Эллери Квин - Последний удар
Каким образом обычный человек выделил бы нужные слова? Просто подчеркнул бы их, а в типографии набрал бы курсивом. Еще в 1931 году знаменитый британский художник, гравер и шрифтовик Эрик Гилл настаивал в печати на универсальном применении того, что тогда использовали лишь типографы-пуристы, — выделении слов посредством разрядки, а не курсива или подчеркивания. Практика до сих пор не принята повсеместно, однако многие пуристы-типографы продолжают пользоваться разрядкой.
— Верно, — пробормотал старик.
— Два ключа вели к неизбежному выводу, — продолжал Эллери. — Но прошлой ночью я обнаружил третий, который проглядел во время рождественских каникул, и этот ключ решил все.
Помните, мистер Крейг, две последние строчки в последней карточке, полученной Джоном, — карточке, которую я обнаружил под Джоном Третьим, лежащим с кинжалом в спине? «Кинжал, что последним ударом жизнь заберет без остатка»?
Это может показаться притянутым за уши, но если не помнить о причудливых путях подсознания. Слова «последний удар» связаны с библиографическим термином «колофон», ведущим происхождение от древнего ионийского[113] города Колофона, чья знаменитая кавалерия якобы всегда наносила «последний удар» в битве, который, как мне едва ли следует напоминать вам, сэр, означает выходные данные, помещенные в конце книги, — имена типографа, автора, иллюстратора, место и дату выхода в свет и так далее.
Здесь подсознание клеветника-убийцы окончательно его выдало, побудив, убивая одного из близнецов, которого он считал Джоном Первым, и таким образом завершая осуществление своего плана, использовать типографский термин, означающий то же самое!
И как бы подводя некий итог, Эллери отбросил сигарету с характерным завершающим щелчком.
— Кто из находившихся в доме был настолько близко знаком с корректорскими значками, что подсознательно использовал их как элементы рисунков? Кто выделял ключевые слова разрядкой, применяемой лишь отъявленными пуристами среди представителей типографской профессии? Кто вероятнее всего мог привлечь к делу точное значение термина «колофон»? Кто во всей группе мог это сделать, кроме профессионального типографа и наборщика, который настолько «погряз» в своем ремесле, что, повторяя кем-то сказанное, возвысил его до искусства? Вы печатали эти карточки, мистер Крейг. Вы рисовали эти картинки. Вы присылали «подарки». Вы нанесли последний удар кинжалом в спину человека, которого считали вашим подопечным. И вы же оклеветали сами себя.
Старик молчал. Он сидел, сжимая в руке погасшую трубку, свесив с крыльца правую ногу и задумчиво двигая челюстями.
— Вы сказали, я оклеветал сам себя, — наконец проговорил он с хитрой усмешкой. — Но незадолго до того вы же сказали, что ни один умный человек не станет строить изощренную систему улик с единственной целью указать на себя как на преступника и что, поняв это, вы решили, что я невинная жертва клеветы.
— В январе 1930 года я был очень молод, мистер Крейг, и к тому же все это звучит вполне логично, не так ли? Действительно, никто бы не поверил, что умный человек станет наводить на себя подозрения. Но мне понадобилось более четверти века, чтобы понять, что умный человек мог наводить на себя подозрения именно по той причине, что никто бы этому не поверил.
Старик кашлял так долго, что начал задыхаться и хватать ртом воздух. Эллери встал и осторожно похлопал его по спине. Когда Крейг отдышался, Эллери снова сел.
— Вы умны, мой мальчик, — с присвистом произнес старик.
— Но вы были гораздо умнее, мистер Крейг. Вы прочитали мою книгу, расспрашивали обо мне Джона, пока не узнали, из какого теста состоит мой ум, и соответственно все спланировали. Вы предложили мне очевидное решение, не сомневаясь, что я его отвергну, и были правы. Этот мастерский двойной блеф одурачил меня целиком и полностью. Могу лишь выразить вам запоздалое восхищение.
— Но на какой риск я шел, — ухмыльнулся старик. — Было глупо так рисковать, верно?
— Нет, — покачал головой Эллери, — потому что вы шли на куда больший риск. Вы хотели убить Джона. Но если бы вы убили его без всяких ухищрений, даже не оставив никаких улик, то стали бы главным подозреваемым. Ибо у вас имелся веский мотив желать, чтобы Джон умер до 6 января 1930 года. И скрыть этот мотив вы никак не могли. Согласно завещанию его отца, если бы Джон умер до достижения двадцатипятилетнего возраста, вы, Артур Бенджамин Крейг, унаследовали бы состояние Себастьяна. Единственным способом, которым вы могли надеяться отвлечь внимание от этого мотива, было привлечь его к чему-то другому. Если бы меня удалось убедить, что улики против вас подтасованы, я бы счел, что клеветник всего лишь воспользовался вашим мотивом. В итоге так и произошло.
