Джемма О’Коннор - В поисках прошлого

Трап быстренько сматывается, только я не вижу куда, потому что свет фар все приближается. Машина поворачивает: теперь я вижу свет тормозных задних фонарей, а потом белый луч — он все ближе и ближе к открытой калитке. Я тихонько ахаю, когда вижу, что это мой отец — он обходит задок своего серебристого «лексуса». Идет к коробке и поднимает ее. Она, наверное, тяжелая, потому что он спотыкается и чуть не падает. Потом ставит коробку в багажник и возвращается за чем-то еще, что валяется в траве, поднимает это и швыряет туда же. Когда он выпрямляется возле открытого багажника, я вижу, что он успел переодеться во что-то темное — может, в костюм. Потом идет туда, где лежит женщина, и вдруг замирает на месте. Оглядывается вокруг, нагибается, откидывает и поднимает то, чем она укрыта. Это белое платье или что-то в этом роде, но женщины под ним уже нет. Она исчезла. Мама ее не убила! Мне хочется громко закричать, такое я испытываю облегчение.

Но что собирается делать отец? Он швыряет платье на стол и идет в дом. Загорается свет, много ламп. Теперь мне видно все внутри дома. Он ходит кругами, словно что-то ищет. Или кого-то. У меня сердце вот-вот выскочит из груди от страха, что он сейчас обнаружит Трапа и они подерутся. Но ничего такого не происходит. Свет из открытого окна падает далеко на лужайку, и там, где крутой склон переходит в ровную поверхность, в траве лежит Трап — лицом вниз, закрыв голову руками, чтобы его не было видно. Не знаю, сколько времени отец пробыл в доме — кажется, несколько минут, не больше. Когда он выходит, то останавливается на террасе. У меня сердце опять подпрыгивает к горлу. Теперь он точно заметит Трапа, но, кажется, он его все-таки не видит. Хотя смотрит в правильном направлении, стоя лицом к реке. Поднимает руку и машет кому-то. Машет? Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, кому это он машет, — там, прислонившись к дереву, стоит женщина в длинном шарфе, который развевается на ветру. Когда я поворачиваюсь обратно к дому, отца уже нет.

Я смотрю, как свет фар удаляется и исчезает вдали, потом замечаю, что Трап встал. Он замерз, лежа на земле, так что ему требуется время, чтобы распрямиться. Идет к женщине. Шарф запутался в нижних ветвях дерева. Мне не разглядеть, что он там делает возле дерева, но, кажется, он разговаривает с ней, потому что, когда луна снова появляется на небе, я вижу, что она стоит рядом с ним, и он все еще обнимает ее. Это меня злит, я ведь считал, что мы все ее не любим, потому что она плохая. Они падают назад, в траву. Ой, нет, нет-нет-нет! Не хочу, чтобы он снова затевал все эти поцелуи. Я зажмуриваю глаза крепко-крепко. А когда снова их открываю, Трап уже идет в дом, а женщина лежит на траве возле дерева, вытянувшись, словно спит.

Трап несколько минут остается в доме, а когда выходит, в руках у него ведро и швабра. Он выплескивает немного воды на пол террасы и начинает растирать шваброй — и тут начинается дождь. Он снова уходит в дом. Я все жду, когда женщина тоже бросится в дом, но она не встает. И тут я вдруг понимаю почему — она мертва. Как же так случилось, что я не заметил, как это произошло? Заснул я, что ли, когда они с Трапом катались по траве? Он убил ее, убил! Не знаю как, но для меня главное, что это была не мама. Только вот зачем приезжал отец? Я прижимаю к телу распухшую руку. Он любого может изуродовать одной левой. Почему он махал Трапу? Знал, что женщина мертва? Ох, Господи, он же теперь опять за нас возьмется, он же видел меня в саду… Теперь уж точно убьет.

А это еще что? В верхней части сада появляется какая-то тень. Свет в доме гаснет. Тень? Я вглядываюсь в почти полный мрак и долю секунды вижу кого-то в черном — человек бежит через лужайку к окну. Это не Трап, тот все еще в доме. Меньше ростом. Мама! Что она тут делает? А она уже исчезла. Может, мне только показалось. Вполне могло показаться. Я так напуган, что вжимаюсь в самое дно лодки и замираю. Через некоторое время под брезент рядом со мной кто-то засовывает небольшой сверток, а затем лодка отходит от берега и начинает двигаться. Вокруг ревут приливные волны, сверху хлещет дождь.

Я касаюсь свертка свободной рукой — это тряпка и бумага, внутри два небольших твердых предмета. Я ощупываю их со всех сторон, но не могу понять, что там. Лодка останавливается. Я слышу, как Трап вылезает из нее. Жду. Его рука просовывается под брезент, нащупывает сверток и вытаскивает. Я лежу очень-очень тихо. Может, я даже заснул? Когда я снова высовываю нос наружу, вокруг сплошной мрак. Дождь прекратился, Трапа нигде не видно. Я сбрасываю с себя брезент и вылезаю из лодки. Земля под ногами скользкая. Я уже прохожу половину дорожки к коттеджу, когда вспоминаю, что забыл сложить брезент. Бегу назад, спотыкаюсь о камень. И следующее, что я чувствую, — то, что мама несет меня в дом. Рядом идет Трап, поддерживая ее. Рука у меня вся пульсирует от боли.

