Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей

Глава пятьдесят шестая

Вперяясь в небо статью горделивой,

Рос на волнах корабль неторопливый,

Но с ним и Айсберг рос громадой молчаливой.

Сержант Льюис был страшно доволен коротким упоминанием о нём, сделанным Морсом в выступлении перед туристами, во всяком случае, он пересматривал (в сторону повышения) свои оценки риторического искусства шефа. Хорошо, он (Льюис) знал теперь всю картину, но интересно послушать детали в пересказе для несведущей аудитории. Он никогда не ходил в лучших учениках в школе, но часто думал, что никогда не был бы настолько хуже первых учеников, если бы учителя охотно повторяли объяснение, а ещё лучше, повторяли и в третий раз. Стоило Льюису прочно схватить суть предложения, идеи, гипотезы, теории, и он без труда видел её значение, вытекающие из неё выводы, — и не хуже всякого другого, даже Морса. Для него проблему составляли первые стадии изучения вопроса, в то время как Морс — тот доходит до нескольких ответов по разным пунктам ещё до того, как дочитает до конца список вопросов. Вот что больше всего в этом человеке вызывало у Льюиса восхищение — способность сразу вырываться вперёд, опережая всех с самого старта, хотя порой он и оказывается совсем не на той дорожке. Но не это главное. Главное, Морс, по всему видно, верит, что Льюис не только бежит вместе с ним и держится рядом, но что Льюис временами замечает кое-что, лежащее впереди, чего не уловил сам Морс, пока они полным ходом неслись к победному финишу. Смешно, конечно, но Льюис заметил, что начинает верить, будто такое ложное впечатление может продержаться долго.

«У него несколько педантичная дикция, — думала доктор Мол, — но ведь он говорит предложениями, это необычно даже для проповедников, не говоря уж о полицейских. И — благодарение Господу! — он не стоит, засунув руки в карманы, и не позвякивает там монетами». Он напоминал её учителя латыни, в которого она была по уши влюблена, интересно, смогла бы она так же увлечься этим человеком. Он выглядел несколько полноватым, но не толстым, и она подумала, что, вероятно, он слишком увлекается спиртным. Вид у него усталый, словно всю ночь он провёл на ногах, занимаясь своими расследованиями. Пожалуй, он из тех мужчин, с которыми она с удовольствием завела бы роман, и ей подумалось, интересно, изменял ли он когда-нибудь жене… И уж конечно никакая жена не выпустит мужа из дома в такой, с позволения сказать, не очень чистой рубашке. Доктор Мол чуть заметно улыбнулась собственным мыслям, ей хотелось быть уверенной, что она отлично выглядит. И она попыталась выбросить из головы мысль, что, может быть, у него дырявые носки.

Пока лайнер медленно выруливал на взлётную полосу, лейтенант Эл Морроу изо всех сил пытался выжать из ремня безопасности один-другой лишний дюйм, чтобы иметь возможность пошевелить своим необъятным телом, намертво пришпиленным к узкому креслу. Он разомкнул наручники, которые скрепляли его со спутником. Морроу повидал достаточно много преступников самого разного сорта, но этот вот данный проходимец вряд ли из тех, кто способен выкинуть неожиданный финт. О’кей. В уборную он, конечно, будет его сопровождать. Но что касается всего остального, то мужик никуда не денется, потому что зажат между фюзеляжем с одной стороны и человеком-горой, каким был Морроу, — с другой. Лейтенант открыл своё любимое чтиво «Высокое искусство ужения на мух» и, когда реактивная громада самолёта взревела и, набирая скорость, помчалась по взлётной полосе, ещё раз бросил быстрый взгляд на сидевшего рядом с ним человека: лицо неподвижное, но скованное, неспокойное; глаза смотрят вперёд, но взгляд совершенно невидящий; лоб гладкий, без складок, но чувствуется напряжение, похоже, он весь в нерадостных воспоминаниях.

— Хочешь чего-нибудь почитать, приятель?

Стрэттон покачал головой.

Всё, как и предполагал лейтенант.

…Просто удивительно, как всё отлично сошлось в Оксфорде, — совсем как вырастал айсберг, когда к нему приближался «Титаник».

