Джон Карр - Отравление в шутку
Том повел плечами. Мы сидели в гостиной с розовыми занавесками, но я видел перед собой портрет Джейн Макгрегор в библиотеке.
— Он тогда был еще совсем маленьким, — спокойно проговорил Том. — Он как-то разбушевался и отрубил топориком руку статуи.
— Отрубил топориком! — невольно воскликнул я.
Том кивнул и громко шмыгнул носом, вытерев его рукавом.
— А она сказала, что рано или поздно этот топор вернется ночью и ударит его самого.
— Но послушайте! — воскликнула Джинни. — Это ведь случилось давным-давно…
— Он вспомнил об этом всерьез, лишь когда его начали беспокоить черти, — сказал Росситер. — Но этот образ всегда был в его мозгу — нянька об этом позаботилась. А когда он потерял деньги, когда начала разрушаться семья, когда он пристрастился к морфию…
— Это было так давно? — не вытерпел я.
— Да полно вам! — недовольно буркнул Росситер, переминаясь с ноги на ногу. — Мне совсем не хочется говорить на эту тему, но вы, наверное, и сами знаете: когда человек начинает проявлять интерес к морфию, он не делает инъекций. Он принимает его внутрь, глотает его как таблетки — чтобы успокоиться. Инъекции начинаются, лишь когда…
— Ну-ну, — торопил его я.
— …лишь когда все прочие способы приема утрачивают действенность. Послушайте! — воскликнул Росситер. — Это ведь все мои предположения. Я не пытаюсь никого оскорбить. Мне просто кажется, что он начал принимать морфий, когда потерял свое состояние и когда стародавние страхи начали вновь в нем копошиться. Затем эта ссора с Томом. Она стала последней каплей. Вспомните его поведение за эти годы — вы сами согласитесь, что это, пожалуй, единственное объяснение, которое сочетается с фактами…
Ветер завывал за окнами все сильнее. Росситер сделал несколько шагов по ярко освещенной комнате, опустив голову.
— Напрасно я впутался во все это, — пробормотал он.
После долгой напряженной паузы Джинни спросила странным голосом:
— Значит, белая рука появилась лишь один раз, в ту самую ночь?
— Да, остальное — плод воображения и морфия.
— Но Мери, кажется, видела….
— Ничего я не видела… — глухо сказала Мери.
Все повернулись в ее сторону.
— Я просто придумала это, — продолжала она. — Я была такая усталая, измученная, а о Джеффе рассказывали, что он занимался детективными расследованиями, и испугалась, что и к нам он приехал, чтобы расследовать… Я решила, что папа послал за тобой, и испугалась скандала…
Я вспомнил ее перепуганное лицо в холле, когда она впускала меня в дом.
Она сделала умоляющий жест. Джинни пристально смотрела то на нее, то на меня.
— В таком случае, — воскликнула Джинни, — эти убийства не имеют ничего общего с рукой?
— Боюсь, что нет.
— Но какой же мотив…
Росситер повернулся к Джинни. Лицо его было очень бледным.
— Извольте, скажу, — пробормотал он. — Этот мотив — деньги.
В уголке моего сознания вдруг закопошилось страшное подозрение. Сперва оно было расплывчатым, затем начали проступать детали, контуры, как у лица за шторой. Джинни сделала шаг назад, приложила руку ко лбу, и в страшной тишине гулко прозвучал ее вопрос:
— А где Мэтт?
Мери вскрикнула. Росситер тяжкой поступью двинулся вперед, отчего шары светильников зазвенели. В ярко освещенной белой гостиной черное пианино вдруг очень напомнило мне лакированный гроб, а вся эта комната — отделение морга.
Тут мы услышали приглушенный крик, похожий на зов. Казалось, он приближается, словно неясный силуэт путника по дороге в сумерках. Росситер ринулся к двери, распахнул ее, мы выскочили в холл. На верхней площадке лестницы мы увидели фигуру в белом. То была медсестра миссис Херрис. Она взывала, стараясь не кричать от ужаса, но страх пропитывал каждое ее слово. Белая рука держалась за перила — и я еще раз вспомнил страшное пугало.
