Джорджетт Хейер - Смерть шута
– Конечно, мэм, я знаю, но вы так крепко спали, что я пожалела вас будить. Видите ли, мэм, увы, вам предстоит узнать неприятные известия...
Фейт мгновенно вспомнила о том, что сделала вчера, и издала непроизвольный вскрик. На ее воспаленные нервы этот поступок оказал столь странное успокаивающее действие, что она почти забыла о вчерашнем! Но теперь, когда ее покинуло то почти сомнамбулическое состояние, в котором она совершила вчера поход в комнату к мужу, ей показалось все это страшным... Страшным и неестественным настолько, что она готова была поклясться, что сделала все это в забытьи...
– Неприятные известия? Какие же? – спросила она у Лавли, сжимая руки.
– Хозяин, мэм...
Значит, ей удалось это сделать. Фейт судорожно сглотнула. На лице у Лавли застыло удивленно-испуганное выражение...
– Хозяин скончался, мэм.
Фейт издала звук, не слишком напоминавший рыдание, и сразу же спрятала лицо в ладонях:
– О нет, нет, нет...
Лавли обняла ее и прижала к своей мягкой, теплой груди:
– Ничего не поделаешь, мэм, крепитесь... Он умер во сне, без страданий... Я думаю, всякий хотел бы умереть именно так, раз уж мы все смертны...
Фейт зарыдала, но не от горя и даже не от жалости – нет, она рыдала о том, что кратковременное затмение превратило ее в убийцу, и еще – от огромного чувства облегчения... Лавли гладила ее по голове и утешала как могла. Наконец она вытерла лицо, а служанка уговорила ее выпить чашечку чая, чтобы прийти в себя.
Она с трудом глотала чай между спазмами сдерживаемых рыданий, когда вошла Вивьен.
– О, Вивьен! – только и высказала Фейт.
Вивьен не была способна понять, как можно рыдать над тем, от чего следует только прыгать от радости. Поэтому она сказала довольно резко:
– У вас нет причин так убиваться. Всем известно, в каком жалком состоянии вы пребывали столько лет.
– О нет, нет, не надо так говорить! – взмолилась Фейт.
– Ну что ж, извините, но я не смогла бы сказать, что мне его жаль. Язык не повернется. Мне кажется, это самое восхитительное событие, которое когда-либо случалось в этом доме!
Фейт, конечно, была несколько шокирована этой речью, но, с другой стороны, она не способна была принимать голую правду и считать себя убийцей; соображение о том, что смерть Пенхоллоу всех освободила, стало для нее крайне важным. Фейт тут же начала думать о себе как о благодетельнице. Тем более, и Лавли нашептывала ей на ухо успокоительные вещи, говоря о невыносимости характера Хозяина, о самодурстве, и Фейт быстро освоилась со своим новым положением. В глубине души она заменяла слова УБИЙСТВО и ОТРАВЛЕНИЕ другими, более благозвучными синонимами и стала думать о себе и совершенном преступлении просто возвышенно.
– Ну что вы, что вы! – притворно возмутилась Лавли. – Разве можно говорить такое вдове? Когда в доме еще лежит тело Хозяина?..
И повернулась к Фейт, не обратив ни малейшего внимания на гневный румянец, зажегшийся на щеках Вивьен.
– Ах, Лавли, мне так ужасно, я просто не знаю, что делать! – простонала Фейт, слегка жеманясь.
– Так-так, но вы, надеюсь, не перестанете умываться только потому, что в доме появился покойник? – едко заметила Вивьен.
Эта мысль показалась Фейт очень странной, и она слегка заволновалась:
– Я? О, я не знаю... Впрочем, как это принято... Ну что ж, Лавли, ты приготовишь мне ванну, как обычно?
– Ну конечно, дорогая, – улыбнулась ей Лавли. – А после ванны вы снова ляжете в постельку, и я принесу вам завтрак. Вам станет много лучше, уверяю вас.
– Ох нет! – простонала Фейт. – Мне кусок в рот не лезет... И не надо меня просить. Наверно, мне надо спуститься вниз, не так ли? Я просто не знаю, что думать, что делать...
– Лучше полежите немножко спокойно! – посоветовала Лавли. – Там, внизу, сейчас доктор, и я думаю позвать его к вам – может быть, он даст вам чего-нибудь от нервов. Это доктор Рэйм. У Лифтона грипп, и он не мог приехать.
– Нет-нет, не надо, мне доктор не нужен, тем более этот Рэйм! – возразила Фейт. – Разве что надо спросить его про Адама... Неужели это мне предстоит? Я не вынесу таких ужасных разговоров! Но мне, вероятно, все же надо это сделать...
– Если вы не хотите видеть доктора, у вас нет особых причин с ним встречаться! – заметила Вивьен. – Там сейчас Раймонд, и вы вряд ли скажете доктору что-нибудь новенькое. Этого давно уже следовало ожидать. Ведь Лифтон предупреждал об опасности, не так ли?
