Агата Кристи - Убийство Роджера Экройда

Когда дверь закрылась за последним из уходящих, он подошел к огню.

— Ну, мой друг, — сказал он спокойно, — а что вы думаете обо всем этом?

— Не знаю, что и подумать, — признался я откровенно. — Для чего вы это сделали? Почему бы сразу не пойти к инспектору Рэглану и не сообщить ему правду вместо того, чтобы делать виновному такое сложное предупреждение?

Пуаро сел и вынул портсигар с крошечными русскими папиросами. С минуту или две он молча курил. Потом сказал:

— А вы воспользуйтесь своими маленькими серыми клеточками, — предложил он. — Мои действия всегда обоснованы.

С минуту я колебался, а затем медленно произнес:

— Первое, что приходит мне в голову, это то, что вы сами не знаете, кто виновен, но уверены, что он должен быть найден среди присутствовавших здесь людей. Следовательно, ваши слова имели целью вынудить признание неизвестного убийцы?

Пуаро утвердительно кивнул.

— Умная мысль, но неверная.

— Я подумал: возможно, заставив его поверить в то, что вы знаете, кто убийца, вы заставите его выдать себя… не обязательно признанием. Он мог бы попытаться закрыть вам рот так же, как он закрыл его недавно мистеру Экройду… прежде, чем вы смогли бы сделать что-либо завтра утром.

— Ловушка, в которой я сам был бы приманкой! Merci, mon ami[46], но для этого я недостаточно героичен.

— Тогда я вас не понимаю. Насторожив его, вы, несомненно, рискуете дать убийце возможность скрыться?

Пуаро покачал головой.

— Он не гложет скрыться, — сказал он мрачно. — У него только один путь… И тот путь не ведет к свободе.

— Вы действительно уверены, что один из только что присутствовавших здесь совершил убийство? — спросил я с недоверием.

— Да, мой друг.

— Кто он?

Несколько минут он молчал. Потом, бросив в камин окурок папиросы, заговорил спокойно и раздумчиво.

— Я поведу вас тем путем, каким прошел сам. Шаг за шагом вы пойдете за мной и убедитесь сами, что все факты неоспоримо указывают на одно лицо. Начну с того, что я заметил два факта и одно небольшое расхождение во времени, которые особенно привлекли мое внимание. Первый факт — телефонный звонок. Если бы Ральф Пэтон был на самом деле убийцей, этот звонок должен быть нелепым и бессмысленным. Следовательно, сказал я сам себе, Ральф Пэтон не убийца. Я удовлетворился тем, что телефонный вызов не мог быть сделан кем-нибудь из дома, и тем не менее я был убежден, что должен искать своего преступника среди тех, кто в тот роковой вечер находился в доме. Таким образом, я сделал вывод, что звонил, по всей видимости, соучастник. Этот вывод меня не совсем удовлетворял, но я его пока оставил.

Затем я стал искать мотивы вызова. Это было нелегко. Я мог судить о них лишь по результату. А результат состоял в том, что убийство было обнаружено в тот же вечер, вместо того чтобы быть обнаруженным, по всей вероятности, на следующее утро. Вы с этим согласны?

— Да-а, — признал я. — Конечно. Поскольку мистер Экройд приказал, чтобы его не беспокоили, вероятно, никто не стал бы заходить к нему в тот вечер.

— Très bien[47]. Дело продвинулось, не так ли? Но мотивы по-прежнему оставались неясными. Какая была выгода в том, чтоб убийство обнаружили в тот же вечер, а не на следующее утро? И тогда — единственная мысль, за которую я ухватился: убийце необходимо было знать, когда будет обнаружено преступление, чтобы обязательно присутствовать при взламывании двери или сразу же после этого. А теперь мы подходим ко второму факту — к отодвинутому от стены креслу. Инспектор Рэглан не счел нужным обращать на это внимание. Я же, наоборот, отнесся к этому как к факту особой важности. В своей рукописи вы нарисовали аккуратный небольшой план кабинета. Если бы он был сейчас с вами, вы бы увидели, что кресло, будучи выдвинутым на место, указанное Паркером, стояло бы на прямой линии между дверью и окном.

— Окном! — произнес я быстро.

— У вас та же мысль, что сначала появилась и у меня. Кресло, — подумал я, — было выдвинуто для того, чтобы заслонить от тех, кто войдет в дверь, нечто, связанное с окном. Но вскоре я отбросил это предположение, так как хотя у кресла и высокая спинка, окна оно почти не закрывало — заслонялось лишь пространство между оконным переплетом и полом. Да, mon ami[48]… Но вспомните, что как раз перед окном стоял стол, на котором были газеты и журналы. Так вот, этот стол полностью закрывался выдвинутым креслом… И у меня появилась первая смутная догадка.

