Филлис Джеймс - Черная башня
Она знала, что делать. Сквозь внутренний ритм слез Урсула прислушалась. Из-за соседней двери не раздавалось ни звука, кроме размеренного храпа Грейс Уиллисон. Урсула протянула руку и зажгла свет. Лампочка была самой маленькой мощности, какую только сумел найти Уилфред, но все равно почти слепила глаза. Урсула представила слепящий прямоугольник света, выдающий ее намерения всему миру. Она знала, что никто не увидит его, однако воображение все равно вдруг наполнило мыс шумом бегущих ног, громкими криками. Урсула уже не плакала, и все-таки распухшие глаза видели комнату, словно на полупроявленной фотографии: размытые, искаженные силуэты, колеблющиеся, тающие, различаемые сквозь слепящую завесу, пронизываемую иголочками света.
Она выждала. Ничего не произошло. Из соседней двери по-прежнему раздавалось лишь хриплое и мерное дыхание Грейс. Следующий шаг был легок: Урсула уже проделывала его дважды. Она скинула обе подушки на пол и, пододвинувшись к краю постели, осторожно сползла на мягкие валики. Хотя подушки и смягчили удар, ей показалось, будто вся комната содрогнулась. Молодая женщина снова подождала. Из коридора не донеслось ничьих торопливых шагов. Она приподнялась, села на подушках, прислонившись к кровати, и стала продвигаться к изножью. Вытянуть из халата пояс оказалось совсем нетрудно. И тогда Урсула начала мучительный путь к двери.
Ноги у нее были парализованы, вся сила, что осталась, заключалась в руках. Мертвые ступни лежали на холодном полу, белые и вялые, точно рыбы, пальцы распластались, будто отвратительные наросты. Линолеум был не полированным, но ровным, и она скользила по нему с удивительной скоростью. Урсула вспомнила, с какой радостью она когда-то обнаружила, что у нее получается задуманное. Что она может, пусть этот способ нелеп и унизителен, передвигаться по комнате без помощи кресла.
Однако теперь предстоял более дальний путь. Хорошо, что двери в крыле были современными, хлипкими и, чтобы открыть их, требовалось всего лишь опустить ручку. Урсула связала пояс халата в петлю и со второй попытки ухитрилась набросить ее на ручку. Потянула — дверь тихонько открылась. Вытянув из-под себя одну подушку, Урсула выбралась в тихий коридор. Сердце грохотало в груди так, что, казалось, выдаст ее своим стуком. Она снова стянула пояс с ручки и, преодолев несколько футов коридора, услышала, как закрывается дверь.
В дальнем конце коридора всегда горела одна тусклая лампочка в темном плафоне, поэтому Урсула хорошо видела короткий лестничный пролет, что вел на второй этаж. Туда-то она и стремилась попасть. Добраться до лестницы оказалось на диво легко — линолеум в коридоре, хотя его тоже никогда не натирали, был еще более гладким, чем в спальне. А может, Урсула просто усовершенствовалась в избранном способе передвижения. Она скользила вперед с почти опьяняющей легкостью.
Однако лестница представляла собой препятствие посложнее. Урсула планировала подтягиваться по перилам, ступенька за ступенькой. Увы, приходилось втягивать и подушку — та еще понадобится на втором этаже. А подушка словно раздулась, превратилась в огромную мягкую и белую помеху. Ступеньки были узкими, прислониться к ним толком не получалось. Два раза подушка падала вниз, и два раза Урсуле приходилось спускаться, чтобы подобрать ее. С мучительным трудом преодолев четыре ступеньки, она выработала лучший способ продвижения: обвязала одним концом пояса талию, а другим — подушку. Жаль только, сразу халат не надела. Может, он и мешался бы, но без него Урсула уже дрожала.
Так, ступенька за ступенькой, потея и задыхаясь, несмотря на холод, она подтягивалась, цепляясь обеими руками за перила. Лестница немилосердно скрипела. Урсула в каждую секунду ждала услышать слабый призыв звонка у чьей-нибудь кровати, а в ответ на него — торопливые шаги Дот или Хелен.
Она не знала, сколько времени потребовалось на то, чтобы подняться наверх. Теперь Урсула сидела, скорчившись и дрожа, на верхней ступеньке, вцепившись трясущимися руками в перила так судорожно, что шаткое дерево буквально ходило ходуном. Она смотрела на темный холл внизу. Тогда-то и появилась фигура в плаще. Ни шум шагов не предвещал появления этой фигуры, ни кашель, ни звуки дыхания. Секунду назад коридор был пуст, а в следующий миг человек в коричневом плаще — голова склонена, лицо скрыто спадающим капюшоном — безмолвно и быстро прошел внизу и скрылся в коридоре. Урсула ждала, испуганная, еле осмеливаясь дышать, съежившись, чтобы сделаться как можно незаметнее. Она вернется. Урсула знала, что она вернется. Как жуткое изображение смерти, которое она видела в старинных книгах, вырезанное на величественных гробницах. Она помедлит перед ней и, откинув скрывающий лицо капюшон, явит осклабившийся череп и пустые глазницы. Пронзит ее через перила костяными пальцами. Сердце Урсулы, в холодном ужасе бившееся в грудной клетке, словно разбухло и стало слишком большим для тела. Наверняка этот громкий частый стук выдаст ее! Казалось, прошла целая вечность, но Урсула понимала — на самом деле не больше минуты, прежде чем фигура вновь появилась и так же молча и быстро прошла в большой дом. Молодая женщина смотрела ей вслед полными ужаса глазами.
