Найо Марш - В мишуре и блестках
Время пошло, подумал Аллейн и вспомнил о Фоксе и его бригаде: не случилось ли с ними чего в пути? Сейчас бы очень пригодилась радиосвязь. Помощники могут явиться в самый неподходящий момент. Впрочем, по большому счету уже все равно.
Во сколько встают слуги в Холбердсе? Около шести? Неужто он ошибся, промахнулся, свалял дурака? И теперь, устроив засаду, прождет впустую, как нередко бывает в его работе?
В конце концов, его версия, если ее вообще можно было назвать версией, основывалась на единственном косвенном и весьма легковесном доказательстве. Не версия, а скорее догадка. И он мог бы проверить ее, как только она пришла ему в голову. Но проверять пришлось бы долго и утомительно, Аллейн предпочел открытую схватку, неожиданный выпад.
Он перебрал в уме все сведения, добытые по крупинкам от Трой, гостей, Хилари и прислуги. Что касается мотива, подумал Аллейн, то тут и черт ногу сломит. Но само преступление вырисовывалось довольно четко. Однако какими доказательствами он располагает? Набор идиотских выходок, которые можно расценить как угрозы. Исчезновение. Человек в парике. Волос от парика и кровь, возможно, того человека на кочерге. Золотистый ошметок на молодой ели. Дурацкая попытка взломать замок сундучка. Клин между оконными рамами. Разбитая ваза неимоверной ценности и его левое предплечье, ноющее от боли. Свалка во дворе мистера Смита в бытность его старьевщиком вряд ли являла собой более диковинную смесь.
Аллейн поежился, поднял воротник пиджака и снова уставился в щель между створками ставень. От ледяного колючего ветра у него слезились глаза.
В общей сложности Аллейн провел немало лет в той изнуряющей неподвижности, что на языке полицейских зовется «сидением в засаде». Дабы физический дискомфорт и скука не взяли верх над зоркостью глаз и остротой восприятия, Аллейн выработал собственные приемы самодисциплины. Роясь в памяти, он отыскивал строчки, обрывки фраз своего любимого автора, Шекспира, которые имели какое-либо, пусть самое причудливое, отношение к расследованию. Например: «О горе мне! Каким слепцом я стал из-за любви, как исказился свет в моих глазах», или «Безумные убийцы, с безумством внимая, верят ему», а также «Прочь, подкупленный гонец». Последняя цитата всегда приходилась очень кстати, когда какой-нибудь продажный свидетель подводил полицию.
От развлечения с фразами он незаметно перешел к припоминанию сонетов. И вот, когда, утирая слезы и опасаясь пошевелить рукой, мгновенно отзывавшейся дикой болью, Аллейн начал читать про себя «Растрата духа — такова цена желаний…», он вдруг увидел, как во дворе мелькнул слабый огонек.
Огонек путешествовал по двору вприпрыжку, а потом запорхал, словно мотылек, над сокровенным творением Найджела — катафалком.
«Ну вот, — подумал Аллейн, — дождались».
На долю секунды лучик света попал ему прямо в лицо, и Аллейну невольно почудилось, что его присутствие раскрыто. Огонек снова вернулся к первоначальному объекту, чтобы затем медленно переместиться на приближавшуюся группу людей, словно сошедших со старинной жанровой картины, почерневшей от времени. Две фигуры шли согнувшись, волоча что-то тяжелое по снегу.
Волокли они сани. Луч сфокусировался на земле перед катафалком, и в пятне света возникли руки в перчатках и ноги в тяжелых ботинках, толкавшие и пинавшие большие приземистые сани.
Аллейн переменил положение. Он присел на корточки на подоконнике, снял крючки со ставень, но придерживал их рукой сомкнутыми, оставив довольно широкую щель для наблюдения.
Мужчин было трое. Ветер по-прежнему гулял по двору, воя и ухая, но Аллейн смог различить голоса. Фонарь, видимо, не без труда установили сбоку от упаковочной клети, служившей основой надгробия. В луче света мелькнула фигура мужчины с длинной лопатой в руках.
Две пары рук ухватились за крышку упаковочной клети. «Подымай», — раздалась команда.
Аллейн отпустил ставни. Подхваченные ветром, они распахнулись и ударились о стену дома. Аллейн перескочил через подоконник и зажег фонарик.
Свет ударил прямо в лица Котеночку, Мервину и Винсенту, стоявшему по другую сторону ящика.
— Рановато вы принялись за работу, — произнес Аллейн.
В ответ он не услышал ни звука, не заметил ни жеста. Посреди бушующей непогоды люди стояли немы и неподвижны, словно внезапно окоченели от холода.
— Винс, — послышался тенорок Котеночка, — попросил нас подсобить. Убрать тут.
Снова тишина.
— Точно, — наконец выдавил Винсент.
— Он уж ни на что не годится, сэр, — сказал Мервин. — Испорчен. Бурей.
