Филлис Джеймс - Саван для соловья
Произнесенные властным, бередящим память и сбивающим с толку тоном, ее слова походили на приказ. Ответ Делглиша прозвучал неожиданно резко. Вот чертова перечница! Он не позволит запугивать себя.
— Если вы знаете это наверняка, то у вас должны иметься доказательства. А все, что вам известно, сестра, вы должны сообщить мне. Я ищу убийцу, а не воришку, укравшего подкладное судно. Вы обязаны предоставить мне все имеющиеся у вас доказательства.
Опа засмеялась резким, режущим слух, неприятным смехом:
— Доказательства! Их нельзя назвать доказательствами. Но я знаю!
— Сестра Фоллон разговаривала с вами, когда проходила практику в вашем отделении? Она походила па сумасшедшую?
Все это не более чем догадка. Сестра Брамфет презрительно фыркнула:
— Даже будь она таковой, то и тогда в мои обязанности не входило бы доносить вам об этом. То, о чем говорит пациент, находящийся в крайнем возбуждении, не может являться предметом сплетен окружающих. По крайней мере, не в моем отделении. Это не доказательства. Просто примите на веру то, что я вам говорю, и прекратите всю эту возню. Фоллон убила Пирс. А почему, выдумаете, она вернулась тем утром в Найтингейл-Хаус с температурой под сорок? Почему она отказалась давать какие бы то ни было объяснения полиции? Фоллон отравила Пирс. Вы, мужчины, любите усложнять все на свете. А на деле все обстоит гораздо проще. Фоллон отравила Пирс, и, можете не сомневаться, причины на это у нее имелись.
— Но ведь нет убедительного повода для убийства. И даже если Пирс отравила Фоллон, то я сомневаюсь, что она покончила с собой. Разумеется, ваши коллеги сообщили вам об аэрозольном баллончике для опрыскивания роз. Не забывайте, что Фоллон не появлялась в Найтингейл-Хаус все то время, пока баллончик с никотином хранился в шкафчике в оранжерее. Ее группа не была здесь с прошлой весны, а сестра Гиринг купила отраву для опрыскивания роз только летом. Сестра Фоллон заболела как раз накануне того дня, когда ее группа начала занятия, и не возвращалась в Найтиигейл-Хаус до того злополучного вечера, когда ее отравили. Как вы объясните тот факт, что ей было известно, где можно найти никотин?
Сестра Брамфет неожиданно растерялась. На какое-то время воцарилось молчание. Пока она собиралась с мыслями, Делглиш терпеливо ждал. Потом она запальчиво произнесла:
— Я не знаю, как она добралась до него. Это уж по вашей части. Но у меня нет сомнений, что она его взяла.
— А вы знали, где хранился никотин?
— Нет. Я не имею никакого отношения к оранжерее. В свои выходные дни я предпочитаю покидать больницу. Я обычно играю в гольф с Матроной, или же мы отправляемся покататься. Наш досуг мы всегда стараемся проводить вместе.
В ее голосе звучали горделивые нотки. Она даже не пыталась скрыть свое самодовольство. Что она хочет внушить ему этим? Что она любимица Матроны и что с ней надлежит обходиться с особой деликатностью?
— А вы, случайно, не находились в оранжерее тем летним вечером, когда сестра Гиринг купила никотин? — задал вопрос Делглиш.
— Я не помню.
— Полагаю, вам следует вспомнить, сестра. Это не так уж и трудно. Ведь другие сестры помнят это хорошо.
— Если они так говорят, то я, вероятно, была там.
— Сестра Гиринг утверждает, что она показала вам баллончик и шутливо заметила, что теперь может несколькими каплями отравить всю школу. Вы велели ей не дурачиться и спрятать баллончик как можно надежнее. Теперь вы припоминаете?
— Это шутка вполне в духе сестры Гиринг, по я посоветовала ей быть поосторожней. Жаль, что она меня не послушалась.
— Вы слишком спокойно восприняли смерть этих девушек, сестра.
— Я привыкла воспринимать любую смерть спокойно. В противном случае я не могла бы выполнять свою работу. В больнице все время имеешь дело со смертью. Возможно, и сейчас в моем отделении кто-то умер, как это случилось вчера!
