Рекс Стаут - Острие копья
— Нет, не видела, сэр. В корзинке ее не могло быть, потому что у мистера Маффеи в комнате нет корзинки для бумаг.
— Хорошо, если бы все так просто объяснялось. Вы можете ехать домой, мисс Фиоре. Вы хорошо держались, были добры, терпеливы и мужественны, не как многие из тех, из-за которых я предпочитаю не выходить дому, чтобы только избежать встречи с ними. Вы вот знаете, для чего человеку дан язык и как им пользоваться? Я хочу, чтобы вы ответили мне еще на один вопрос. Окажите мне такую любезность.
Хотя девушка была полумертвой от усталости, у нее нашлись еще силы, чтобы удивиться. Я увидел это по ее глазам. Она с изумлением смотрела на Вульфа.
— Только один вопрос, мисс Фиоре. Вы когда-нибудь видели в комнате Карло Маффеи клюшку для гольфа?
Если он ждал эффекта от этого вопроса, он с лихвой его получил. Впервые за все эти долгие часы девушка не ответила на его вопрос — она потеряла дар речи. Это было совершенно очевидно. На мгновение вопрос как будто вызвал еле заметную краску на ее щеках, но потом она побледнела еще больше, рот ее был полуоткрыт, и лицо, лишившись осмысленного выражения, напоминало лицо дебила. Она начала дрожать.
Но Вульф не отступал.
— Когда вы видели ее? — тихо спросил он.
Она неожиданно плотно сжала губы, и ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
— Нет, сэр, — пробормотала она. — Нет, сэр, я ничего не видела…
Вульф какое-то мгновение смотрел на нее, а потом сказал:
— Ладно. Все хорошо, мисс Фиоре. Отвези ее домой, Арчи.
Она даже не попыталась встать, пока я не коснулся ее плеча. Тогда она оперлась о подлокотники кресла и поднялась. Вульф действительно потряс ее, но она не казалась испуганной, а скорее поникла.
Я снял со спинки кресла ее жакет и помог ей надеть его. Когда она пошла к двери, я обернулся, чтобы сказать что-то Вульфу, и не поверил своим глазам — он встал со своего кресла. Однажды, помню, он не соизволил даже сделать вид, что привстает с него, когда эту комнату покидала дама, стоившая двадцать миллионов долларов, и к тому же жена английского герцога.
— Я обещал ей доллар, сэр, — сказал я ему наконец то, что собирался сказать.
— Тогда тебе придется выполнить свое обещание. — И чуть повысив голос так, чтобы его было слышно у двери, пожелал доброй ночи мисс Фиоре.
Она не ответила. Мы вышли, и я посадил ее в машину. На Салливан-стрит миссис Риччи ждала нас на тротуаре перед домом. Одного ее взгляда в мою сторону было достаточно, чтобы я, не вдаваясь в объяснения, уехал.
3
Когда, поставив машину в гараж, я пешком дошел до Тридцать пятой улицы, в кабинете Вульфа уже было темно. Поднявшись на второй этаж, я увидел полоску света под дверью его спальни. Я часто гадал, как он сам справляется со своим вечерним туалетом, ибо доподлинно знал, что Фриц ему в этом не помогает. Комната Фрица была этажом выше, через холл от оранжереи, моя же соседствовала со спальней хозяина. Я любил свою комнату, она была достаточно просторной, в два окна, с отдельной ванной. Здесь я провел последние семь лет и считал ее своим домом. Я рад был бы прожить в ней еще столько же и даже втрое больше.
Единственная девушка, которую я любил, сделала свой, возможно, лучший выбор. В эти тяжелые для меня дни я и познакомился с Ниро Вульфом, но об этом в другой раз, когда придет время. Есть тут моменты, которые еще не до конца мне ясны. Итак, эта комната стала моим домом. В ней были большая удобная кровать, письменный стол со множеством ящиков и ящичков, три мягких удобных кресла, хороший ковер во всю комнату, а не половичок, скользящий под ногами, словно кусок масла на раскаленной сковороде. На стенах висели картины, нарисованные мною самим, и, как мне кажется, неплохо: гора Вернон на родине президента Джорджа Вашингтона, голова льва с рыжей роскошной гривой и премиленький пейзажик — деревья, лужайка, цветы. Тут же висела большая в рамке фотография моих родителей, умерших, когда я был совсем ребенком. Правда, у меня имелась еще одна картина — обнаженная женщина, наготу которой скрывали длинные роскошные волосы, но она висела в ванной. В общем это была самая обыкновенная комната, если не считать сигнального устройства у меня под кроватью. Оно включалось, когда Вульф входил в спальню и поднимал рубильник. А делал он это каждый вечер, и тогда, если кто-то приближался к дверям его спальни ближе, чем на пять футов, или пытался влезть в окно, выла сирена. Разумеется, все входы и выходы в оранжерее были тоже на сигнализации. Вульф однажды сказал мне, словно это имело для него значение, что ему незнакомо чувство страха за свою жизнь. Просто он не терпит, когда к нему кто-либо неожиданно прикасается или вынуждает делать резкие и ненужные движения. И я понимал его — при огромном росте и необъятной толщине это действительно проблема. Что касается меня, то трусов я не выношу, и не сел бы с ними за один стол.
