Агата Кристи - Часы

Сонливость исчезла. Я встал, побрился, умылся, оделся и пошел прямиком к «Кроншнепу», прибыв точно в назначенное время.

Легкий сезон уже заканчивался. Людей в гостинице было немного.

Я не стал ни о чем справляться у портье. Поднялся на лифте на четвертый этаж и прошел по коридору до номера четыреста тринадцатого.

Минуту-другую я постоял перед дверью, а потом, чувствуя себя круглым дураком, постучал три раза…

Чей-то голос сказал:

— Войдите.

Я повернул дверную ручку, дверь оказалась незапертой. Я вошел внутрь и встал как столб.

Напротив меня сидел Эркюль Пуаро. Он сиял.

— Une petite surprise, nest ce pas[19]? — сказал он. — Но, надеюсь, приятный?

— Старая вы лиса! — воскликнул я. — Как вы сюда попали?

— Я приехал в «даймлере» — очень удобная машина.

— Но что вы тут делаете?

— У меня страшные неприятности, Колин. Они все-таки настояли на ремонте. Представьте себе мое положение. Что делать? Куда ехать?

— Есть множество мест, — холодно ответил я.

— Возможно, но мой доктор посоветовал съездить к морю.

— Ах, так это, наверное, один из тех докторов, которые сначала выясняют, куда хочется пациенту, а потом уже советуют им туда съездить? Так это вы прислали мне вот это? — Я сунул ему под нос полученное письмо.

— Разумеется, кто же еще?

— Это что, совпадение, что номер у вашей комнаты четыреста тринадцатый?

— Никакое не совпадение. Я специально его заказал.

— Зачем?

Пуаро наклонил набок голову и подмигнул мне.

— Я подумал, что он мне подойдет.

— А стучать три раза?

— Я не смог удержаться. И если бы я положил в конверт веточку розмарина, было бы еще лучше. Я хотел и палец надрезать, чтобы поставить на двери кровавый отпечаток. Но все хорошо в меру. Так можно и заразиться.

— По-моему, вы впадаете в детство, — сказал я холодно. — Сегодня я куплю для вас плюшевого зайца и воздушный шарик.

— Кажется, мой сюрприз тебе не понравился. Незаметно, чтобы ты обрадовался нашей встрече.

— А вы думали, я обрадуюсь?

— Pourquoi pas?[20] Но входи, поговорим серьезно, поиграли — и хватит. Надеюсь, я буду тебе полезен. Я уже поговорил по телефону со старшим констеблем, который был чрезвычайно со мной любезен, а в настоящий момент жду твоего приятеля инспектора уголовной полиции Дика Хардкасла.

— И что вы намерены ему сообщить?

— Я хотел бы сказать это в общей беседе.

Я взглянул на него и расхохотался. Он-то может назвать это «общей беседой», но я знал, кто здесь будет говорить.

Эркюль Пуаро.

Прибыл Хардкасл. Все представились, поздоровались. Потом расселись этак по-приятельски, причем Дик исподтишка разглядывал Пуаро с тем же видом, с каким посетитель зоопарка рассматривает новое и неожиданное приобретение. Сомневаюсь, чтобы ему случалось встречать кого-нибудь, хоть немного похожего на старика.

Наконец, когда были соблюдены все правила вежливости и приличий, Хардкасл прокашлялся и сказал:

— Я полагаю, месье Пуаро, — осторожно начал он, — что вы… э-э… вы хотите во всем убедиться своими глазами? Это не совсем просто… — Он заколебался. — Старший констебль просил меня помочь вам всем, что в моих силах. Но вы должны понимать всю сложность: вопросы, возражения. И все же, раз вы приехали специально…

С некоторой холодностью Пуаро перебил его.

— Я приехал сюда из-за ремонта моей квартиры в Лондоне, — сказал он.

Я рассмеялся, и Пуаро взглянул на меня с упреком.

— Месье Пуаро незачем выходить из дому и стараться увидеть все своими глазами, — сказал я. — Он всегда утверждал, будто может сделать все то же самое, не поднимаясь из кресла. Но это ведь не совсем так, правда, месье Пуаро? А иначе зачем бы вам сюда ехать?

Пуаро отвечал с достоинством:

— Я говорил, что незачем играть в какого-нибудь фокстерьера, или гончую, или легавую, которые мечутся туда-сюда в поисках следов. Хотя признаю, для травли собака необходима. Терьер, дружок. Большой и хороший терьер.

Пуаро повернулся к инспектору. Одной рукой он с довольным видом подкручивал ус.