— А что же Найджел вам не помогает? — осведомился Аллейн.
— Мы не хотели его расстраивать, — объяснил Мервин. — Он легко расстраивается.
Им приходилось говорить очень громко, чтобы перекричать бурю. Аллейн, выслушивая нелепые объяснения слуг, двинулся в обход группы у катафалка, пока не наткнулся на какую-то преграду, оказавшуюся одной из колонн, подпиравших навес над парадным крыльцом. Аллейн вспомнил, что, когда ребята Рэйберна подбирали свою амуницию с крыльца, у входа горела праздничная гирлянда, украшавшая колонны.
Держа троицу в луче света, словно под прицелом, Аллейн протянул руку к последней колонне и ощупал ее. Затем попятился и поискал выключатель на стене дома. Слуги слегка пошевелились, следя за его действиями, скашивая глаза и все теснее придвигаясь друг к другу.
— Почему, — крикнул Аллейн, — вы не дождались, пока рассветет?
Мужчины заговорили разом, наперебой, выдавая отрывочную и противоречивую информацию: Хилари терпеть не может беспорядка, Найджел чрезвычайно озабочен судьбой статуи. Очень скоро запас отговорок иссяк.
— Ладно, — сказал Винсент, — потащили. — И руки в перчатках снова взялись за клеть.
Аллейн нашел выключатель. Внезапно крыльцо и двор оказались залитыми светом, как во время рождественского праздника. Представление театра теней с мелькающими огнями и черными силуэтами окончилось. Сцена прояснилась: трое тепло одетых мужчин стояли вокруг упаковочной клети и свирепо взирали на четвертого.
— Прежде чем вы ее уберете, я хотел бы заглянуть внутрь, — сказал Аллейн.
— Там ничего нет, — пронзительным голосом объявил Котеночек.
Его перебил Винсент:
— Она заколочена. Заглянуть нельзя.
— Это всего-навсего старая упаковочная клеть, сэр, — пояснил Мервин. — В ней пианино привезли. А сейчас она набита всяким ненужным мусором.
— Прекрасно, — отозвался Аллейн. — Я хочу на него взглянуть, если позволите.
Он подошел ближе. Трое мужчин сбились в кучку перед клетью. «Боже! — подумал Аллейн. — Какие же они безнадежно жалкие и убогие».
Он понимал, что каждый из них тщетно ищет защиты у других. Они желали бы сплотиться, перестать существовать по отдельности, слиться в единое целое.
— Так не пойдет, — сказал Аллейн. — Вы только навредите себе, если станете придерживаться такой линии. Я должен заглянуть в ящик.
— Мы вам не позволим, — заговорил Котеночек, словно перепуганный ребенок, отчаянно пытающийся сопротивляться. — Трое на одного. Поберегитесь.
— Послушайте, сэр, — добавил Мервин, — не стоит. Как бы чего не вышло. Не стоит.
— Накликаете беду, — подхватил Винсент. Видно было, как он дрожит. — Лучше не надо. Не связывайтесь с нами. — Его голос взметнулся вверх, и он взвизгнул: — Предупреждаю! Слышите, я предупредил вас!
— Винс! — одернул товарища Котеночек. — Заткнись.
Аллейн подошел к ним, и они разом согнули колени, сгорбили спины, словно пародируя изготовившихся к бою борцов.
— Самое худшее, что вы можете сейчас сделать, — предупредил Аллейн, — это наброситься на меня. Подумайте!
— О боже! — простонал Котеночек. — Боже, боже, боже.
— А теперь расступитесь. Если вы ударите меня или не подчинитесь, вы лишь ухудшите свое положение. Вы должны понимать это. Ну!
Винсент почти незаметно взмахнул лопатой. Аллейн сделал три прыжка вперед и нагнулся. Лопата просвистела у него над головой и воткнулась в боковину упаковочной клети.
Винсент, разинув рот и прикрывая его ладонью, уставился на Аллейна.
— Дьявол побери, а вы шустрый малый!
— К счастью для тебя, — кивнул Аллейн. — Ты полный идиот, парень. Зачем ты множишь свои беды? А теперь разойдитесь, все. Давайте назад.
— Винси! — ошарашенно воскликнул Котеночек. — Ты мог снести ему башку!
— Нервишки сдали.
— Ладно, — скомандовал Мервин. — Делайте, как он говорит. Чего уж там. Они расступились.
Клеть не была заколочена. Боковая стенка снизу крепилась петлями, а сверху — крючками. Железо примерзло к дереву, Аллейн же мог орудовать только одной рукой. Со словами «больше без глупостей» он выдернул древко из лопаты и бросил его на землю перед собой.
Когда он осилил первые два крючка, боковина немного приоткрылась и оставшийся крючок вдавило в доску. Аллейн ударил по нему основанием ладони. Крючок дрогнул и отлетел.
