Констан Геру - Замок Шамбла
КЛОД РЕЙНО (с твердостью): Это лжец, я не говорил ему об этом ни слова, он все выдумал. У меня есть свидетели, которые могут подтвердить, что графини де Шамбла дали ему шестьсот франков за то, чтобы он нашел лжесвидетелей.
БЕРНАР: Это ложь!
Председатель заявляет, что Бернар, допрашиваемый на следствии три раза, не говорил ни слова об этом.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Подумайте, Бернар, вы отец семейства.
БЕРНАР: Да, и очень большого.
Председатель прочел статью из Уложения о наказаниях, карающую лжесвидетельство, и заметил:
– Видите, Бернар, вы можете быть осуждены на каторжную работу от пяти до двадцати лет.
БЕРНАР: Я сказал правду и говорил все это судебному следователю в Пюи; он не хотел этого записать.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Поймите же, что это невозможно. Судебный следователь не мог и не имел права так поступить.
БЕРНАР: То есть у писаря… как вы его называете, у письмоводителя волосы стали дыбом от упорства судебного следователя не давать ему писать того, что я говорил.
Эти слова, произнесенные свидетелем, словно заученные, занесли в протокол. Уличенный во лжи двумя свидетелями, Обрие и Тувэ, Бернар сверх того был опознан приставом, который видел, как тот шел в кабак с одним из братьев Бессон. Тогда по приказанию председателя к Бернару подошел жандарм и арестовал его.
БЕРНАР: Да будет воля Божья!
Все это произвело огромное впечатление на публику, которая в этом дерзком и бесстыдном спектакле, как и во всех показаниях «кружка Шамбла», увидела настоящий заговор с целью спасти подсудимого, а вместе с ним и обеих женщин, которые чувствуют, что им угрожает та же участь, что и Бессону.
Список свидетелей закончился, но самый важный свидетель не явился — это Мари Будон. Почему ее нет? В чьих интересах скрыть ее от суда? Кто опасается ее показаний, которые могли бы пролить свет на суть дела? Именно эти вопросы задал суду Теодор Бак.
На них должны отвечать графини де Шамбла, и Теодору де Марселанж вызвали снова. Она вошла с графиней; в зале сразу же воцарилась тишина. Несмотря на надменность и высокомерное спокойствие, мать и дочь, очевидно, очень взволнованы.
Пока госпожа Марселанж подходила к перилам, ее мать оставалась сидеть на скамье свидетелей напротив госпожи Тарад, чей печальный, спокойный и исполненный достоинства вид внушал графине какой-то неумолимый страх. При имени Мари Будон, произнесенном председателем, госпожа Марселанж слегка вздрогнула, но тотчас овладела собой и голосом громким и твердым ответила на все заданные ей вопросы.
– Эту женщину нигде не могли отыскать, — заявил председатель. — Не можете ли вы сообщить о ней какие-нибудь сведения?
О.: Я не знаю, где она.
В.: Вы ничего не можете сообщить нам о ней?
О.: С тех пор как она перестала у меня служить, я потеряла с ней всякую связь.
В.: Давно ли они оставила службу у вас?
О.: Давно… Она оставила нас, когда мы в ней перестали нуждаться.
В.: Но не слышали ли вы о ней? Не старались ли вы о ней что-либо разузнать и не разузнали ли?
О.: Нет.
БАК: Сколько времени прошло с тех пор, как вы видели ее в последний раз?
О.: Шесть недель. Я была на водах в Э. и оставила ее там.
В.: Как! Вы оставили эту женщину, которая так долго служила вам, которая сопровождала вас в долгом путешествии, вы оставили ее в далекой чужой стране?
О.: Она сама захотела там остаться.
В.: И вы согласились оставить ее в чужой стране и больше о ней не заботитесь?
О.: Ей очень понравилась та страна.
В.: И эта женщина, которая до тех пор так верно служила вам, позволила, чтобы вы вернулись без прислуги?
О.: Я вам говорю, что она сама захотела остаться.
В.: Но это невероятно, любовь наших крестьян к своим горам общеизвестна: не найдется никого, кто согласился бы остаться один за границей.
О.: Она так захотела.
В.: И вы согласились, хотя очень хорошо знали, что она должна явиться в суд и что ее показания так важны?
О.: Я не имела никакого права принуждать ее.
Невозможно передать, в какое изумление пришла публика, услышав это в высшей степени странное заявление, за которым явно скрывалась какая-то страшная тайна. Суд, как и публика, был также безмерно удивлен. Председатель печально проводил глазами госпожу Марселанж, которая в мертвой тишине медленно вернулась на свое место.
