – Посмотрим, кто ответит.
– Вряд ли кто-нибудь ответит нам в это время ночи, – сказала Делла Стрит, опуская монету. – Алло! Да, да, спасибо... нет, ничего, я по ошибке набрала не тот номер. – Она положила трубку и с улыбкой повернулась к Мейсону. – Это был номер «Золотого гуся»!
– Дьявольщина! Я бы дорого дал, чтобы узнать, как она нас проследила. Что еще написано на этой бумажке?
– Какие-то цифры с другой стороны.
Цифры были записаны в одну строчку: 59-4П-38-3Л-19-2П-10-Л.
Мейсон, нахмурившись, разглядывал бумажку.
В это мгновение к ним быстро подошел продавец рецептурного отдела.
– Что-то нашли? – спросил он.
Мейсон улыбнулся и покачал головой.
– Нет, я просто записал ваш номер, – сказал он и, зевнув, пояснил: Все в порядке. Видите ли, моя двоюродная сестра страдает временной потерей памяти. Но она помнит почему-то мой номер телефона даже тогда, когда забывает и свою фамилию, и мою, и всех наших родственников.
– Понятно, – сказал продавец таким тоном, что ясно было, что он не понял ничего.
Мейсон повел Деллу Стрит к двери.
Мелкий моросящий дождик перешел в холодный ливень. Делла поспешно вскочила в машину.
– Б-р-р-р, замерзла, – сказала она. – В такую погоду на ногах должно быть что-то поплотнее, чем прозрачный нейлон. Что ты думаешь насчет этой бумажки с цифрами?
– Цифры, – сказал Мейсон, извлекая из кармана клочок бумаги, – это комбинация сейфа. Четыре раза вправо до пятидесяти девяти, три раза влево до тридцати восьми, два раза вправо до девятнадцати, потом влево и остановиться на десяти.
– Продавец все вертится около двери, – сказала Делла. – Я думаю, он хочет записать номер нашей машины.
Мейсон нажал на педаль. Машина тронулась, и дворники монотонно задвигались, сгоняя с ветрового стекла ручейки воды.
– Как ты распорядишься, шеф, – спросила Делла, – в какую графу я должна занести эти пятьсот семьдесят долларов?
– Я думаю, – сказал Мейсон, – что ты должна обозначить их как вклад мадам Х, пока мы не узнаем точно, кто наша клиентка. Может, мистер Карлин несколько просветит нас на этот счет.
– Ты собираешься рассказать ему что-нибудь о нашей клиентке?
– Ни единого слова, – ответил Мейсон. – И надеюсь, что он в самом деле угостит нас горячим кофе.
Наступила пауза и длилась до тех пор, пока Мейсон, повернув на Западную Лорендо-стрит, не оказался в сто шестьдесят восьмом квартале.
– Вот его дом, на той стороне, – объявил Мейсон.
– Какой он старомодный! – воскликнула Делла.
Мейсон кивнул.
– Наверно, при нем был обширный участок лет двадцать пять назад. Потом город начал расширяться, и владелец продал землю, но, как видишь, сохранил футов по тридцать-сорок с каждой стороны дома. Может, когда-то это было целое поместье. А теперь все пришло в упадок. Должно быть, дом уже давным-давно не красили. Ну что ж, давай войдем.
Мейсон развернул машину и поставил прямо перед домом.
– Как твои ноги?
– Все еще мокрые.
– А я надеялся, что возле печки просохнут. Смотри же не простудись.
– Не простужусь. А как ты?
– Я в полном порядке. У меня теплые ботинки.
Мейсон выключил свет, заглушил мотор и, обойдя машину, открыл дверцу для Деллы Стрит.
Они быстро прошли по цементной дорожке, ведущей к скрипучему крыльцу под навесом, укрепленным на резных деревянных столбах.
Мейсон попытался на ощупь отыскать звонок, как вдруг дверь приоткрылась и спокойный мужской голос сказал:
– Извините, там нет света возле двери. Вы – мистер Мейсон?
– Верно. А вы, как я догадываюсь, мистер Карлин.
– Да. Проходите, пожалуйста.
Карлин открыл дверь пошире. Делла Стрит и Перри Мейсон вошли.
– Неважная погода, – сказал Карлин. – Очень холодный дождь.
– Да, это довольно неприятно, – согласился Мейсон, исподтишка разглядывая и хозяина, и помещение, в которое они вошли.
В освещенной тусклой лампочкой передней стоял мужчина лет за шестьдесят, с круглой головой, негромким голосом и серыми глазами за толстыми стеклами очков, сквозь которые он насмешливо поглядывал на посетителей.
Его одежда была такой же ветхой и поношенной, как дом снаружи. Однобортный старомодный пиджак. Брюки явно давно не глажены. Ботинки так долго носились, что совершенно потеряли форму.
