Джозефина Тэй - Мистификация
Все упиралось в незыблемый факт: Саймон Эшби этот день провел в Клере. Об этом свидетельствовал человек, у которого не было причин врать и который не подозревал обо всей важности своих слов. Если Саймон и уходил из кузницы мистера Пилбима, то очень ненадолго, так что тот даже не успел заметить его отсутствия.
Патрик Эшби был убит после того, как с ним разговаривал старик Абель, и до того, как мистер Пилбим в шесть часов отправил Саймона домой ужинать.
Говорят, если Магомет не идет к горе…
Брет некоторое время обдумывал эту гипотезу, но тут было непреодолимое препятствие: куртка Патрика на обрыве. Записку, конечно, написал Саймон, но Саймон весь день провел в Клере.
Брет очнулся в два часа дня и пошел обедать в небольшую харчевню на пристани. К этому времени выбор блюд был невелик, но это не имело значения, поскольку он сидел и глядел себе в тарелку, пока официант не положил перед ним счет.
Он поехал в Лачет и, не заходя в дом, прошел в конюшню и велел Артуру оседлать одну из лошадей, которые не выступали в Бьюресе. Артур сообщил Брету, что все лошади благополучно вернулись и все здоровы, за исключением Бастера, который засек
— Поедете кататься в этой одежде, сэр? — спросил Артур, кивая на костюм Брета.
— Да, — подтвердил Брет.
Он направил лошадь к холмам, как в то первое утро, когда он ездил на Тимберс, и повторил тот же путь, но прежнего восторга не испытывал. Мир представлялся каким-то гиблым местом. Жизнь оставляла во рту горький вкус.
Брет слез с лошади и сел на землю на том самом месте, где он сидел месяц тому назад, глядя на зеленую долину. Тогда ему казалось, что он в раю. Даже та дурочка, которая несла такой вздор, не сумела испортить ему настроение. Он вспомнил, как она вытаращила глаза, когда поняла, что он не Саймон. Она пришла сюда, потому что Саймон любил проезжать здесь лошадей. Потому что…
Его рука, державшая повод, непроизвольно дернулась, и лошадь, почувствовав рывок мундштука, вскинула голову.
Потому что…
Он услышал в уме слова Шейлы Парслоу. Потом медленно поднялся на ноги и долго глядел на холм Десять буков.
Все ясно. Брет понял, как Саймон убил Патрика. Понял и другое: почему Саймон боялся, что Брет каким-то чудом окажется настоящим Патриком.
Брет сел на лошадь и вернулся в конюшню. С юго-запада неслись огромные тучи, и начинал накрапывать дождь. Брет занес седло в сбруйную и написал записку: «Приглашен на ужин. Не запирайте, пожалуйста, входную дверь и не беспокойтесь, если задержусь допоздна». Он положил записку в конверт и попросил Артура по пути домой занести ее Беатрисе. Затем снял со стены свой непромокаемый плащ и вышел на улицу под дождь. Ну хорошо, он знает, как умер Патрик. И что теперь делать?
Брет шел, никуда сознательно не направляясь, ни о чем не думая, кроме стоявшей перед ним страшной дилеммы. Оказавшись около кузницы, он поздоровался с еще не окончившим работу мистером Пилбимом и поговорил с ним о заказах и о погоде — и все это время его мозг сверлил все тот же вопрос: что же делать с Саймоном?
Брет пошел по тропинке, поднялся по мокрой траве на холм Десять буков и стал шагать взад и вперед между огромными деревьями. Его ум был в растерянности, сердце ныло.
Причинить такое горе Беатрисе и Элеоноре? Покрыть позором Лачет?
Разве мало он им уже навредил?
Так ли это важно? Что случится, если Саймон опять станет хозяином Лачета, которым он владел восемь лет?
Кому от этого было хуже? Только одному человеку — Патрику.
Суд над Саймоном за убийство Патрика будет страшным бедствием для Беатрисы и всей семьи.
И зачем ему разоблачать Саймона? Можно просто уехать. Можно инсценировать самоубийство. Инсценировал же Саймон самоубийство Патрика, и полиция ничего не заподозрила. Если это мог сделать тринадцатилетний мальчик, неужели он, Брет, не сможет сделать то же самое? Он исчезнет, и все вернется на круги своя.
А как же Патрик Эшби?
Но Патрик, если бы выбор зависел от него, не захотел бы обрушить на семью горе и позор лишь для того, чтобы покарать Саймона. Нет, Патрик был добрый мальчик и всегда думал о других…
А Саймон?
Неужели позволить ему, как он и предсказывал, безнаказанно пожинать плоды своего преступления? Позволить ему прожить безмятежную жизнь хозяином Лачета? Допустить, чтобы его дети унаследовали Лачет?
