Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон
Отец Браун нерешительно склонил голову – в этом жесте виделось глубокое почтение, граничащее с благоговением.
– Конечно, – прошептал он. – У сэра Арчера Андерсона никогда не снимали отпечатков пальцев. Боже мой! Человек такого общественного положения…
– Говоря по правде, никто не знает о нем ничего определенного, – сказал Уикс. – Он не оставил ни следов, ни чего-либо еще. Когда я стал изучать его прошлое, мне пришлось начать с чистого листа, и лишь потом я понял, что на самом деле попал в лабиринт. Мне казалось, что о подобных лабиринтах я разбираюсь неплохо, но этот был в сто раз запутанней прочих.
– Для меня, – вздохнул священник, – любой из этих лабиринтов запутан донельзя. Я уже говорил, что дела финансовые лежат вне моей компетенции. Но о человеке, сидевшем напротив меня, я понял лишь одно: я был убежден, что для афериста он слишком нервный и наглый.
Перевод Валерии Малаховой
Худшее преступление в мире
Отец Браун бродил по картинной галерее с таким видом, как будто пришел сюда вовсе не смотреть на картины. Собственно, он и вправду пришел не за этим, хотя картины вполне любил. И дело не в том, что в этих ультрасовременных полотнах было что-нибудь аморальное или неприемлемое. Нужно иметь воистину взрывной темперамент, чтобы воспламениться безбожными страстями, глядя на разорванные спирали, вывернутые наизнанку конусы и разбитые цилиндры, при помощи которых искусство будущего воздействовало на человечество и угрожало ему. Просто отец Браун ждал юную подругу, которая назначила ему встречу в таком несуразном месте, потому что сама увлекалась футуризмом. Эта подруга была одновременно его родственницей, а родни у него имелось немного. Звали ее Элизабет Фейн, или попросту Бетти, и она была дочерью сестры отца Брауна, вышедшей замуж за человека благородного, но обедневшего. Однако этот сквайр был не просто беден: сейчас он уже был мертв, так что отец Браун выступал не только в роли духовника девушки, но и в роли ее покровителя, а так как он приходился ее дядей, то также выполнял и обязанности опекуна. Сейчас же он подслеповато моргал, вглядываясь в посетителей галереи: не промелькнут ли знакомые каштановые волосы и веселое лицо его племянницы. Тем не менее он увидел нескольких знакомых людей и великое множество незнакомых, включая тех, с которыми, сообразно своим вкусам, не больно-то хотел знакомиться.
В числе людей, которых священник не знал, но которые возбудили его интерес, был стройный, грациозный и очень живой юноша, элегантно одетый и слегка похожий на иностранца: у него была бородка-эспаньолка на старинный манер, а темные волосы подстрижены так коротко, что казались шапочкой, плотно облегающей череп. Среди тех же, кого священник знать не особенно хотел, выделялась весьма властная леди в вызывающе алом платье, с распущенными волосами, слишком длинными, чтобы можно было говорить о модной короткой стрижке. У нее было бледного, довольно нездорового цвета лицо с крупными грубоватыми чертами, и когда она смотрела на кого-то, в памяти всплывал образ василиска. Она тащила на буксире круглолицего коротышку с большой бородой и узковатыми сонными глазами. Тот широко улыбался и в целом выглядел благодушно настроенным, хотя не факт, что вообще бодрствовал при этом; однако его бычья шея, если смотреть на нее сзади, выглядела слегка напряженной.
Отец Браун глазел на леди, думая о том, как приятно контрастируют с ее внешностью и поведением внешность и поведение его племянницы. Тем не менее по какой-то причине он не отводил взгляда, пока не пришел к выводу, что чья угодно внешность будет приятно контрастировать с внешностью этой дамы. Так что, обернувшись на звук своего имени и увидев другое, знакомое лицо, он испытал некоторое облегчение, хоть и слегка вздрогнул, будто разбуженный.
Перед ним возникло хитрое, но вполне дружелюбное лицо юриста по имени Гренби, на месте седых кудрей которого могли быть завитки парика, так мало они сочетались с его моложавой живостью. Он был из тех людей в Сити, которые не сидят сиднем в офисе, а носятся туда-сюда с резвостью школьников. В модной картинной галерее так носиться не принято, однако весь его вид показывал, что он хотел бы нарушить это правило и с беспокойством оглядывался, ища знакомых.
– Вот уж не знал, – с улыбкой сказал отец Браун, – что вы благосклонны к новому искусству.
– Вот уж не знал, что к нему благосклонны вы, – парировал его собеседник. – Я пришел, чтобы поймать кое-кого.
– Надеюсь, охота будет успешной, – отозвался священник. – Я здесь с похожей целью.
– Он сказал, что остановится здесь по дороге на континент, – фыркнул адвокат, – и попросил меня встретиться с ним в этом безумном месте. – Он ненадолго задумался, а потом резко спросил: – Слушайте, я знаю, что вы умеете хранить секреты. Вам знаком сэр Джон Масгрейв?
– Нет, – ответил священник, – но я не могу представить, что в нем может быть таинственного, хоть и говорят, что он в прямом смысле спрятался в замке. Это не о нем рассказывают всякие небылицы? Дескать, старик живет в башне, где на воротах решетка, а за ней – разводной мост, и категорически отказывается выходить в реальный мир из своего средневековья? Он ваш клиент?
– Нет, – бросил Гренби, – к нам пришел его сын, капитан Масгрейв. Но старик имеет немалое отношение к делу, а я его совсем не знаю, в этом и суть. Послушайте, дело, как я уже сказал, конфиденциальное, но я могу довериться вам.
Он понизил голос и увлек приятеля в относительно безлюдную боковую галерею, где были представлены изображения различных предметов.
– Юный Масгрейв, – сказал он, – хочет получить у нас