— Пожалуйста, поднимитесь! — взвыла медсестра. — Миссис Куэйл пошла в ванную, и я не могу до нее докричаться. Надо, наверное, взломать дверь.
Белые пальцы дрожали. Миссис Херрис тоже вдоволь натерпелась за эти сутки. Какое-то мгновение Росситер стоял неподвижно, его огромная тень протянулась через весь холл, словно у древнего скандинавского воина. Но затем он крикнул:
— Убийца бродит по дому!
Грохот, потом крик. Я резко обернулся, чувствуя, что схожу с ума, ибо на сей раз эти звуки донеслись из библиотеки. Росситер рванулся туда так, словно собирался вышибить дверь плечом. Он распахнул ее, ворвался в комнату, я за ним.
Горел лишь один рожок, озаряя сумерки мерцающим желтым светом. У стола стоял судья Куэйл. Лицо его было в крови. Он взглянул на нас, не очень соображая, что происходит, потом его лицо обагрилось новым потоком крови, и он рухнул на пол. Впрочем, до этого он успел показать рукой в сторону статуи Калигулы. Что-то за ней зашевелилось. Кто-то там прятался.
Уверенными шагами Росситер приблизился к статуе. Я двинулся за ним, ступая по осколкам от бутылки из-под бренди, которая и была использована убийцей как смертельное оружие. Убийца был в этой комнате. Он прятался за Калигулой.
Росситер наклонился и стал шарить рукой в потемках.
— Лучше выходите, миссис Куэйл, — сказал он. — Все! Ваша работа окончена.
Эпилог
ЧАСЫ УМОЛКЛИ
Часы пробили восемь и умолкли. Вскоре умолкло и эхо на тихих венских улицах. В моей голове пронеслись вихрем зловещие образы из книги, которую я написал, и которая теперь лежала под рукой Росситера.
— Например, — говорил Росситер, глубоко затягиваясь сигаретой, — когда вы пишете, что судья мог отравить себя гиоскином, чтобы отвести от своей личности подозрения, это выглядит очень сомнительно. Гиоскин действует почти мгновенно. Просто безумие проглотить и надеяться, что кто-то успеет заметить это и принять все необходимые для спасения меры. Кроме того, маловероятно, что он отравил бы сифон и подверг бы опасности жизнь невинного гостя, то есть вас, если бы вы приняли его предложение и налили себе содовой. Даже если бы им не двигали соображения морального порядка, ему все равно нужен был бы посторонний, кто вовремя позвал бы на помощь и спас бы его от добровольно принятого яда. Но с другой стороны, — продолжал он, — вполне правдоподобно, что женщина принимает мышьяк, чтобы отвести подозрения от себя. Он действует относительно медленно, и симптомы очевидны. Поскольку Твиллс постоянно следил за ее состоянием, она ничем не рисковала. Но она не хотела рисковать вообще. Она, как вы помните, собственно, и вовсе не рисковала. Это и навело меня на первые подозрения. Она сразу сообщила Твиллсу, что отравлена. Это выглядит не совсем естественно. — Он отпил кюммеля и продолжал: — Я знал, что она страдала от периферического неврита. Об этом чуть позже. Но пока сравним мышьяк и гиоскин. Я, может, и не маг-кудесник, но поглядите на все это с точки зрения отравителя. Если у вас шесть гранов такого быстрого и трудноразличимого яда, как гиоскин, то зачем связываться с мышьяком? Гиоскин несравненно удобнее. Мы знаем, что убийце стало известно об этом из подслушанного разговора между Твиллсом и судьей. Твиллс сказал, что мышьяк — наиболее болезненный, но наименее опасный из известных сильных ядов. С какой же стати тогда убийце пользоваться им, если он хочет убить кого-то? Зачем применять мышьяк? Кроме того, если в его распоряжении достаточное количество гиоскина, чтобы отправить на тот свет всех обитателей этого дома, стоит ли идти на риск и похищать банку с мышьяком, который хранится в буфетной у кухни, где всегда кто-нибудь есть? — Росситер провел руками по мраморному столику, на который падали полосы света. Я не видел его лица, но мне казалось, между бровями у него пролегла морщинка. — Кроме того, зачем проявлять такую непоследовательность и давать двоим людям гиоскин, а третьему мышьяк? Гиоскин был уже подложен до того, как был принят мышьяк, так что дело не в том, что мышьяк показался менее эффективным. Кроме того, как раз гиоскин в случае с судьей Куэйлом не возымел желаемого действия. Я всегда замечал, — продолжал Росситер, — что отравитель обычно пользуется одним и тем же ядом независимо от того, сколько человек он вознамерился отравить и какие другие яды имеются в его распоряжении. Обратите внимание на список: Букенен, Армстронг, Хох, Луиза Вермилья, Боуэрс, Уэйт, Берта Гиффорд, миссис Арчер — все они совершили не одно убийство и все с помощью одного яда.
