Лори Кинг - Нелепо женское правленье
Я надеялась найти личный сейф мисс Чайлд в кабинете либо в гардеробной; скорее всего, в последней. Вполне объяснимая природная трусость советовала обыскать сначала кабинет, но я заставила себя пренебречь этим голосом разума и проследовать мимо, молясь, чтобы Марджери и Мари не страдали в эту ночь бессонницей. Над дверьми Марджери горела лампочка. Отсюда единственный путь побега, если кто-то появится на лестнице — через окно гардеробной на улицу.
В доме тихо, но в Лондоне ведь никогда тихо не бывает. Большой город постоянно шепчет, шумит, гудит — живет. Осматриваюсь. Половик персикового цвета, на стенах акварели. Лампа в сделанном из фрагментов витражей абажуре апельсиново-персиково-абрикосовой гаммы, слегка напоминающем бокалы Марджери. Останавливаюсь. Сердце при каждом сокращении подпрыгивает до самой носоглотки. Пятидесятифутовый коридор кажется разверстой утробой растения-хищника, приглашающего войти внутрь добычу — меня, мелкую мошку.
Я заставила себя идти вперед, и двери Марджери медленно поплыли навстречу. Натянутые нервы кричали, что Мари и Марджери пригнулись за дверьми, приготовились к прыжку, сейчас, сейчас…
Время, казалось, остановилось, но на самом деле прошло полминуты, и я остановилась под лампой. Дверь часовенки не заперта. Перед алтарем горит вечная свеча, дает достаточно света. Дверь в гардеробную на замке.
Замок, однако, простенький, сразу сдался. Под стать замку и содержимое комнаты: только шмотки, но много и дорогие. Солидные «Ворт и Пуаре», «Шанель» вносит модную нотку. По сравнению с этим гардеробом лавка моих эльфов — захудалый ломбард. Единственная полезная информация, добытая в гардеробной — что у Марджери тяга к экзотике в выборе нижнего белья и что она храпит. Вышла, заперла дверь, снова оказалась под лампой.
Кабинет тоже заперт, замок добротный, прочный. Трудилась над ним в поте лица и всего тела, проклиная всех замочных дел мастеров и мистера Иейла в особенности. Он отнял у меня двенадцать минут, и каждую из этих семисот двадцати секунд я ожидала, что дверь этой горгоны Мари грохнет об стену и на горле моем сомкнутся ее гадкие щупальца. Проклятый механизм еще и щелкнул напоследок, заставив выступивший на мне пот превратиться в ледяную корку. Я проскользнула внутрь, закрыла дверь и заперла ее на защелку. Отдышалась, прислушалась. Горгона Мари казалась спящей Белоснежкой.
Глаза адаптировались к скудному освещению из-под двери и от углей камина. В комнате никаких заметных изменений со дня последнего нашего занятия не произошло. Я накинула на дверь шаль, заткнула замочную скважину носовым платком и включила свет.
Знакомая комната. Вспоминая ее, я взвешивала три возможных варианта маскировки сейфа. Второй оказался верным. Декоративный карниз сбоку камина скользнул в сторону, обнаружив стальной квадрат со стороной восемь дюймов.
Я опустилась на подлокотник дивана, тупо уставившись на эту железяку. Дура я, дура… Холмса бы сюда! Замок наилучшего качества, он не поддастся на мои уловки, усвоенные за курс обучения у одного из холмсовских знакомых (не того, который открыл ресторан). Популярный образ взломщика сейфов со стетоскопом — фикция. Сейфы открывают не на слух, а при помощи осязания, пальцами. Железные нервы и бесконечное терпение требуются этому артисту, художнику — взломщику сейфов. После всего пережитого в последние дни я явно проиграю в схватке с этим чудом техники.
«Зови Холмса! — советовал здравый смысл. — Вот увидишь, как мимолетное раздражение мигом сменится на его лице пониманием, сочувствием… В конце концов, не вскроешь сейф сегодня — он и завтра никуда не убежит».
Я поднесла к камину стул, растерла ладони и пальцы и сосредоточилась на механизме замка. Очень скоро по лбу поползли капли пота, все время норовя затечь в глаза. Жару добавляли и тлеющие у ног угли. Через полчаса я откинулась на спинку стула, перевела дыхание, размялась.
Час. Два часа. Я бьюсь над этим магическим квадратом, все чаще прерываясь для отдыха. Пальцы ласково поглаживают наборный диск. Губы безмолвно шевелятся. Подхожу к дивану, вытягиваюсь на нем в полный рост, расслабляюсь. Возвращаюсь к прерванной работе. Сначала мне помогает Холмс, но потом образ его блекнет, в мозгу остаются лишь баранье упорство и непреклонность с проблесками сценических решений типа: «Входит Марджери»; «В комнату вбегает Мари с занесенной над головою кочергой».