Я в последний раз слез с косы и как зомби побрел к коттеджу Джона Спейна. Было три часа ночи. Я закрыл дверь, задвинул засов. Потом лежал на диване, перебирая в голове все, что произошло с тех пор, как я приехал обратно в устье реки. Я знал, что упустил, может быть, много важных вещей. И еще я знал, что не могу покинуть этот коттедж, пока не разложу все по полочкам. Я дремал, просыпался, снова засыпал. Я так озяб, что пробрался в заплесневелую спальню, развернул свой спальный мешок и укутался. От него пахло — запах Шэй. Я свернулся под ним калачиком и наконец заснул.

Мне снилось что-то жутковатое и странное, и во всех снах появлялся Трап — он отчаянно пытался что-то мне рассказать. Мы были вдвоем в лодке, наблюдали за тюленями у скал. Потом тащили корзину с рыбой к коттеджу. Потом мы были в машине, везли лобстеров в ресторан. Потом в коттедже каждый занят своим делом: я за столом, писал в своей тетрадке, а он возле мойки. Сначала он стоял спиной к ней и на что-то мне указывал. Потом вдруг оказался спиной ко мне. Нагнулся над этой старой мойкой и через пару минут выпрямился, держа что-то в руках. Что-то предназначенное мне. И вот я уже рядом с ним, а он показывает мне под раковину, где в стене виднеется дыра. Вытаскивает батончик «Марса» и смеется. «Волшебство!» — говорит и дает его мне.

Меня еще трясло, когда я проснулся, трясло от холода и от страха. Потребовалось некоторое время, прежде чем я собрался с силами, чтобы встать и сварить себе на керосинке кофе. Я ужасно замерз, был голодный и грязный. Мне была необходима ванна и что-нибудь большое и жирное — поесть. Но еще не сейчас.

У нас с ним была такая игра. Трап загадывал слово — комикс, шоколадка, бисквит, — и, когда я справлялся, меня ждала награда: в потайном месте я находил то, что он называл. Такое вот волшебство. Я опустился на колени возле раковины. Под ней воняло, там было полно плесени, и первым делом я наткнулся рукой на мышиное гнездо. Меня чуть не стошнило, когда я увидел голых копошащихся мышат — казалось, их там сотни. Я стиснул зубы и пошарил рукой по стене за сифоном слива — и нащупал края кирпича, выступающего из стены. Он легко поддался, потому что бетонный раствор вокруг был мокрый и крошился. Я засунул руку в это потайное место Трапа, осторожно пошарил, боялся опять наткнуться на мышей. И вытащил оттуда небольшой пакет — пластиковый пакет для сандвичей, а в нем связка ключей и старый мобильный телефон, завернутый в обрывок газеты. Душа у меня ухнула прямо в пятки, когда я развернул обрывок — это была «Айриш таймс» — и взглянул на телефон. Экрана у него не было. Он был раза в три больше моего, а сзади к нему крепилось нечто напоминающее аккумулятор. Такой аппарат любой карман здорово оттянет. У меня не было никаких соображений насчет того, почему он тут оказался. Я осмотрел ключи. Кожаный брелок с названием фирмы-изготовителя почти весь истерся, но металлическая эмблема «лексуса» была цела. Я еще раз обшарил тайник и нащупал еще один пластиковый пакет, прилипший к полу. Потянул за один конец и потихоньку подсунул пальцы под него, отлепляя. Такой же пакетик, но сложенный вдвое и заклеенный почти рассыпавшимся скотчем. Внутри лежал маленький пожелтевший конверт с надписью на лицевой стороне. Я подошел с ним к окну. Мое имя выцвело, но разобрать было можно. Внутри было письмо от Трапа. Три или четыре страницы, написанные карандашом, чтобы не поддавались сырости. Умница Трап.

Мой дорогой Гил!

Я пишу это на случай, если ты сюда вернешься, а я верю, что в один прекрасный день ты именно так и сделаешь. Последние три дня я провел в лодке и все время писал, писал. Тяжело прощаться, знать, что я больше никогда не увижу ни тебя, ни твою маму. Вы с ней были самым драгоценным сокровищем, скрасившим мои последние годы.

Мальчик мой, меня недавно обвинили в том, что я тебя развращаю, а твою бедную маму — в тайном сговоре со мной. У меня едва ли достанет сил, чтобы произнести эти слова или защитить себя. Что уж тут говорить о защите, когда яд уже распространился? Я молюсь, чтобы ты с такой же убежденностью верил, что использовать во зло твое доверие и доверие твоей матери ко мне — самое последнее дело на свете, на которое я мог бы решиться. Клянусь, со мной ты всегда был в полной безопасности. Но протесты и возражения бесполезны.