Но дети Саймона будут продолжателями рода Эшби. А если Саймона повесят за убийство, то у Лачета не останется наследников по мужской линии.
Но неужели это правильно: обеспечить право на наследство тем, что позволить убийце разгуливать на свободе?
Может быть, судьба привела его таким странным путем в Лачет именно для того, чтобы он разоблачил убийцу?
Проехать полмира для того, чтобы встретиться на улице с Лодингом; с самого начала считал, что это было ему предначертано, иначе такую случайность никак не объяснишь. Но Брету и в голову не приходило, что предстоит пережить еще и такое. Что ему придется решать вопрос жизни и смерти.
Что же делать? С кем посоветоваться? Кто поможет ему принять правильное решение? Почему он должен нести такое бремя один? Тут нужны мудрость, жизненный опыт.
«Я — возмездие», — сказал он Саймону, и он действительно так считал. Но тогда у него не было в руках орудия возмездия.
Что же делать?
Пойти прямо сейчас в полицию? Или завтра?
Не делать ничего, дождаться приезда Чарльза Эшби и праздновать совершеннолетие?
Как же поступить?
Поздно вечером Джордж Пек сидел у себя в кабинете, углубившись в занятия по античной истории и лишь смутно сознавая, что за окном хлещет дождь. Услышав, что в окно легонько постучали, Пек вынужден был вернуться из древних Фив в XX век и пошел открывать дверь. Не в первый раз поздний посетитель стучался к нему в окно.
В дверях он увидел не то Саймона, не то Патрика Эшби — он не мог сказать, кто из них это был, потому что лицо гостя закрывали размокшие поля шляпы.
— Можно мне с вами поговорить, мистер Пек?
— Конечно, Патрик. Заходи.
Брет стоял в дверях. С него ручьями лилась вода.
— Боюсь, что я наслежу на полу, — сказал он.
Викарий посмотрел на его ноги: серые брюки почернели, под ботинками собралась лужа воды. Он взглянул в лицо юноши. Брет уже снял размокшую шляпу, с его мокрых волос по лицу катились струи воды.
— Снимай плащ и оставь его в прихожей, — сказал Джордж. — Я тебя отправлю домой в моем.
Он прошел в кладовую и вернулся с полотенцем.
— Вытри волосы.
Брет покорно выполнял его указания неверными, как у ребенка, движениями. Джордж принес из кухни чайник.
— Пошли в кабинет, — сказал он. — Полотенце брось на пол, туда же, куда и плащ.
Викарий прошел в кабинет и поставил чайник на электрическую плитку.
— Он быстро закипит. Я часто кипячу себе чай, когда засиживаюсь допоздна. О чем ты хочешь со мной поговорить?
— Про ров в Дофане.[13]
— Как-как?
— Извините, у меня совсем ум за разум зашел, у вас нет чего-нибудь выпить?
Викарий, который собирался влить ему виски в горячий чай, налил Брету полную рюмку, и Брет опрокинул ее одним махом.
— Спасибо. Извините, что я явился к вам так поздно и в таком виде, но мне просто необходимо поговорить с вами. Надеюсь, вы не возражаете?
— Мое дело — выслушать людей. Налить еще виски?
— Спасибо, не надо.
— Тогда я дам тебе сухие ботинки.
— Нет-нет, не надо. Мокрые ботинки мне не в новинку. Мистер Пек, я хочу посоветоваться с вами по очень важному вопросу. Можно я вам как бы… исповедаюсь? Только не думайте, что от вас требуются какие-то действия.
— Что бы ты мне ни сказал, я обещаю соблюсти тайну исповеди.
— Тогда сначала я вам скажу, что я вовсе не Патрик Эшби.
— Я так и знал, — сказал викарий. Брет посмотрел на него с изумлением.
— Вы… вы… вы это знали?
— Скажем так — я это подозревал.
— Почему?
— Внешность человека — это не все. У каждого есть своя аура, своя неповторимая личность. С первого же дня у меня возникла уверенность, что я с тобой никогда прежде не встречался. Я тебя совсем не узнавал, хотя у тебя и помимо внешнего сходства много общего с Патриком.
— И вы ничего по этому поводу не предприняли?
— А что я мог предпринять? Твой адвокат, твоя семья и твои друзья — все приняли тебя. У меня не было никаких доказательств, что ты не Патрик. Ничего, кроме собственной уверенности. Какой был бы прок, если бы я выразил свои сомнения? Я считал, что все скоро выяснится и без моего вмешательства.
— То есть, что меня выведут на чистую воду?
— Нет. Что ты не такой человек, который сможет вынести положение самозванца. Судя по твоему сегодняшнему приходу, я был прав.
— Но я пришел не только для того, чтобы признаться, что я не Патрик.