Двадцать минут шестого. Через три часа и шесть минут отчаянных мучений наборный механизм сладко зевнул и ослабел в моих дрожащих пальцах.
Я откинулась и прижала ладони к лицу. Лицо, ладони, тело словно бы принадлежали разным людям. Согнав все части тела в кучу, я вытащила очки.
Секретов у Марджери оказалось немного, но секреты весьма весомые. На зрительную память я не жалуюсь, но сейчас не тот случай, чтобы доверять памяти. Позаимствовав у Марджери лист бумаги, взяв ее перо, я сделала краткую опись документов. Вот они в хронологической последовательности:
— свидетельство о браке с майором Томасом Силвертоном, 23 мая 1915 года;
— орден «Военный крест» на пурпурно-белой ленте;
— телеграмма, начинающаяся словами «С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ…», датированная 3 ноября 1916 года;
— свидетельство о браке, составленное на французском языке, датированное 9 декабря 1920 года — еще и двух месяцев не прошло; Марджери записана под девичьей фамилией, никакого упоминания о Силвертоне; супруг ее — некий Клод де Финетти, адрес его лондонский, род занятий — французский эквивалент нашего «джентльмен»;
— завещание от 19 декабря 1920 года, подписанное Марджери, а также в качестве свидетелей Мари и еще какой-то не вполне грамотной женщиной; согласно этому документу, половину имущества она оставляет мужу, а вторую половину — Новому Храму в Господе;
— еще одно завещание, составленное в тот же день, согласно которому Клод де Финетти оставляет все свое имущество жене, Марджери.
Я всмотрелась в почерк этого человека, внимательно прочитала имя, которым он себя называл. Буквы, нанесенные на бумагу рукою обманщика. Свидетельствующие об аморальности «м», дышащие жестокостью «т», самовлюбленные взлеты пера, завитки законченного подлеца. Я нисколько не сомневалась, что здесь отметился мой похититель. Что ж, вот мы и встретились… «Клод»…
В сейфе также хранились четыре письма «моей дорогой жене», подписанные «К.». Взглянув на первое, я отпрянула, как от ядовитой змеи. Подавила непроизвольный порыв швырнуть их в огонь; преодолев отвращение, заставила взять в руки. Письма эти можно назвать любовными, с небольшой оговоркой, что понятию «любовь» можно придать самое широкое толкование… вплоть до противоположного, добавил бы какой-нибудь скептик античного Востока. Я добросовестно зафиксировала важные детали: «…прошлый четверг…», название пьесы, ресторан… Сложила, убрала, гадливо вытерла руки. Письма помогли объяснить тирады Марджери о самоотречении и дисциплине.
Уже пять тридцать семь, пора все убирать и убираться самой. Я стерла отпечатки пальцев с сейфа, вернула на место стул, навела порядок на столе.
В мозгу беспокойно копошился еще один вопрос: как могла Марджери незаметно покидать эту комнату и возвращаться в нее? Взгляд в первую очередь упал на книжные полки, но они, как оказалось, не служили прикрытием проема в стене. Взгляд мой вернулся к карнизу камина, скрывавшему сейф.
Комната Мари. За камином, с другой стороны от сейфа. Рядом с камином — несколько этажей полок со всякими фотоснимками, статуэтками и сувенирными побрякушками. Чувство симметрии! Я нажала на каминный карниз с другой стороны. Щелчок — и стенка с полками подалась.
Я гордо выпрямилась, довольная плодами своих глубокомысленных умозаключений и спонтанных действий. Гордыня тут же улетучилась, изгнанная шумом в коридоре. Я прыгнула к двери, щелкнула выключателем, содрала с двери шаль, вырвала носовой платок из замочной скважины, швырнула шаль на спинку дивана, прыгнула к потайной двери, вернулась к столу, сгребла свои заметки, выключила настольную лампу, снова метнулась к камину. Щелчок спрятавшей меня двери совпал со щелчком выключателя. Кто-то включил свет, и лучик его упал на мое плечо. Я прильнула к щелке.
В кабинет вошла Марджери. Растрепанная и заспанная, съежившаяся под халатом, она выглядела на все свои сорок лет, но все равно казалась очень красивой. Она подошла к камину, сгребла угли в кучку, поскребла голову ногтями, зевнула и бухнулась на диван. К моему облегчению, Марджери схватила шаль и, не обратив никакого внимания на то, что она снята, накинула на плечи.
Разоблачение мне в тот момент не угрожало. Марджери не собирается воспользоваться потайным проходом (что это проход, а не шкаф, я поняла по сквозному ветерку, овевавшему ноги). И к работе за письменным столом, где еще не остывшая лампа излучает вполне ощутимое тепло, она тоже не стремится.