Предположим, на столе что-то было. Это «что-то» положил убийца и не хотел, чтобы оно было замечено, когда взломают дверь. Пока я не имел ни малейшего представления, что это могло быть. Но подобные очень интересные факты мне были известны и раньше. Например, это могло быть что-то такое, чего убийца не мог унести с собой в тот момент, когда совершал преступление. В то же время для него было жизненно необходимым незаметно и поскорее убрать эту вещь сразу же по обнаружении преступления. А отсюда — телефонный звонок и возможность для убийцы быть на месте при обнаружении трупа.

Теперь дальше. До прихода полиции на месте события было четыре человека. Вы, Паркер, майор Блант и мистер Реймонд. Паркера я исключаю сразу, потому что, когда бы ни обнаружили преступление, он бы, естественно, при этом присутствовал. Кроме того, именно он сообщил мне об отодвинутом кресле. Таким образом, подозрение с Паркера снималось (подозрение — в убийстве. Я все еще считал возможным, что миссис Феррарс шантажировал он). Реймонд и Блант, однако, оставались под подозрением, так как если бы преступление было обнаружено рано утром, вполне возможно, что они могли бы явиться на место слишком поздно, чтобы успеть забрать предмет, оставленный на круглом столе.

А теперь, что же это был за предмет? Вы знаете мои сегодняшние доводы относительно услышанного отрывка разговора. Как только я узнал, что к Экройду приходил представитель компании по продаже диктофонов, у меня в голове засела мысль о диктофоне. Вы слышали, о чем я говорил в этой комнате полчаса назад? Они все согласились с моей теорией… но, кажется, не обратили внимания на один чрезвычайно важный факт. Допустив предположение, что в тот вечер мистер Экройд пользовался диктофоном, они не поинтересовались, почему же диктофон не был обнаружен?

— Я об этом тоже не подумал.

— Мы знаем, что мистер Экройд приобрел диктофон, но среди его имущества его не оказалось. Так что если с того стола что-то взяли, то почему бы этому «что-то» не быть диктофоном? Но в способе, как ею убрать, были определенные трудности. Внимание всех было сосредоточено на убитом. Я думаю, что любой из тех, кто был в комнате, мог бы подойти к столу незамеченным. Но у этого диктофона существенные размеры, его не положишь незаметно в карман. Для него требуется особое вместилище.

Вы улавливаете, куда я клоню? Начинает вырисовываться фигура убийцы. Это человек, который был на месте при обнаружении преступления сразу же после убийства, но который не мог там быть, если бы преступление обнаружили на следующее утро. Это человек, носящий с собой какое-то вместилище, куда можно было бы спрятать диктофон…

— Но зачем ему потребовалось убирать диктофон? — перебил я. — С какой целью?

— Вы как мистер Реймонд. Считаете, что в половине десятого был слышен голос мистера Экройда, говорящего в диктофон. Но подумайте немножко об этом полезном изобретении. Вы диктуете в него, так? А через некоторое время секретарь или машинистка включает его, и голос слышится снова.

— Вы хотите сказать… — произнес я, задыхаясь.

Пуаро кивнул.

— Да. Именно это я и хочу сказать. В девять тридцать мистер Экройд был уже мертв. Говорил диктофон — не человек.

— И его включил убийца. Значит, в ту минуту он находился в комнате?

— Возможно. Но мы не должны исключать вероятности применения какого-нибудь механического устройства… чего-нибудь наподобие реле времени или даже обыкновенного будильника. Но в таком случае мы должны добавить еще две черты к портрету нашего воображаемого убийцы. Он должен быть кем-то из тех, кто знал, что мистер Экройд купил диктофон, и — кто смыслит в механике.

Точно так же я все представил себе, когда мы столкнулись со следами на подоконнике. Здесь у меня напрашивалось три вывода:

1. Они и в самом деле могли быть оставлены Ральфом Пэтоном. В тот вечер он был в Фернли, мог забраться в кабинет и обнаружить в нем убитого отчима. Это была одна гипотеза.

2. Была и другая возможность. Следы мог оставить кто-то другой, у которого были на подошвах такие же полосы. Но у всех обитателей дома подметки из гладкого каучука, а в случайное совпадение рисунков на туфлях Ральфа Пэтона и кого-нибудь из посторонних я не верю. На Чарльзе Кенте, как об этом утверждает буфетчица из «Собаки и свистка», были ботинки — «нечищенные ботинки».