Тогда-то Урсула и поняла, что не покончит с собой. Это ведь всего-навсего Дот, или Хелен, или Уилфред. Кто же еще мог тут проходить в этот час? Однако потрясение, испытанное при виде этой безмолвной, тенью скользнувшей мимо фигуры, возродило в душе Урсулы волю к жизни. Если она и правда хочет умереть, то что же делает здесь, скорчившись в неудобной позе на холодном полу? У нее ведь есть пояс от халата. Даже сейчас не поздно затянуть его вокруг горла и соскользнуть с лестницы. Только Урсула не могла. Сама мысль о последнем падении, о впивающемся в шею поясе заставила ее застонать от мучительного протеста. Нет, она с самого начала не собиралась убивать себя. Никто, даже Стив, не стоит вечного проклятия. И что он в этом понимает, ее бывший муж, не веривший в ад? Однако теперь Урсуле надо закончить свое путешествие. Необходимо достать пузырек с аспирином, который лежит где-то в медкабинете. Она не воспользуется им сейчас, зато всегда будет держать при себе, чтобы было легко дотянуться. Будет знать, что, если жизнь станет совсем невыносимой, у нее есть средство положить конец мучениям. А может быть, если выпить только горсточку, а пузырек оставить возле кровати, они наконец поймут, как она несчастна. Ведь только этого она и хотела с самого начала. Они напишут Стиву. Обратят внимание на ее страдания. А может, даже заставят Стива увезти ее обратно в Лондон. Проделав такой долгий путь, она просто обязана попасть в медкабинет.
Дверь не составила для нее никаких проблем. Зато, скользнув внутрь, Урсула поняла, что проиграла. Она не могла зажечь свет. Лампочка в коридоре светила тускло, и даже при раскрытой двери этого слабого мерцания не хватало, чтобы определить местоположение выключателя. А чтобы включить его при помощи пояса, надо было точно знать, куда целить. Протянув руку, молодая женщина пошарила по стене. Ничего. Сделав из пояса петлю, она принялась бить ей туда, где, по ее расчетам, находился выключатель. Пояс падал, так и не достигнув цели. Урсула снова заплакала — потерпевшая поражение, отчаянно замерзшая, внезапно осознавшая, что придется проделывать мучительное путешествие обратно и что влезть на кровать будет тяжелее и болезненнее всего, что она перенесла до сих пор.
И тут вдруг из темноты протянулась рука. Вспыхнул свет. Урсула вскрикнула от испуга и задрала голову. В проеме двери стояла Хелен Реймер, одетая в распахнутую спереди коричневую сутану с откинутым назад капюшоном. Две женщины глядели друг на друга, почти окаменев от потрясения. И Урсула видела, что в обращенных на нее глазах застыл ровно такой же ужас, как и в ее собственных.
III
Грейс Уиллисон резко проснулась, и тут же тело начало непроизвольно дрожать, как будто сильная рука трясла ее, чтобы окончательно разбудить. С трудом приподняв голову над подушкой, Грейс вслушалась в темноту, но ничего не услышала. Шум, который разбудил ее, реальный или воображаемый, уже стих. Она включила лампу над кроватью. Почти полночь. Грейс потянулась за книгой. Жаль, что томик Троллопа такой тяжелый. Придется класть его на покрывало, а поскольку после того, как Грейс вытягивала ноги в привычной для спанья позе, согнуть колени ей было трудно, от необходимости поднимать голову и вглядываться в мелкий шрифт быстро уставали глаза и шея. Все эти неудобства порой заставляли ее задуматься: а является ли чтение в постели таким уж удовольствием, как она верила еще с тех дней детства, когда папино стремление сэкономить на электричестве и мамины предрассудки насчет вреда для глаз и необходимости восьмичасового здорового сна лишили ее лампочки над кроватью. Левая нога подрагивала, и Грейс с отстраненным интересом наблюдала, как беспорядочно подпрыгивает комок одеяла — словно под ним застрял какой-то зверек. Внезапное пробуждение посреди ночи всегда было для нее плохим предзнаменованием. Предстоит нелегкое бдение. Грейс боялась бессонницы и на миг даже подумала, не помолиться ли о том, чтобы хоть сегодня ее миновала эта участь. Однако она уже отчитала молитвы, да к тому же бесполезно просить о милости, которую, как научил ее опыт, она все равно не получит. Взывать к Господу о том, чего он дарить не намерен и явно об этом дает знать, все равно что вести себя точно капризное и неразумное дитя. Грейс наблюдала за выделываемыми ногой движениями с интересом, черпая смутное успокоение в ощущении, что это непокорное тело уже не принадлежит ей.
