Энн Перри - Смертная чаша весов

— А потому, что у нее превосходное чувство юмора. Вот и всё. И еще одно: очень трудно не любить кого-то, кому ты нравишься и кто понимает, что жизнь абсурдна, однако получает от нее удовольствие.

Рэтбоун вынужден был согласиться с Зорой, хотя ему и не слишком этого хотелось. Все это волновало его, лишало равновесия, и он снова вернулся к вопросу, на который его собеседница пока не ответила:

— А чего желает сама Бригитта? Есть ли у нее привязанности, обязательства? Хочет ли эта дама независимости или она сторонница объединения? Желает ли она стать герцогиней? Хм… может быть, я задал вам глупый вопрос?

— Нет, совсем не глупый. Не думаю, что Бригитта мечтала бы стать герцогиней, но она согласилась бы, считая это своим долгом, — ответила Зора, и смешливости ее как не бывало. — Из общественных побуждений она бы желала, чтобы Фридрих вернулся и возглавил борьбу за независимость. Из личных же мотивов Бригитта, наверное, предпочла бы, чтобы он оставался в изгнании. Это избавило бы ее от унизительной необходимости выйти за него замуж, в случае если б страна желала этого брака.

— Унизительной? — Адвокату было непонятно такое отношение. — Каким образом замужество с герцогом, при том, что этого еще и желает любящая вас страна, может быть унизительным?

— Да все очень просто! — резко возразила графиня, и в ее взгляде явно промелькнуло презрение к его непонятливости. — Ни одна стоящая женщина не захочет выйти замуж за человека, который публично отрекся от трона и своей страны ради другой! А вы захотели бы жениться на той, кто широко известен из-за своей романтической любви, героем которой не являетесь вы сами?

Рэтбоун почувствовал, что попал впросак. Он вдруг понял, что ему недостает проницательности. Оливер словно заглянул во внезапно разверзшуюся у его ног пропасть. Мужчина, по его мнению, мог желать власти, блестящего общественного положения и всеобщего признания, но женщине требовалась или любовь, или, если жизнь ей в этом отказывает, хотя бы видимость любви. Юрист хорошо знал немногих женщин, но полагал при этом, что о прекрасном поле вообще он знает достаточно, практически все. У него было много процессов, по которым проходили женщины, самые дурные или беззащитные перед злом, страстные или хладнокровные, невинные или расчетливые, умные или недальновидные, а порой неправдоподобно глупые. И все же он иногда не понимал Эстер.

— Вы можете себе представить, как некто вступает в интимные отношения, исполняя свой долг? — беспощадно продолжала Зора. — Меня бы от этого стошнило! Ведь это все равно что лечь в постель с трупом.

— Пожалуйста! — яростно запротестовал Рэтбоун. Сидящая перед ним дама могла быть деликатна в своих понятиях и словах, как прикосновение бабочки, а спустя мгновение груба до отвращения, и это выбивало адвоката из колеи. — Я понимаю ваши доводы, мадам. Иллюстраций не требуется, — заговорил он тише, не без труда пытаясь взять себя в руки. Нет, он не должен показывать ей, насколько она его раздражает. — Больше, кроме названных, никто не присутствовал на этом злосчастном приеме?

Графиня вздохнула.

— Был еще Стефан фон Эмден, он происходит из старинной семьи. А также Флорент Барберини. Его мать — дальняя родственница герцога, а отец — венецианец. И вам незачем спрашивать меня об их взглядах, потому что мне это неизвестно. Но Стефан мне очень близкий друг и сможет оказать вам помощь в моем деле. Он уже пообещал.

— Хорошо, — отрывисто сказал Рэтбоун, — потому что, поверьте, вам потребуются все ваши друзья и вся помощь, которую они могут оказать!

Женщина заметила, что он обижен.

— Извините, — сказала она серьезно, и взгляд ее стал мягким и печальным. Графиня явно раскаивалась. — Я была слишком прямолинейна, да? Но я только хотела, чтобы вы все как следует поняли… Да нет, это неправда! — Она сердито что-то проворчала про себя, а потом вдруг призналась: — Я просто вне себя от ярости, когда думаю, что они решили учинить над Бригиттой, и хочу, чтобы вы отказались от своего мужского самодовольства и тоже поняли суть происходящего. Вы мне нравитесь, сэр Оливер. У вас есть своеобразный апломб и чисто английская ледяная холодность, и это в вас самое привлекательное. — И Зора вдруг неожиданно лучезарно улыбнулась.

Рэтбоун чуть слышно выругался. Он ненавидел такую откровенную лесть и еще больше ненавидел острое ощущение удовольствия, которое она ему доставляла.

