Жорж Сименон - Револьвер Мегрэ
— Скажите, Лагранж…
Мегрэ замолчал и вдруг поймал взгляд Лагранжа, ставший неожиданно твердым, один из тех пронзительных взглядов, который на вас украдкой бросают женщины, когда им кажется, что вы разгадали их тайну.
— Что?
— Вы уверены, что, когда просили доктора пригласить вас на обед для встречи со мной, вам нечего было мне рассказать?
— Клянусь, я его просил просто так…
Он лгал: именно поэтому и клялся. Опять же как женщина.
— Не хотите дать никаких указаний, которые помогут нам найти вашего сына?
В углу комнаты стоял комод. Мегрэ подошел к нему, все время чувствуя на себе взгляд Лагранжа.
— Все же я попрошу у вас его фотографию. Лагранж собирался ответить, что у него ее нет.
Мегрэ был настолько уверен в обратном, что как бы машинально выдвинул один из ящиков комода.
— Здесь?
В ящике были ключи, старый бумажник, картонная коробка с пуговицами, какие-то бумаги, счета за газ и электричество.
— Дайте мне…
— Что вам дать?
— Бумажник.
Опасаясь, как бы комиссар сам не раскрыл бумажник, он нашел в себе силы приподняться на локте.
— Дайте… Кажется, там есть прошлогодняя фотография.
Его лихорадило. Толстые, похожие на сосиски пальцы дрожали. Из маленького кармашка, явно зная, что она там, он вынул фотографию.
— Раз вы так настаиваете… Я уверен, что ничего не случилось. Не нужно ее давать в газеты. Ничего не надо делать.
— Я вам верну ее сегодня вечером. Или завтра. Он снова испугался.
— Это не к спеху.
— А что вы будете есть?
— Я не хочу есть. Мне ничего не нужно.
— А сегодня вечером?
— Мне, наверно, станет лучше, и я смогу выйти.
— А если вам не станет лучше?
Лагранж готов был зарыдать от раздражения и нетерпения, и у Мегрэ не хватило жестокости расспрашивать дальше.
— Последний вопрос. Где работал ваш сын Ален?
— Я не знаю названия… В какой-то конторе на улице Реомюр.
— Какая контора?
— Рекламная… Да… Должно быть, рекламная. Он сделал вид, что поднимается проводить гостя.
— Не беспокойтесь. До свидания, господин Лагранж.
— До свидания, господин комиссар, не сердитесь на меня.
Мегрэ чуть не спросил: «За что?» Но зачем было спрашивать? Он остановился на минуту на площадке, чтобы разжечь трубку, и услышал шлепанье босых ног по паркету, щелканье ключа в замке, скрип задвижки и, конечно, вздох облегчения. Проходя мимо швейцарской, он увидел голову консьержки в раме окошка и, поколебавшись, остановился.
— Будет лучше, если вы, как просил доктор Пардон, будете время от времени подыматься и узнавать, не нужно ли ему чего-нибудь. Он действительно болен.
— А сегодня ночью он был здоров, я даже подумала, что он хочет съехать с квартиры потихоньку, не заплатив.
Мегрэ, совсем собравшийся уходить, нахмурился и подошел ближе.
— Он выходил сегодня ночью?
— И был настолько здоров, что даже вынес вместе с шофером такси огромный чемодан.
— Вы говорили с ним?
— Нет.
— А в котором часу это было?
— Около десяти часов. Я надеялась, что квартира освободится.
— Вы слышали, как он вернулся?
Она пожала плечами.
— Конечно, раз он наверху.
— Он вернулся с чемоданом?
— Нет.
Мегрэ жил слишком близко, чтобы брать такси. Проходя мимо бистро, он вспомнил о вчерашнем аперитиве, который так хорошо гармонировал с летним днем. Он подошел к стойке и выпил один аперитив, глядя невидящим взглядом на рабочих в белых блузах. Они чокались с ним.
Переходя бульвар, он поднял голову и заметил в открытом окне мадам Мегрэ! Она, должно быть, тоже его заметила. Во всяком случае, услышала его шаги на лестнице, так как дверь открылась.
— С ним еще ничего не произошло?
— Она все еще думала о вчерашнем молодом человеке. Мегрэ вынул из кармана фотографию Алена и протянул ей.
— Он?
— Откуда ты достал?
— Это он?
— Конечно, он! Разве…
Она вообразила, что Алена уже нет в живых, и была потрясена.
— Да нет. Он все еще в бегах. Я только что был у его отца.
— У того самого, о котором вчера говорил доктор?
— Да. У Лагранжа.
— Что он говорит?
— Ничего.
— Значит, ты так и не знаешь, зачем он взял твой револьвер?