— Все же это не вполне характерно, не так ли? — В голосе старика послышались нотки горечи. — Зачем мне, состоятельному человеку, стремиться заполучить еще и состояние Себастьяна? Разве я производил впечатление столь алчного субъекта, мистер Квин?
— Нет, — ответил Эллери, — но это было Рождество 1929 года. Всего за два месяца, 29 октября, биржевой рынок обрушился с величайшим грохотом за всю его историю. Очевидно, крах задел и вас, как и сотни тысяч других людей. Но я не верю, что вы совершили бы убийство только для того, чтобы возместить собственные финансовые потери. Вы были опекуном состояния Джона-старшего, вы распоряжались его капиталом, вносили вклады под проценты с него почти двадцать пять лет. Думаю, вы проиграли на бирже в основном деньги Себастьяна, делая рискованные ставки, которые тогда служили всеобщей приманкой, — а за это вы могли попасть в тюрьму. Единственным способом скрыть ваши растраты было избавиться от Джона, прежде чем он вступит во владение состоянием. Тогда бы его остатки отошли к вам, и никто бы ни о чем не догадался... Альтернативой было не убивать Джона, а признаться ему, что он унаследовал очень мало или вовсе ничего, и отдать себя на его милость. Но полагаю, у вас были основания сомневаться в милосердии Джона, мистер Крейг. Я сам подмечал в его характере жесткие, безжалостные черты. Вы знали, что он, по всей вероятности, не только заставил бы вас ликвидировать всю принадлежавшую вам собственность, но и отправил бы вас в тюрьму. И чтобы избежать этого, вы решились на убийство.
— Да, — пробормотал старик, — но все пошло не так... Во время краха я потерял все состояние до единого цента. В течение следующих двух месяцев я все спланировал — изготовил подарки, отпечатал стихи на машинке, которую прятал в типографии, приготовил для вас все вплоть до самой мельчайшей детали... Но, совершив преступление, я узнал, что убил не того человека.
Его голос перешел в жалобный шепот.
— Я понятия не имел, что третий близнец жив. Я не знал о тройне... не знал, что Джон прячет своего брата у меня в доме... А когда узнал, что Джон живой, было слишком поздно. Когда он появился той ночью без четверти двенадцать, в доме была полиция, и у меня не осталось возможности исправить ошибку. Через пятнадцать минут наступила полночь, Джону исполнилось двадцать пять лет, и он вступил во владение отцовским состоянием... Я был разорен.
— Вам пришлось продать все, что у вас было, — сказал Эллери. — Вашу типографию, ваш дом, все ваше имущество и ликвидировать все вклады. Вы наскребли достаточно денег, чтобы передать Джону капитал, равный отцовскому, и ни он, ни кто другой не заподозрили, что это не его, а ваши деньги. Поэтому вы живете в этой хижине на подачки Эллен.
— Да, — с достоинством произнес старик. — Я разорился и стал нищим. Несколько лет мне удавалось зарабатывать своим ремеслом, но потом мне сказали, что я слишком стар... Эллен считает меня богатым скрягой, но все-таки присылает деньги, благослови ее Бог. Если бы не она, я бы уже давно голодал.
Голова Крейга опустилась на грудь. Эллери молчал. Увидев, что старик забыл о нем, он тихо сказал:
— Мистер Крейг.
Голова дернулась.
— А?
— Вы убили и доктора Холла, не так ли?
— Что? А, Холл. Да, я убил и его.
— Признаюсь, что не понимаю, почему вы это сделали, ничего не зная о тройне.
— Произошла скверная путаница... Доктора Холла тайком привел в дом другой Джон — которого вы называете Джоном Третьим, — но я этого не знал. Впервые я увидел его в библиотеке, поджидающим меня. Доктор Холл сказал, что он тот врач, который принимал роды у матери Джона в 1905 году. Близнецов он не упоминал, вероятно зная о сюрпризе, который планировали ребята, и обещав не выдавать их.
Доктор Холл говорил о Джоне, но я думал, что он имеет в виду моего Джона, а он подразумевал своего. У него возникли подозрения на мой счет, он начал вынюхивать и выяснил, что кризис уничтожил состояние. Доктор посвятил годы тому, чтобы его Джон получил половину капитала, и был в ярости. Он угрожал разоблачить меня и отправить в тюрьму, если я не возмещу потери. Я уже принял решение убить Джона ночью накануне Крещения, а этот Холл собирался нарушить все мои планы. Поэтому мне пришлось убить и его.