— Вы хотите знать, как все произошло? — спросила графиня невозмутимо, несколько отодвигаясь на сиденье кресла. — Это случилось на третий день после того, как все собрались. Мы отправились на верховую прогулку, надо сказать, довольно трудную. Мы скакали в полях и, пуская коней галопом, брали, как барьеры, живые изгороди. Лошадь Фридриха упала, и он вылетел из седла. — Лицо фон Рюстов выразило печаль. — Он скверно приземлился. Его лошадь снова как-то ухитрилась встать, а нога Фридриха застряла в железном стремени. Лошадь протащила его несколько ярдов по земле, прежде чем мы смогли ее поймать и освободили его.

— Гизела при этом была? — перебил посетительницу Оливер.

— Нет, она старается избегать верховых прогулок и ездит только шагом в каком-нибудь фешенебельном парке или на параде. Она интересуется искусством и всем искусственным, а не природой. Все ее начинания имеют очень серьезную цель и социальный, а не естественный характер.

Если Зора старалась подавить презрение в голосе, то ей это явно не удалось.

— Значит, она не могла подстроить это несчастное происшествие? — уточнил юрист.

— Нет, насколько мне известно, это был несчастный случай, никто ничего не подстраивал.

— И вы отвезли Фридриха домой?

— Да, другого выбора не было.

— Он был в сознании?

— Конечно, а почему вы спрашиваете?

— Не знаю точно. Он мог потерять сознание, например, от сильной боли.

Теперь лицо фон Рюстов выражало неподдельное восхищение.

— Фридрих мог совершать глупости, но никогда не страдал недостатком физического мужества. Он переносил боль очень достойно, — заявила она.

— Вы, конечно, сразу же вызвали врача?

— Естественно. И прежде чем вы спросили, сразу отвечу, что Гизела чуть с ума не сошла от беспокойства.

Слабая улыбка показалась на губах женщины.

— И она ни на минуту не оставляла его одного, — продолжила она рассказывать. — Но в этом не было ничего необычного. Они вообще редко расставались; почти всегда, в каждый момент жизни были вместе. И по-видимому, он хотел этого так же сильно, как и она. Конечно, никто не может не отдать ей должного, как самой усердной и внимательной сиделке.

Рэтбоун тоже улыбнулся собеседнице.

— Ну, если даже вы не можете этого отрицать, то сомневаюсь, что смог кто-либо другой.

Фон Рюстов изящно подняла палец:

— Браво, сэр Оливер!

— Ну и как же она его убила?

— Разумеется, отравила! — Графиня удивленно вскинула брови, как будто ответ не был ясен с самого начала. — А вы вообразили, будто она взяла пистолет из оружейной комнаты и застрелила его? Да она не знает, как зарядить оружие! И вряд ли ей известно, с какого конца стреляют пистолеты. — В ее голосе снова прозвучало презрение. — Ну и доктор Галлахер, хотя он болван, но не настолько, чтобы не заметить пулевое отверстие в теле человека, который предположительно умер от падения с лошади, — добавила она.

— Доктора умудрялись не замечать, что у мертвого сломан шейный позвонок, — заявил в свое оправдание Рэтбоун. — Или что человек задохнулся, притом что он был болен и никто не ожидал скорого выздоровления.

Зора скорчила гримасу.

— Да, наверное. Не могу себе представить, как Гизела его душит; и, разумеется, она не знала, какой шейный позвонок надо сломать. И вообще, это штучки настоящего убийцы.

— Поэтому вы сделали вывод, что она его отравила? — тихо спросил юрист, сделав вид, что не замечает ее высказываний о способах действия настоящих убийц.

Зора осеклась и в упор поглядела на него сверкающими, как бриллианты, глазами.

— Вы поразительно проницательны, сэр Оливер! — согласилась она язвительно. — Да, я сделала именно такой вывод. Да, у меня нет документов, подтверждающих это. Если б они у меня были, я не обвинила бы ее публично, а просто обратилась в полицию. Ей бы предъявили обвинение, и ничего, что теперь необходимо сделать, не понадобилось бы.

— А почему это необходимо? — напрямик спросил Рэтбоун.

— В интересах справедливости? — Фон Рюстов немного склонила набок голову, словно действительно задав вопрос.

— Нет! — отрезал ее собеседник.

— О! Вы не верите, что я могла бы сделать это во имя справедливости?

— Нет, не верю.

Графиня вздохнула.

— Вы совершенно правы — я бы все предоставила на усмотрение Бога или дьявола, если у них найдется для этого время.