Констан Геру - Замок Шамбла
– Я давно все это знаю, — ответила графиня, которая не могла преодолеть легкого смущения, когда услышала подобные воспоминания.
– А как по-вашему, графиня, — продолжала Мари Будон, — оставалась ли я верна с тех самых пор, как служу вам, то есть с самого детства, тем чувствам, которые испытывали к вашему роду мои предки и которые переходили от отца к сыну?
– Без всякого сомнения, — сказала графиня, устремив на служанку изумленный взгляд. — Я даже могу сказать, что ты превзошла их всех и что в анналах нашего рода нет примера такой слепой и безграничной преданности, которую ты доказала нам. Однако хочу тебя спросить, что все это значит?
– Ровным счетом ничего, мне только хотелось услышать от вас это уверение до того, как я вас оставлю.
– Ты хочешь нас оставить?! — закричали в один голос графиня и госпожа Марселанж.
– Успокойтесь, ваше сиятельство, — с горечью произнесла Мари Будон. — Я вас оставлю не раньше, чем мы окажемся в Швейцарии, далеко от Пюи и Риома. Я сделаю это, чтобы избавить вас от всякого беспокойства.
При этих словах графиня вдруг вскочила в сильном волнении.
– Мари! — вскрикнула она, крепко сжимая руку служанки. — Мари, ты подслушивала нас!
– Нет, — ответила Мари Будон, освобождая свою руку. — Но я все слышала, все слышала… это произошло совершенно случайно. Я была в вашей комнате и… смотрите.
Она указала пальцем на потолок, где находился люк между этажами.
– Люк был открыт, — объяснила Мари Будон. — И я услышала свое имя… и все остальное.
Госпожа Негли опустилась на стул в глубоком смятении.
– Графиня, — сказала наконец Мари Будон, стараясь казаться спокойной. — Знаете ли вы что-нибудь трогательнее привязанности собаки к ее хозяину? Если хозяин прогонит ее, она все равно вернется к нему, если он несправедливо побьет ее, она ползает у его ног, умоляет и просит прощения. Несчастен ли он, голоден, презираем и отвергнут всеми, собака всегда с ним. Она разделяет его бедность, терпит с ним голод, следует за ним повсюду. Как бы жалок он ни был, пусть виновен в воровстве и даже в убийстве, на свете всегда есть существо, для которого он чист и свят, которое сохраняет ему неизменную верность, — это его собака. Этот хозяин хоть и может совершить преступление, но он никогда не расстанется с верным псом, который видит в преступнике только любимого хозяина и будет защищать его даже ценой собственной жизни. Хозяин никогда не расстанется с ним, а вы, графиня, хотите это сделать!
Эти слова совершенно выбили графиню из колеи. Когда Мари Будон закончила, госпожа даже не знала, что ей ответить: надменная графиня ла Рош-Негли испытывала чувство стыда перед своей служанкой!
– Послушай, Мари, — сказала она наконец тихим голосом, — я была не права и прошу тебя остаться.
– Это невозможно, ваше сиятельство, — ответила Мари Будон печально и твердо. — Я уже не та верная служанка, которой вы полностью доверяли, а вы уже не та уважаемая хозяйка, за которую я не колеблясь дала бы изрубить себя на куски.
– Мари! — вскрикнула госпожа Марселанж умоляющим тоном.
– Ваше сиятельство, я сейчас уложу вещи и поеду завтра с вами в Швейцарию, — сказала Мари Будон. — Вы меня оставите там, где вам угодно, и клянусь вам, я всегда стану хранить молчание.
Она медленно удалилась, оставив обеих дам, пораженных этим последним ударом. Что с ними будет без Мари Будон? Без этой верной, бдительной и неустрашимой собаки, постоянно готовой напасть на тех, кто им угрожал? Когда уедет Мари Будон, их домом овладеют пустота, холод и мрак. Вот что говорили себе эти женщины, вдруг впавшие в уныние и видевшие в отъезде служанки зловещее предзнаменование.
XXXII
Утром 22 августа 1842 года Риом наполнился приезжими, желавшими присутствовать на процессе, о котором повсюду так много говорили. Трагедия в Шамбла была окружена такой таинственностью и таким количеством сплетен, пересудов и кривотолков, что дело это приняло исключительные масштабы. Арзак, уличенный в лжесвидетельстве и приговоренный к десяти годам, множество подкупленных и запуганных свидетелей, подсудимый, которому открыто покровительствовали жена и теща жертвы, предположения о постыдной близости как о вероятной причине преступления, близости, о которой дотоле лишь намеками упоминалось в судебных слушаниях и которая теперь могла быть доказана, — все это привлекло в Риом столько народа, что в гостиницах и на постоялых дворах не осталось свободных мест.