– Это обитель холостяка, – сказал Карлин. – Я живу один. Уборщица приходит только раз в неделю. Сам же я уборкой не занимаюсь. Так что уж не обессудьте.
– Все в порядке, – сказал Мейсон. – Это мы должны просить у вас извинения, что вторгаемся в такой поздний час. Однако дело, которое привело меня к вам, таково, что мы не могли ждать.
Карлин поправил очки и задумчиво прищурился на Мейсона. Правая сторона его лица была слегка искривлена – чуть приподнят уголок рта и несколько опущен краешек глаза. Все это создавало впечатление, будто Карлин постоянно приглядывается ко всему, что его окружает.
– Мой дом, – сказал он, – в вашем распоряжении. Я отлично представляю себе, мистер Мейсон, сколько у вас дел. Пожалуйста, пройдите в гостиную. У меня на плите горячий кофе...
– Ну, – воскликнул Мейсон, – вот это будет очень кстати.
– Со сливками, с сахаром или черный?
– Со сливками и с сахаром, – попросил Мейсон.
Гостиная явно отражала индивидуальность Карлина.
Здесь стояли три старомодных, покрытых чехлами кресла-качалки и два деревянных кресла с округлыми подлокотниками. На деревянных сиденьях кресел зияли дыры. В комнате не было ни одного торшера, и, очевидно, не было даже розеток в стене, так как прямо из патрона люстры, висевшей в середине потолка, тянулись провода. Из паутины проводов на шнурах свисали лампы, затененные картонными абажурами, зелеными снаружи и белыми внутри.
Маленький стол в центре комнаты был завален книгами, журналами и газетами. Часть из них валялась на полу; небольшая кипа около одной из качалок указывала на то, что хозяин частенько сиживал здесь, а прочитав очередную книгу, просто бросал ее на пол.
– Устраивайтесь поудобнее, – пригласил их Карлин. – Я сейчас принесу кофе.
Карлин ушел на кухню. Мейсон и Делла Стрит оглядели комнату.
– Вот тебе задача, шеф, – улыбнулась Делла. – Найди любимое кресло хозяина.
Она указала на качалку и на разбросанные в беспорядке вокруг нее книги, газеты и журналы.
Мейсон тоже усмехнулся и подошел взглянуть на книги в старинном, красного дерева книжном шкафу.
– Хм, смотри-ка, тут есть и очень интересные экземпляры. Наш новый знакомый, очевидно, настоящий книголюб. Ты только взгляни вот на эти.
– А что это за книги? – спросила Делла Стрит. – Не сманивай меня с места, шеф. Здесь газовый радиатор и прелесть как тепло.
Мейсон оглянулся на нее. Делла поставила ноги на каминную решетку. Теплый воздух, поднимаясь снизу, слегка колыхал подол ее платья.
Мейсон засмеялся.
– Сам бы надел когда-нибудь платье в холодную дождливую погоду... сказала Делла. – Так что там за книги?
– По самым различным предметам, – сказал Мейсон, – но видно, что все это очень дорогие издания в прекрасных переплетах и...
Послышались шаркающие шаги, и в комнату вошел Карлин, неся большой поднос с огромным глиняным кофейником, несколькими чашками и блюдцами, до половины наполненной бутылкой сливок и большой хрустальной сахарницей.
Он растерянно посмотрел на стол.
– Подождите минутку, – сказала Делла Стрит. – Я вам сейчас помогу.
Она сложила стопками книги и журналы. Карлин благодарно улыбнулся Делле, поставил поднос на стол и начал разливать кофе.
Чашки были разномастные, надтреснутые и старые.
– Боюсь, что сервиз оставляет желать лучшего, – извинился Карлин все с тем же насмешливым выражением. – Чашка с отбитой ручкой, разумеется, достанется хозяину. Впрочем, довольно извинений. Это дом холостяка, и принимайте его таким, каков он есть. Пейте кофе и давайте знакомиться.
Мейсон помешал кофе, сделал глоток и, взглянув на Деллу, одобрительно кивнул.
– Кофе просто великолепный.
– Благодарю. Я рад, что он вам понравился.
– Вы сами себе готовите? – спросила Делла Стрит и поспешно добавила: – Простите, я, конечно, не имею права совать нос в чужие дела.
– Да пожалуйста, – сказал Карлин. – Я люблю готовить. Ем, когда захочется, и вкусы у меня причудливые. Проголодаюсь и стряпаю себе что-нибудь. Когда не голоден – не ем. Одно из бедствий так называемой цивилизации – это то, что мы рабы времени. Люди придумали часы, и теперь вся наша жизнь подчинена движению часового механизма.