Теперь она говорила с неожиданной страстью, как бы яростно протестуя против того, чтобы кто-то смел касаться грязными руками любого, вверенного ее опеке. Делглиш нашел эту внезапную перемену неестественной. Это было все равно как если бы в этом толстом, некрасивом теле вдруг проснулся темперамент страстной и непредсказуемой примадонны. В следующий момент невыразительные глазки за толстыми линзами цепко впились в него, упрямый рот недовольно сжался в гримасу. Затем неожиданно произошла метаморфоза. Глаза вспыхнули гневом, лицо покраснело от негодования. Делглиша на какое-то мгновение опалило жаром той пламенной любви собственницы, которой она окружала всех, о ком ей приходилось заботиться. Перед ним была женщина, с виду ничем не примечательная, которая всю свою жизнь посвятила беззаветному служению единственной цели. И если, не дай бог, что-то — или кто-то — воспротивился бы тому, что она рассматривала как величайшее благо, то как далеко зашла бы она в своей одержимости? Делглиш считал ее недалекой. Но убийцы зачастую не блещут умом. Да и можно ли считать эти убийства, со всей их сложностью исполнения, делом рук умной женщины? Бутылку с дезинфицирующим раствором почти сразу же обнаружили; баллончик с никотином теперь тоже у них в руках. Не говорят ли они о внезапном, неконтролируемом порыве, о необдуманном, первом попавшемся под руку средстве достижения цели? Разумеется, здесь, в больнице, подходящие средства всегда под рукой.
Сверлящие насквозь глазки отвечали ему глубокой неприязнью. Сама процедура допроса воспринималась сестрой Брамфет как оскорбление. Бесполезно пытаться расположить к себе такого свидетеля, да у него и не хватило бы силы воли на это.
— Я хотел бы услышать о ваших перемещениях в то утро, когда умерла сестра Пирс, и прошлой ночью, — попросил он.
— Я уже рассказывала инспектору Бейли о событиях того утра, когда умерла Пирс. А вам я послала свой отчет.
— Знаю, спасибо за него. Но сейчас мне бы хотелось услышать все от вас самой.
Она не стала больше возражать, но изложила последовательность своих передвижений и действий с такой точностью, как если бы это было железнодорожное расписание поездов.
В целом все ее передвижения в утро смерти Хитер Пирс почти полностью совпадали с теми показаниями, которые она дала в письменной форме инспектору Бейли. Она говорила только о своих действиях, оставив в стороне домыслы, не выражая никакого мнения. Взяв себя в руки после внезапной вспышки гнева, она, очевидно, решила перечислять только факты.
Двенадцатого января она проснулась в шесть тридцать утра и отправилась к Матроне выпить чашку раннего чая, который они имели обыкновение пить вместе в квартире мисс Тейлор. Ушла она от Матроны в семь пятнадцать, после чего умылась и оделась. Пробыв у себя в комнате приблизительно до без десяти восемь, она собрала свои бумаги с полки в холле и отправилась завтракать. Ни в холле, ни на лестнице она никого не встретила. В столовой к ней присоединились сестра Гиринг и сестра Рольф, и они вместе позавтракали. Она закончила есть и ушла из столовой первой; она не может сказать точно когда, но не позже восьми двадцати. Ненадолго вернувшись к себе в гостиную на третьем этаже, она отправилась в больницу и где-то около девяти появилась у себя в отделении. Разумеется, она была в курсе посещения инспектора по надзору за учебными заведениями для медсестер, поскольку Матрона сообщила ей об этом. Она также знала о предстоящей демонстрации — подробная программа обучения сестер висит в холле на доске. Она знала, что Джозефина Фоллон была больна, сестра Рольф звонила ей накануне вечером. Однако ей не было известно, что сестру Фоллон должна была заменить сестра Пирс. Она признает, что могла бы об этом узнать, если бы вовремя посмотрела на доску с объявлениями, по она как-то не удосужилась. Не было особых причин интересоваться этим. Находиться в курсе главной программы обучения медсестер — это одно дело, а беспокоиться о том, кто будет изображать пациентку, — совсем другое.
Она не знала, что сестра Фоллон возвращалась в Найтингейл-Хаус тем утром. Если бы ей это было известно, она бы строго отчитала ее. К тому времени, как она появилась в отделении, сестра Фоллон находилась уже в своей спальне и лежала в постели. Никто в отделении не заметил ее отсутствия. Очевидно, старшая сестра решила, что девушка в ванной или туалете. Разумеется, то, что старшая сестра не проверила это, не что иное, как халатность, но в то утро медсестры были особенно заняты, к тому же никому и в голову не могло прийти, что пациент, тем более одна из студенток-медсестер, поведет себя столь глупо. Сестра Фоллон, должно быть, покинула отделение минут за двадцать до ее прихода. Но вряд ли прогулка столь ранним утром могла повредить ее здоровью. Она быстро шла на поправку после гриппа, и у нее не наблюдалось никаких осложнений. Находясь в отделении, она не казалась особо подавленной; если у нее и были какие-то проблемы, то ими с сестрой Брамфет она не делилась. Сестра Брамфет считала, что раз девушку освободили от работы в отделении, то ей незачем было возвращаться в Найтингейл-Хаус.