— Вероятно, чтобы им воспользоваться.
Он позвонил в уголовную полицию, но там не было никаких новостей об Алене Лагранже.
Он быстро позавтракал, взял такси и, доехав до набережной Орфевр, поднялся в фотолабораторию.
— Сделайте столько экземпляров, сколько нужно, чтобы разослать во все полицейские участки Парижа…
Мегрэ подумал, не разослать ли эту фотографию по всей Франции, но он все еще не хотел придавать слишком большое значение этой истории. Его смущало, что, по существу, ничего не случилось, если не считать кражи его собственного револьвера.
Немного позже он вызвал к себе инспектора Люкаса. Мегрэ снял пиджак и закурил большую трубку.
— Я хочу, чтобы ты прощупал шоферов такси, которые дежурят в районе улицы Попинкур. Знаешь стоянку на площади Вольтера? Конечно, машину взяли там. А сейчас ты всех ночных шоферов застанешь дома.
— Что спрашивать?
— Кто из них вчера, около десяти часов вечера, погрузил в машину большой чемодан во дворе дома на улице Попинкур. Я хотел бы знать, куда его отвезли.
— Все?
— Спроси еще, он ли отвез этого клиента обратно на улицу Попинкур.
— Хорошо, патрон.
В три часа дня полицейские радиомашины были уже снабжены фотографиями Алена Лагранжа; в четыре часа эти фотографии поступили в комиссариаты и полицейские посты с надписью: «Внимание! Вооружен!» В шесть часов все полицейские агенты, заступившие на дежурство, положат ее в карман.
А Мегрэ не знал, что делать. Какое-то внутреннее смущение мешало ему принимать эту историю всерьез, но в кабинете не сиделось, и было такое чувство, что он теряет время, когда необходимо действовать.
Ему хотелось бы подробно побеседовать с доктором Пардоном о Лагранже, однако в этот час приемная врача обычно переполнена больными. Мегрэ стеснялся помешать доктору. А, кстати, он даже не знал, о чем будет спрашивать.
Перелистав телефонный справочник и найдя на улице Реомюр три рекламных агентства, он почти машинально списал их номера в записную книжку. Если бы немного спустя в кабинет не вошел инспектор Торранс и не спросил: «Нет ли поручений, патрон?», Мегрэ не послал бы никого в рекламные агентства.
— Позвони во все три и узнай, в котором из них работал юноша по имени Ален Лагранж. Если найдешь, пойди туда и собери какие удастся сведения. Только не разговаривай с начальством, которое никогда ничего не знает, расспроси служащих.
Он протянул еще полчаса, занимаясь мелкими делами. Затем принял викария, тот жаловался, что у него украли деньги из кружки для пожертвований. Принимая викария, он снова натянул пиджак. После ухода посетителя Мегрэ сразу вышел на улицу и сел в одну из полицейских машин, стоявших на набережной.
— К пассажу на Елисейских полях!
Улицы были переполнены. У входа в пассаж встречалось больше туристов со всех концов мира, чем французов. Мегрэ не часто бывал здесь. Он был поражен, увидев на протяжении ста метров пять бельевых магазинов. Ему стало неловко, когда он туда входил, и казалось, что продавщицы насмешливо разглядывают его.
— У вас не работает здесь некая мадемуазель Лагранж?
— Вы по личному вопросу?
— Да. Так сказать…
— У нас работает Лажони, Берта Лажони, но она в отпуске.
В третьем по счету магазине хорошенькая девушка быстро подняла голову и сказала, сразу насторожившись:
— Это я. Что вам угодно?
Она не походила на отца, скорее на своего брата Алена, но у нее было совсем другое выражение лица, и, сам не зная почему, Мегрэ мысленно пожалел того, кто в нее влюбится. На первый взгляд она действительно казалась миловидной, в особенности, когда демонстрировала свою профессиональную улыбку, но за этой приветливостью угадывалась жесткость и необычное самообладание.
— Вы видели в последние дни вашего брата?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
Она бросила взгляд в глубину магазина, где в примерочной хозяйка разговаривала с клиенткой. Не желая лишних разговоров, он сразу показал ей свой значок.
— Он сделал что-то плохое? — спросила она, понизив голос.
— Вы спрашиваете об Алене?
— А кто вам сказал, что я работаю здесь?
— Ваш отец.
Она не раздумывала долго.
— Если вам действительно надо поговорить со мной, подождите меня где-нибудь полчаса.
— Я буду ждать вас на террасе кафе «Ле франсе».
Нахмурив брови, она смотрела ему вслед.
Мегрэ ровно тридцать пять минут наблюдал за потоком людей и подбирал под себя ноги каждый раз, когда приближался официант или новый посетитель.