Бак сел в кресло. На его лице читалось плохо скрытое недоумение. Воцарилось зловещее молчание. Атмосфера в зале накалена до предела, вот-вот грянет буря. Бак вдруг вскочил, и весь зал ахнул. Его взгляд вспыхнул решимостью взять верх над этими высокомерными женщинами и вырвать у них тайну.
– Можете ли вы сказать, какое чувство побудило вас отослать от себя вашу служанку? — спросил он госпожу Марселанж.
Отвечала не госпожа Марселанж; графиня ла Рош-Негли поняла, какая опасность угрожает им в эту минуту; она знает человека, затеявшего с ними поединок. Она почувствовала, что настал тот час, когда кто-то восторжествует — она или ее противники, и сказала сама себе: «Я восторжествую!» При словах адвоката она обернулась, смерила его надменным взглядом и, презрительно подперев голову рукой, ответила:
– Разве по чувству отсылают своих слуг?
В.: Можете ли вы объяснить, какая причина заставила вашу дочь оставить ее служанку в Швейцарии?
ГРАФИНЯ (со сдерживаемым нетерпением): Оставить ее в Швейцарии! Эта служанка оставила нас для того, чтобы находиться рядом со своей больною матерью, которая вскоре умерла. Она осталась в Швейцарии потому, что заболела от горя.
В.: Ее здоровье было расстроено?
О.: Да, расстроено.
В.: И вы оставили ее там без средств? Какие же важные причины удерживали ее там без всяких средств?
О.: Она искала там душевного спокойствия.
После этого ответа по залу пронесся ропот. Председатель прервал затянувшееся молчание, спросив взволнованным голосом:
В.: На какие же средства эта женщина живет за границей?
О.: Я думаю, что ее характер заставит всех уважать ее.
В.: Но уважение ничему не служит, когда нечем жить. Вы оставили ей деньги или посылали их ей?
О.: Она пользуется там уважением и будет работать.
В.: Но она больна. (Настойчиво.) Вы ей оставили или послали деньги?
О.: Нет, не оставляла и не посылала.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Довольно! Ваши ответы оценены по достоинству.
ГРАФИНЯ: Пусть так.
БАК: Есть один вопрос, который я не смел задать матери. Но как ни тягостна моя обязанность, я должен задать его вам. Когда умер ваш внук, не сказала ли ваша дочь: «Хорошо, что он умер, он был бы так дурно воспитан!»
ГРАФИНЯ: Не думаю.
БАК: Аббат Поль засвидетельствовал это суду.
ГРАФИНЯ: Аббат Поль… А!
БАК: Позвольте задать еще один прискорбный вопрос. Известно вам, что ваш зять думал, будто его жена отравила своих детей?
Графиня встала, бросила на адвоката взгляд, полный невыразимого презрения, и воскликнула:
– Милостивый государь, на такие вопросы не отвечают!
Она удалилась, не поклонившись членам суда и преследуя Бака тем странным взглядом, от которого присутствующие невольно содрогнулись. Прокурор Мулен встал, чтобы прочесть обвинительную речь, и тут случилось нечто неслыханное. Потрясенный показаниями этих двух женщин, кровавыми тайнами, сочащимися из каждого их слова, и самим процессом, где причудливо переплелись и убийство, и грабеж, и прелюбодеяние, побледневший прокурор едва успел произнести несколько слов, как голос его изменился, лицо помертвело, из горла раздался хрип. Он схватился рукой за поручень, затем опустился на свое место и лишился чувств.
Сначала подумали, что он умер от удара, и в зале поднялся невообразимый шум. Однако Мулен скоро пришел в себя, и председатель объявил, что ввиду неспособности прокурора произнести речь заседание переносится на завтра. На другой день он смог прочесть свою обвинительную речь, и мы приведем из нее несколько отрывков. Обрисовав в общих чертах причины, объединившие графинь де Шамбла и Жака Бессона в ненависти к Марселанжу, напомнив слова Бессона: «Я пас свиней в Шамбла и скоро буду там хозяином», обвинитель продолжал:
«Вынужденный уехать из Шамбла, господин Марселанж отдал его в аренду. Вообразите, какое раздражение и ярость вызвало это известие. Договор должен быть подписан второго сентября, счет идет буквально на минуты. Спешите все, кому выгодно убийство Марселанжа! Завтра будет уже поздно! Ночь выдалась темная, небо затянуто тучами, дует сильный ветер — час настал! Вы выздоравливаете после опасной болезни, ваше состояние отведет от вас всякое подозрение — так торопитесь же! Поборите свою слабость, соберите свою волю в кулак — и в путь, потому что завтра второе сентября и вы опоздаете. Убийца, торопись!»