— Откуда, черт побери, — не вытерпел я, — у вас вся эта информация?
— А, это один тип из Скотленд-Ярда мне много рассказывал… Я ведь не такой уж осел… Так что с самого начала мне это показалось подозрительным. Но погодите. Прежде чем обсуждать мотив, давайте взглянем на дело с другой точки зрения. Миссис Куэйл была страшная женщина, дьявольски страшная. Возможно, у нее была склонность к некрофилии. Можете прочитать по этому вопросу Крафта-Эббинга. Я лично предпочитаю скорее касторку, но порой он способен многое прояснить. Под некрофилом я имею в виду человека, которого возбуждает зрелище смерти, покойника. Некрофилы обожают ходить за тяжелобольными, обожают обряжать покойников для похорон. Короче, их приводит в экстаз все то, что у нормальных людей вызывает отвращение. Кое-кто из знаменитых отравительниц мог вполне быть причислен к этой категории, например Луиза Вермилья и Берта Гиффорд, а также веселая женщина, которую звали Ангелом Алленгенни. Это расстройство нервной системы или желез внутренней секреции. В случае миссис Куэйл свою роль сыграли ее неврит, а также меланхолия, депрессии, нелюбовь к мужу и еще — история Джейн Макгрегор. Вы, наверное, заметили, что ее мысли были очень часто связаны с идеей смерти — у вас, кстати, об этом написано. Даже ее сны связаны с темой смерти. Впрочем, сны — это весьма шаткая почва для умозаключения. Когда ее муж выгнал Тома из дому, она пыталась отравиться. Когда она говорила с вами, то сделала вид, что боится умереть, но это было лишь притворство, и я надеюсь сейчас вам это доказать. Что же касается мотива, то тут все относительно просто. Кто еще мог так люто ненавидеть судью? Все знали, что она не могла простить ему плохого обращения с Томом. Это было началом ее болезни. И болезнь прогрессировала. Миссис Куэйл не могла думать ни о ком, кроме Тома. Болезнь и нараставшее безумие и привели ее к роковой черте. Кончилось тем, что она решила отравить мужа. Господи, но это же так очевидно. — Росситер взял желтый томик Гейне с карандашными записями на форзаце. Росситер говорил с сердитыми интонациями. Он помахал книгой перед моим лицом и сердито заговорил: — Как иначе объяснить эти слова: «Неужели личность может произвести такое впечатление?» Разумеется, речь могла идти только о Томе. Это так просто. Но вы так все усложнили, что элементарная истина исчезла за наслоениями рогаток. Твиллс то ли видел, как она украла из его кабинета гиоскин, то ли у него были серьезные подозрения на этот счет. Поэтому, когда судья упал, он сразу сообразил, что это за яд. Твиллс дал маху в другом: он упустил из виду, что она могла подсыпать гиоскин ему в бром. Она успела это сделать, он же полагал, что из-за мышьяка день-другой она будет не в форме и у него достаточно времени, чтобы решить, как действовать. Он не был уверен, что это она. Вспомните его первый вопрос в книге. Он до конца в это не верил. Но она почти одновременно отравила и бром, и содовую в сифоне.