Однако подлинная причина всеобщего любопытства состояла в том, что было объявлено о присутствии на процессе графинь де Шамбла, сделавшихся за два года поистине легендарными личностями и предметом постоянных разговоров. В Риоме, как и в Пюи, подсудимый, виновность которого стала почти очевидной в ходе предыдущих слушаний, из-за повышенного интереса публики к процессу оказался отодвинутым на второй план. Всеобщее внимание сосредоточилось на двух женщинах, делая из них настоящих героинь этой кровавой драмы. Город волновался с раннего утра. На улицах собирались группы людей, которые задавали друг другу одни и те же вопросы: увидят ли они графинь де Шамбла? Приехали ли они? Где остановились? О приезде графинь де Шамбла в Риом никто не слышал, и, поскольку казалось, что в небольшом городе подобное событие не может остаться незамеченным, поползли слухи, что эти две свидетельницы в суде не появятся.
Однако это не соответствовало действительности. Обе дамы находились в Риоме еще с 21 августа. Для того чтобы избежать ненужного внимания, они приехали поздно вечером и под чужими именами поселились в одной из главных гостиниц города неподалеку от здания суда. Проснувшись от шума на улице, они вдруг ощутили в этом городе те же беспокойство, волнение и тревогу, которые так часто преследовали их в Пюи. Из своей комнаты они следили за движениями групп людей, которые им были незнакомы и в которых они изначально чувствовали врагов.
Они уже час неподвижно и безмолвно стояли за кисейными занавесками, глядя на улицу, как их внимание привлекло какое-то необычное движение у входа в зал суда. Взволновавшаяся толпа вдруг бросилась к ступеням, образуя живую гору или какого-то чудовищного зверя — гигантского, размахивающего руками, с пылающей головой и сверкающими глазами. Среди этой безобразной ревущей людской массы графини де Шамбла смогли разобрать двух женщин, бледных, испуганных, в изорванных платьях, которые пытались вырваться из страшных объятий этого тысячеглавого чудовища.
– Несчастные! — вскрикнула графиня, побледнев от испуга. — Эти негодяи разорвут их!
– Боже мой! — прошептала госпожа Марселанж. — Чем провинились эти бедные дамы, что навлекли на себя гнев такой массы народа?
Графиня бросилась к звонку. Тотчас явился слуга.
– Что там случилось? — спросила графиня, вся дрожа и указывая на то место, где происходила ужасная сцена.
– Не знаю, но сейчас пойду разузнать, — ответил слуга, который сам казался взволнованным.
– Пожалуйста, поскорее.
Слуга вышел. Графиня и госпожа Марселанж отошли от окна, будучи не в состоянии наблюдать это отвратительное зрелище, и, повернувшись спиной к улице, ждали возвращения слуги. Он вернулся через несколько минут.
– Ну что? — полюбопытствовала графиня.
– Это две бедные женщины, которых толпа чуть не убила. К счастью, стало известно, что произошла ошибка, и теперь две дамы вне опасности.
– Ошибка?.. — спросила госпожа Негли.
– Да, — сказал слуга. — Их приняли за графинь де Шамбла.
Он повернулся и вышел. Эти слова, произнесенные самым простым тоном, произвели на обеих женщин впечатление разорвавшейся бомбы. После ухода слуги они долго стояли, словно окаменев.
– Приняли за графинь де Шамбла!.. — прошептала наконец госпожа Негли, склонив голову на грудь и устремив глаза в пол.
После долгого молчания она добавила:
– За графинь де Шамбла!.. Этого достаточно… это объясняет все… это оправдывает все!..
Потом, подняв голову и остановив взгляд на дочери, она спросила:
– Ну, что ты скажешь на это, Теодора? Что ты скажешь об этом имени, странном и гибельном талисмане, который пробуждает убийц? Нам еще не вынесли никакого приговора и не назначили наказания, а между тем здесь, как и в Пюи, нам достаточно одного имени Шамбла, чтобы низкая чернь бесстыдно освистала нас и, возможно, изрубила бы на куски, если бы не…
– Если бы не мужество Мари Будон, матушка, — перебила ее госпожа Марселанж.
От этих слов гнев графини вдруг стих, она смутилась, отвернулась и промолчала. Госпожа Марселанж продолжала:
– Пятьдесят шагов отделяют нас от здания суда, куда мы должны явиться через час, а мы не уверены, сможем ли дойти туда живыми. Ах! Если бы Мари Будон была тут, я пошла бы без опасения и без нерешительности, так же спокойно под защитой ее преданности, как если бы проходила по нашей гостиной в Пюи. Но ее здесь нет — и мы робеем, как заблудившиеся ночью дети, не смея ни оставаться на месте, ни сделать шаг вперед!
