Джон Карр - Тот, кто шепчет
Да, черт возьми! Его нельзя беспокоить!
Удивляет ли вас сейчас, что «Кертис» бросился вниз по задней лестнице, словно за ним гнался сам дьявол?
Но у меня не было времени размышлять об этом, потому что доктор Гарвис вернулся с сообщением, которое меня чрезвычайно испугало. Фей Ситон уехала. Оставленная ею записка, в особенности содержащаяся в ней фраза «Портфель – полезная вещь, не правда ли?», выпускала джинна из бутылки, вернее – плащ из портфеля.
Я знал, что она собирается делать. Не будь я полным идиотом, я бы понял это еще ночью.
Именно тогда, когда я сказал Фей Ситон, что если мисс Хэммонд поправится, то полиция не будет задействована, на ее губах появилась эта жуткая улыбка, и она пробормотала:
«Разве?» Фей Ситон чувствовала отвращение и усталость и готова была дать волю своему гневу.
В ее комнате в Лондоне находилась улика, все еще грозившая Гарри Бруку гильотиной. Она твердо решила забрать ее, вернуться с нею в Грейвуд, швырнуть ее нам в лицо и потребовать ареста Гарри.
Итак, посмотрите!
Так называемый Стивен Кертис был в полном отчаянии. Но ему казалось, что он еще может выкрутиться. Когда он подкрался в темноте к Марион и сыграл с ней этот трюк, связанный с Калиостро, Марион не видела его и слышала только его шепот. Ей бы никогда даже в голову не пришло (и действительно не пришло, мы разговаривали с ней позднее), что на нее напал ее жених. Его никто не видел, он незаметно пробрался в дом через черный ход, поднялся по задней лестнице, вошел в спальню мисс Хэммонд, а потом снова спустился вниз, торопясь покинуть дом, пока все его обитатели не собрались в комнате, привлеченные выстрелом.
Но Фей Ситон, возвращающаяся в одиночестве по безлюдной, поросшей лесом местности с уликой, грозящей Гарри смертной казнью?…
Вот почему, мой дорогой Хэммонд, я послал вас вслед за ней и приказал вам ни на секунду не оставлять ее. Но потом все пошло не так, как надо.
– Этот чертов шутник, – подхватил Риго, – ворвался в комнату, в которой я спал, стащил меня с кровати, подтащил к окну и сказал: «Смотрите!» И я посмотрел в окно и увидел двух выходивших из дома людей. «Это мистер Хэммонд, – сказал он, – но скорее, скорее, скорее, кто его спутник?» – «О Боже! – сказал я. – Или я сплю, или это Гарри Брук». И он выбежал из комнаты, чтобы позвонить по телефону.
Доктор Фелл крякнул.
– Но я забыл, – объяснил доктор Фелл, – что Хэммонд прочел письмо этой женщины вслух, причем его голос звенел, и наполовину обезумевшему человеку, стоявшему внизу у задней лестницы, все было слышно. И, – прибавил доктор Фелл, поворачиваясь к Майлсу, – он сел с вами в одну машину и поехал на станцию. Верно?
– Да! Но он не сел в поезд.
– О нет, он сел в поезд, – сказал доктор Фелл. – Он просто вскочил в него после того, как это сделали вы. Вы не заметили его, даже не думали о нем, потому что лихорадочно искали женщину. Прочесывая поезд, вы не удостоили взгляда мужчину, державшего – как делали многие – перед лицом газету.
Вам не удалось найти Фей, и в этом вы должны винить самого себя, поскольку в своем возбужденном состоянии не могли рассуждать логически. В постигшей вас неудаче нет ничего загадочного. Ей, как и вам, было тяжело находиться в толчее, и она, воспользовавшись своей женской привлекательностью, смогла избежать этого. Она ехала в купе проводника.
И это дурацкое обстоятельство привело к завершающей трагедии.
Когда Фей приехала в Лондон, она была вне себя от гнева и отчаяния. Она собиралась покончить с этой историей. Она собиралась обо всем рассказать. Но потом, когда суперинтендент Хедли уже находился в ее комнате и настойчиво подталкивал ее к признанию…
– Да? – торопила его Барбара.
– Выяснилось, что она по-прежнему не способна это сделать, – сказал доктор Фелл.
– Вы имеете в виду, что она все еще любит Гарри Брука?
– О нет, – ответил доктор Фелл. – Все это осталось в далеком прошлом. Ее чувство к нему основывалось на кратковременной иллюзии, что она может стать порядочной женщиной. Нет, в этом повинен злой рок, который преследовал ее всегда, что бы она ни делала. Видите ли, Гарри Брук, превратившийся в Стивена Кертиса…
Профессор Рию всплеснул руками.
– Этого, – перебил он доктора, – я тоже не могу понять. Как произошла такая метаморфоза? Когда и каким образом Гарри Брук стал Стивеном Кертисом?