– Да-да, верно! И Чармиэн, которая давно его не видела, заметила в нем перемену...
– Мэм, вот только Раймонд просил вас сообщить ему, будете вы встречаться с доктором или нет. Что мне сказать?
– Нет. Доктора мне не надо. Но если он хочет сам со мной поговорить, я готова. Ты сделаешь мне ванну наконец, Лавли?
– Конечно, мэм, не беспокойтесь! – улыбнулась Лавли.
Вивьен еще осталась, намереваясь всласть поговорить о причинах и следствиях смерти Пенхоллоу, но Фейт сразу же оборвала ее, простонав, что неспособна переносить подобные беседы. Вивьен презрительно ее оглядела и вышла.
В столовой собралось несколько домочадцев, которые нехотя завтракали. Как всегда, Клара разливала чай и кофе, то и дело сморкаясь в свой вечный затерзанный платочек... Тем же платочком она вытирала глаза. Конрад с отвращением поедал яичницу с беконом. Обри, которого, казалось, не слишком огорчили последние события, аккуратно намазывал мармелад на тоненький кусочек тоста. Барт так и не притронулся к пище и меланхолически помешивал ложечкой кофе в чашке, уставясь в стол. Не было Раймонда и Чармиэн. На вопрос Вивьен, где они, Клара пробурчала, что они вместе с доктором все еще в спальне у Пенхоллоу.
Вивьен положила себе в тарелку рыбы и села за стол. Конрад, задумчиво подняв глаза к потолку, сказал в пространство:
– Ну, сегодня я, конечно, не пойду на работу... Никто не стал ему противоречить, тем более что на работу Конрад отправлялся не чаще раза в неделю. Вивьен едко сказала:
– Что можно делать столько времени в спальне? По-моему, машина доктора стоит у ворот уже часа два. Чем он у нас занимается?
– Дорогая, стоит ли вдаваться в эти подробности? – сладеньким голосом заметил Обри. – Конечно, я восхищаюсь вашей силой воли, которая не позволила вам предаваться переживаниям, но смею заметить, что в нашей семье кое-кто все же немного расстроен...
– Но уж не ты! – поднял на него красные глаза Барт.
– Дорогой мой, меня просто потряс этот голос Марты сегодня утром – невероятно потряс! Нет, не то что я убит смертью отца, пожалуй, нет. В последнее время он выказывал очень, очень тревожное намерение вмешаться в мою прекрасно налаженную жизнь, так что его смерть я могу в некотором смысле считать избавлением от грозившей мне опасности!
– Хорошо, что хоть у одного из вас нашлось смелости сказать правду! – сказала Вивьен.
– Не могли бы вы попридержать за зубами ваши чертовы мысли! – гневно сказал Барт и посмотрел на Вивьен. – Мы все знаем, что вы думали о нашем отце!
– Ладно-ладно, Барт, не распаляйся, – попросила Клара. – Не надо новых ссор. Смею сказать, он действительно был старик с причудами, но теперь, когда он умер, я просто не знаю, как мы станем жить без него... Тревелин станет совсем другой без этого старого задиры... – она промокнула глаза платочком. – Я вот плачу, а почему – и сама не знаю. Ведь он так много меня обижал при жизни, а все равно я плачу... Да, а был ли кто-нибудь у Фейт?
– Я видела ее, – сказала Вивьен. – В настоящий момент она принимает ванну.
– Она сильно убита? – спросил Конрад. Вивьен хмыкнула:
– Во всяком случае, выглядит она именно так. Терпеть не могу этого ханжества, когда не могут удержаться от «приличных случаю» рыданий, – а ведь умер человек, который безжалостно тиранил ее и которого она ненавидела!
– Нет уж, это слишком! – оборвал ее Конрад. – Конечно, отец бывал с ней ужасно груб, это верно, но вот уж нельзя сказать, чтобы она его ненавидела! Нет, я думаю, она очень переживает!
– Ее вид тебя вполне удовлетворит, в таком случае, – холодно сказала Вивьен. – Она ведет себя в точности так, как в книжках описываются приличные вдовы!
В столовую вошел Клей.
– Неужели это случилось? – ошарашенно обратился он к присутствующим. – Я сегодня проспал, встал поздно и услышал весть об этом от горничной. Я просто не могу поверить!
– Если ты о смерти отца, то да, он умер! – резко сказал Конрад. – Так что ты можешь подняться к себе и сменить этот пёстрый пуловер на что-нибудь более пристойное для траура!
– Да-да, конечно, я же не знал, что такое дело, а то бы ни за что не надел его! Я сменю его после завтрака... – засуетился Клей. – Я просто никак не могу поверить! Но как это случилось? Когда?
– Какая тебе, к черту, разница, когда и как! – рявкнул Барт, наливаясь злобой. – По твоей морде ясно видно, как ты рад этому! Вот и радуйся!
– Н-нет, я, к-конечно, совсем не рад... – забормотал Клей, покрываясь розовыми пятнами. – Как можно говорить такие вещи...