Во всём виновата, конечно, Лаура! Эта женщина никогда не могла говорить негромко, её голос звучал как минимум вдвое громче, чем требуется при обычном разговоре, а заговорщицкий шёпот — как нормальная речь. И особенно на любом виде общественного транспорта у этой свихнувшейся, но милой, старой гусыни никак не получалось соразмерить усилия своих громогласных голосовых связок. Стрэттону очень хотелось, чтобы у неё где-нибудь имелся рычажок для регулирования громкости и он мог бы в любой момент уменьшить звук. Не раз он спрашивал свою свежеобретенную жену, неужели она хочет, чтобы весь мир знал о её делах! Ну, возможно, это небольшое преувеличение. Но ведь кто-то подслушал их планы — или услышал достаточно, чтобы, сложив два и два, получить четыре. И нужно же такому случиться, чтобы этот «кто-то» так же — и даже больше, чем Лаура, чем он, Эдди! — захотел пропажи Волверкотского Языка.

План номер два согласовали вечером в гостинице «Юниверсити-Армс» в Кембридже. План настолько простой, что его даже не стоило называть так громко: всю дорогу до Оксфорда Лаура будет во всеуслышание (более лёгкого задания для неё и не придумаешь) жаловаться на ноги; совершенно естественно (она постоянно садилась на кресло во втором ряду справа) она будет первой в очереди у портье в «Рэндольфе» — даже миссис Роско, возможно, уступит ей свою непререкаемую привилегию; войдя в отведённую им комнату, она сразу же ставит сумочку у незапертой двери и сразу же принимает ванну. Таким образом, вору останется по-детски простое задание — просунуть руку в дверь и взять сумочку. Его собственная роль? В принципе держаться как можно дальше от своей комнаты.

Полицию (каким бы образом она ни оказалась вовлечённой в это дело) прежде всего будет интересовать, кто выигрывает по страховке, и он, Стрэттон, потягается с женой Цезаря в свободе от подозрений. По правде говоря, он уже давно подготовил для этого почву, начав подкатываться к Ширли Браун, что оказалось не так уж трудно, потому что ему хотелось подкатываться к Ширли Браун, а упомянутой леди польстило приглашение на вечернюю прогулку вокруг Радклифф-сквера, во время которой они заметили руководителя тура, Ашендена, и, в свою очередь, попались на глаза всевидящей Джанет Роско, женщине, которую никто не переваривал, но которой все верили. Очень умный маленький штрих, между прочим! До этого Стрэттону не давал покоя план номер один (теперь отброшенный), поскольку он не предусматривал, куда ему девать сумочку. Но стоило ли об этом тревожиться? Какое это имело значение, пусть сумочку даже и найдут вскоре после её пропажи, найдут, скажем, в ближайшей мусорной урне? Да, никакого! Единственное, от чего нужно было действительно избавиться, так это от самой драгоценности, и не только из-за денег по страховке, но и потому, что кто-то ещё желал, чтобы Кемп не увидел её как своих ушей. И желал страстно.

А потом Лаура взяла и наступила на всё это! Наступила своей проклятой больной, в мозолях, ножищей, и всё испортила.

Взяла и умерла.

Он (Стрэттон) не имел ни малейшего отношения к той первой смерти. Нет, нет! А вот касательно второй… Э, это совсем другое дело. И что бы ни случилось, он ни за что не скажет правду — никогда и никому, тем более по своей воле, даже этому всезнайке, главному инспектору Морсу.

Но всё равно он не мог не уважать его, достаточно вспомнить, как Морс одним только залпом из бортовых орудий сразу пробил брешь в первой линии его фортификаций, когда позвонил по трансатлантическому телефону.

— Нет, инспектор, ничего не могу сообщить вам по поводу смерти Кемпа. Ничего.

— Меня больше интересует драгоценность, сэр.

— А! «Драгоценность, которая была нашей», как говорила Лаура.

— Хватит валять дурака!

— Простите, инспектор?

— Я сказал: не бреши!

Глава пятьдесят седьмая

Что значит имя?

Роза пахнет розой,

Хоть розой назови её, хоть нет.

Несмотря на то что утро выдалось довольно прохладным, несколько человек из сидевших в комнате Бо Нэша с удовольствием согласились бы, чтобы центральное отопление несколько снизило температуру. Говард Браун вытирал лоб большим носовым платком, Джон Ашенден провёл рукавом спортивной куртки по верхней губе, почувствовав, как на ней выступают капельки пота. Морс тоже не выдержал и оттянул немного тесноватый воротник рубашки, после чего продолжил:

— Я знаю, кто украл Волверкотский Язык. Я знаю, где он, и абсолютно уверен, что его скоро вернут. Я знаю также, кто из вас убил доктора Кемпа.