– Сэр, – ответил доктор Фелл, – больше всего на свете меня раздражает процедура удостоверения личности, требующая проверки множества документов. Поскольку вы официально опознали этого человека как Гарри Брука, я предоставляю Хедли выяснять все остальное. Но полагаю, – он посмотрел на Майлса, – что вы знакомы с «Кертисом» не очень долгое время?
– Нет, всего пару лет.
– И, по словам вашей сестры, он был демобилизован по состоянию здоровья чуть ли не в начале войны?
– Да. Летом 1940 года.
– Я думаю, – сказал доктор Фелл, – что к тому времени, когда началась война, жизнь с постоянным ощущением нависшей над ним опасности стала для Гарри Брука невыносимой. Его нервы были вконец истрепаны. Одна мысль о том, что Фей Ситон обладает уликой, которая могла бы… ну, представьте себе холодный рассвет и неясные очертания ножа гильотины над своей головой.
И он решил сделать то, что множество людей уже делали до него: вырваться на свободу и начать новую жизнь. В конце концов, немцы захватили Францию, как он полагал, навсегда – деньги и вся собственность его отца были для него в любом случае потеряны. По моему мнению, существовал настоящий Стивен Кертис, погибший при отступлении под Дюнкерком. Гарри Брук был офицером связи между французской и английской армиями. В тогдашней неразберихе он завладел одеждой и документами настоящего Стивена Кертиса и выдал себя за него.
В Англии он стал вживаться в новый образ. Он был на шесть лет старше – на двенадцать, если считать войну – того юноши, который думал, что хочет стать художником. Он занимал довольно прочное общественное положение. Он был помолвлен с девушкой, получившей богатое наследство, с которой ему было уютно, поскольку она опекала его, что в глубине души его всегда устраивало…
– Как странно, что вы сказали это, – пробормотал Майлс. – Вы почти дословно повторили слова Марион.
– Таково было положение дел, когда появилась Фей, и это грозило разрушить всю его жизнь. Понимаете, бедняге вовсе не хотелось убивать ее. – Доктор Фелл взглянул на Майлса: – Вы помните, какой вопрос он задал вам в кафе на вокзале Ватерлоо, оправившись от первого ужасного шока?
– Подождите-ка! – ответил Майлс. – Он спросил меня, сколько времени потребуется Фей на то, чтобы привести в порядок библиотеку. Вы хотите сказать…
– Если бы это заняло около недели, он мог бы найти предлог, который позволил бы ему не попадаться ей на глаза. Но вы лишили его всякой надежды, сказав, что на это уйдет несколько месяцев. И ему пришлось принять решение. – Доктор Фелл щелкнул пальцами. – Даже не разоблачая его как убийцу мистера Брука, Фей все равно могла разрушить его жизнь. И тогда он, вспомнив эпизод из жизни Калиостро…
– Я должен восстановить свое честное имя! – воскликнул разъяренный профессор Риго. – Да, я действительно как-то раз сказал ему, что подобным образом можно испугать до смерти человека с больным сердцем. Но осторожно вложить револьвер в руку жертвы и создать впечатление, что выстрел произведен ею самой… нет, до этого я не додумался. Гениальное преступление!
– Вполне с вами согласен, – сказал доктор Фелл. – И я искренне полагаю, что никто не сможет повторить его. Вы совершаете убийство, обставив все таким образом, словно жертва умерла от испуга при виде злоумышленника, которого никогда не существовало.
Профессор Риго все еще был в ярости.
– Мало того, что это не входило в мои намерения, – заявил он, – но – как я ненавижу преступления! – из-за этой дополнительной детали я даже не распознал трюка, сыгранного под самым моим носом. – Он замолчал, достал из кармана носовой платок и вытер лоб. – Был ли в голове Гарри Брука, – спросил он, – какой-нибудь еще хитроумный план, когда он последовал сегодня днем за Фей Ситон в Лондон?
– Нет, – ответил доктор Фелл. – Он собирался просто убить Фей Ситон и уничтожить все улики. Я содрогаюсь при мысли о том, что могло бы произойти, окажись он на Болсовер-Плейс раньше, чем Хэммонд и мисс Морелл. Но вы понимаете, «Кертис» следовал за ними. Поскольку Фей Ситон ехала в купе проводника, он тоже не нашел ее в поезде. Поэтому он был вынужден следовать за ними, чтобы они привели его к жертве.
Затем появился Хедли. И «Кертис», который мог слышать каждое слово, стоя в коридоре у двери комнаты Фей на Болсовер-Плейс, совершенно потерял голову. Он был одержим одним желанием: завладеть плащом – испачканным кровью плащом, единственной проклятой уликой против него, – прежде чем Фей не выдержит и выдаст его.