Прихватив в кабинете газету, переодевшись в пижаму и шлепанцы, я уселся поудобней в кресле и, убедившись, что сигареты и пепельница под рукой, стал внимательно изучать сообщение о смерти ректора. Длинный заголовок с подзаголовками сообщал: «Смерть Питера Оливера Барстоу от сердечного приступа. Ректор Холландского университета внезапно умер во время игры в гольф. Его друзья бросились к нему, но он уже был мертв».
Это была довольно пространная заметка, занимавшая целую колонку на первой полосе и полколонки на второй. А далее шел некролог и соболезнования всяких именитых людей. Все мало чем отличалось от сообщений такого рода — просто ушел из жизни еще один человек. Я просматривал газеты каждый день, этому сообщению было всего два дня, но я не помню, чтобы обратил на него внимание. Барстоу, пятидесяти восьми лет от роду, ректор Холландского университета играл в воскресенье в полдень в гольф в клубе «Зеленые луга» близ Плезентвиля, в тридцати милях к северу от Нью-Йорка. Игроков на поле было четверо — Барстоу, его сын Лоуренс и двое друзей — Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль Кимболл. Послав мяч к четвертой лунке, Барстоу внезапно упал лицом в траву и после нескольких конвульсивных движений затих. Мальчик, несший за ним сумку с клюшками, тут же бросился к нему. Когда подошли остальные, он был уже мертв.
Среди посетителей клуба оказался врач, старый приятель Барстоу. Они вместе с сыном покойного доставили его в машине домой, в поместье Барстоу в шести милях от гольф-клуба. Доктор констатировал смерть от коронарного тромбоза. Далее подробно рассказывалось о карьере Барстоу, его успехах и прочем. Тут же была помещена его фотография. Когда его внесли в дом, жена потеряла сознание. Сын и дочь держались мужественно.
Прочитав все это еще раз, я зевнул и отложил газету. Для меня единственным, что могло связывать смерть Барстоу с Карло Маффеи, был неожиданный вопрос, который Вульф задал Анне: видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Я встал с кресла и сказал себе: «Мистер Гудвин, похоже, у вас нет ничего, что позволило бы вам завести папку на это дело». Выпив глоток воды, я лег спать.
Утром, в десять, я уже был внизу. Я всегда стремлюсь получить свои восемь часов сна, когда обстоятельства позволяют. Все равно я не увижу Вульфа до одиннадцати. Он вставал в восемь, независимо от того, когда ложился, завтракал в своей комнате, затем просматривал утренние газеты и два часа, с девяти до одиннадцати, проводил в оранжерее со своими орхидеями. Иногда, принимая душ в ванной комнате, я слышал, как на него покрикивал садовник Хорстман. Но он не обращал на это внимания. Не то, чтобы старый садовник недолюбливал хозяина, просто он всегда опасался, что массивная фигура Вульфа, его немалый вес, а отсюда и неловкость, представляют грозную опасность для драгоценных оранжерейных растений. Хорстман берег орхидеи, как я свой правый глаз. Он спал за перегородкой в углу холла на чердачном этаже, где размещалась оранжерея, и я ничуть не был бы удивлен, если бы мне сказали, что он наведывается к своим питомцам даже по ночам.
Позавтракав на кухне почками соте и двумя стаканами молока, я отправился на короткую прогулку к портовым причалам. Вернувшись, я смахнул пыль в кабинете, открыл сейф и наполнил чернилами самопишущую ручку хозяина. Почту, как обычно, я не стал вскрывать, а оставил на его столе. Адресованных мне писем я не заметил. Заполнив пару банковских чеков, я проверил записи в приходно-расходной книге. Их было не так много — наша деятельность в последнее время не отличалась активностью. Затем я перешел к счетам оранжереи и занялся проверкой последних записей, сделанных Хорстманом. За этим занятием и застал меня звонок в дверь. Я слышал, как Фриц пошел открывать, а через минуту он уже доложил мне, что некто О'Грэйди желает видеть мистера Вульфа. Взглянув на визитную карточку, я убедился, что не знаю визитера. Мне были знакомы почти все из Отдела по расследованию убийств, но имя О'Грэйди я слышал впервые. Однако я велел Фрицу провести его в кабинет.