— Позвольте заметить, — произнес он, — что в отличие от англичан я никогда не был помешан на собаках. Лично я могу прожить и без них. Но тем не менее я считаюсь с вашими хвостатыми кумирами. Каждый хозяин любит и ценит свою собаку. Он ее балует, хвастается друзьям ее умом и сообразительностью. А теперь попытайтесь взглянуть на ту же картинку с другой стороны. Собака тоже любит хозяина. Она его балует. Она тоже хвастается его сообразительностью и умственными способностями. И так же, как и он, выходит с ней погулять не потому, что ему хочется пройтись, а потому, что этого хочет собака, так же и она старается дать ему все, чего ему не хватает.

Именно так и случилось с моим милым юным другом Колином. Он пришел ко мне не за тем, чтобы я помог ему разобраться, — он был уверен, что в состоянии справиться сам, — что, я полагаю, он уже сделал. Нет, он пожалел меня потому, что я был одинок, не у дел, вот он и принес мне задачку, которая, по его разумению, могла меня развлечь и занять. Он будто бросил мне вызов и потребовал на деле подтвердить слова, которые так часто от меня слышал, слова о том, что вполне возможно через некоторое время разобраться в любой проблеме, сидя дома, в кресле. В этом вызове, кажется, было немножко и злого умысла — совсем чуть-чуть. Скажем, он просто хотел доказать мне, что в конце концов все не так просто. Да, Колин, ты хотел капельку посмеяться надо мной! Я не сержусь. Я просто хочу сказать: ты плохо знаешь Эркюля Пуаро.

Он расправил плечи и подкрутил усы.

Взглянув на него, я нежно улыбнулся.

— Ну хорошо, — сказал я, — скажите нам ответ, если, конечно, вы его уже знаете.

— Конечно, знаю!

Хардкасл недоверчиво уставился на него.

— Вы хотите сказать, что знаете, кто убил человека в доме номер девятнадцать по Вильямову Полумесяцу?

— Естественно.

— И кто убил Эдну Брент?

— Само собой.

— И знаете, кто убитый?

— Я знаю, кем он должен быть.

Выражение лица Хардкасла говорило об очень глубоких сомнениях. Помня о словах констебля, он остался вежлив. Но в голосе зазвучало явное недоверие.

— Прошу прощения, месье Пуаро, вы заявили, что знаете убийцу трех человек. У вас есть для этого основания?

— Да.

— Вы что, сами провели расследование?

— Нет.

— Вы хотите сказать, что подозреваете кого-то, — неласково подсказал я.

— Не буду спорить с тобой из-за слов, mon cher Колин. Но я сказал — знаю! Хардкасл вздохнул.

— Видите ли, месье Пуаро, мне нужны доказательства.

— Естественно, но в вашем распоряжении есть множество способов их добыть.

— Я в этом не уверен.

— Послушайте, инспектор. Узнать, кто убийца, — именно узнать — разве не значит сделать первый шаг? Разве, отталкиваясь от этого, вы не можете двинуться дальше?

— Не всегда, — вздохнув, сказал Хардкасл. — Сколько людей из тех, чье место в тюрьме, разгуливают на свободе. И они, и мы — все это знаем.

— Но ведь это лишь небольшой процент, не так ли?..

Я их перебил:

— Хорошо. Хорошо. Вы все знаете. Но позвольте же и нам узнать.

— Я вижу, вы все еще мне не верите. И сначала хочу вам сказать: когда решение найдено, все становится по своим местам. И вам ясно, что все идет так, как надо.

— О, святые угодники, — взмолился я, — дальше что! Я согласен со всеми вашими постулатами.

Пуаро поудобней расположился в кресле и наклонился к инспектору, чтобы снова наполнить его стакан.

— Друзья мои, вы должны твердо усвоить одно. Чтобы найти ключ к любой загадке, нужны факты. А для этого нужен пес — тот терьер, который одну за одной принесет все детали мозаики и сложит…

— У ног хозяина, — сказал я. — Пусть так.

— Нельзя раскрыть преступление, сидя в кресле и только читая о нем в газетах. Нужны точные факты, а газеты редко их сообщают — если вообще сообщают когда-нибудь. Если преступление совершено в четыре с четвертью, они говорят — в четыре, а если у жертвы окажется золовка, которую зовут Александра, они говорят, что в деле фигурирует сестра по имени Элизабет. И так далее. Но в данном случае у меня был пес — Колин, пес со способностями блестящими, благодаря которым он многое сделал и у себя на службе. У него блестящая память. Он в состоянии по прошествии нескольких дней дословно воспроизвести все разговоры. Он может повторить их точь-в-точь, причем не перевирая, как почти каждый из нас, в зависимости от собственного впечатления. Могу объяснить — он не скажет: «В одиннадцать двадцать принесли почту», он опишет вам, что произошло на самом деле — постучали ли в дверь, входил ли почтальон с письмом в комнату или нет. Все это очень важно. Это значит, что он видит и слышит то, что увидел бы и услышал я сам, если бы был на месте преступления.

— Бедной собачке лишь не дано делать выводы?