Гай Бутби - Тайна доктора Николя (сборник)
Мы почти понесли почтенного джентльмена в нашу шлюпку — настолько он ослабел от пережитых волнений, и через полчаса вся наша команда была уже на борту яхты.
Теперь остается сказать всего несколько слов об остальном. У нас, конечно, не было ни малейшего желания преследовать Николя и его сообщников. Спустя четыре дня мы были уже в Сиднее, а через неделю состоялась наша с Филлис свадьба. Последнее известие о докторе Николя я получил дня через три после этого радостного события.
Мы с супругой сидели вдвоем при свете камина и предавались мечтам относительно нашей будущей жизни, когда вошедший слуга подал на подносе небольшой сверточек на имя Филлис. В нем находился изящный футляр, обтянутый кожей, открыв который она обнаружила великолепное бриллиантовое колье. Там же находилась и лаконичная сопроводительная записка следующего содержания: «Шлю свой привет и наилучшие пожелания. Не откажитесь принять эту безделушку в память о нашей не совсем приятной встрече от вашего искреннего поклонника. Доктор Николя».
Мы провели свой медовый месяц в Голубых горах, а затем навсегда покинули Австралию. Какова дальнейшая судьба остальных действующих лиц этой почти трагической истории — доктора Николя, Бакстера и Истовера, — я не знаю. Что сделал Николя с китайской палочкой, обладания которой он добивался с таким упорством и настойчивостью, осталось для меня тайной, раскрыть которую, кстати сказать, у меня не было особого желания, поскольку, сознаюсь, и я испытываю неподдельный страх перед человеком, носящим имя доктора Николя.
Матиас М. Бодкин
Невидимая рука
— Спасите! Убивают!
Резкий крик далеко разнесся в ночном безмолвии, преодолев четверть мили и долетев до освещенных улиц Димингтона, прежде чем достиг слуха двух человек, заставив их содрогнуться от страха. Затем снова наступило молчание, мертвое молчание. Двое полицейских, совершавших свой обычный ночной обход по наиболее пустынным улицам города, остановились как вкопанные, услышав этот крик.
— Слушай! — воскликнул старший из них. — Да будь я голландцем, если этот крик не свидетельствует о каком-то ужасном происшествии, Ропер.
— Он раздался где-то внизу, неподалеку от Торнтон-парка, — ответил тот своему товарищу с тревогой. — Если я не ошибаюсь, сержант, это был голос сквайра Мелвилла.
— Идем скорее! — лаконично скомандовал сержант Демпси, и оба быстро побежали по мостовой в сторону пригорода, находившегося на восточной окраине города.
Несколько минут быстрого бега, и полицейские оказались у изящных ворот из кованого железа, замысловатые узоры которых при белом лунном сиянии смотрелись как воздушное кружево. Они осторожно вошли в небольшую боковую калитку, которую нашли приотворенной, и остановились, задыхаясь от быстрого бега, на широкой аллее, тянувшейся за ней.
— Налево или направо? — прошептал младший.
— Налево, — ответил сержант Демпси так же кратко. — Кажется, я слышу какие-то слабые стоны там, внизу, слева.
Они снова пустились по усыпанной песком дорожке, пестревшей от причудливого чередования тени и света. Дорожка была известна под названием «тропинка диких гиацинтов», и слабый, но стойкий аромат этих цветов тяжело плыл в спокойном ночном воздухе. Однако звук, услышанный сержантом, был не стоном, а спокойным журчанием маленького ручейка. Его тихая песенка еще более подчеркивала безмолвие ночи. Это место никак не могло быть ареной преступления. Его спокойная красота невольно подействовала на полицейских умиротворяющее благодаря своему контрасту с их собственными ужасными предположениями.
Одна и та же мысль явилась им обоим, хотя, возможно, почтенным служителям порядка было бы довольно сложно выразить ее словами. Они дружно замедлили шаг и уже собирались остановиться, когда дорожка внезапно повернула, и их взорам предстала высокая фигура, выделявшаяся черным силуэтом на фоне светлого неба и стоявшая совершенно неподвижно на расстоянии не более чем тридцати пяти метров от них. Ускоряя шаги, но в то же время стараясь бесшумно ступать по обочине тропинки, полицейские молча подошли к ней. Стоявший даже не пошевелился при их приближении. Словно мраморная статуя, стоял он, мертвенно бледный, вперив безумный взгляд на странный предмет, лежавший прямо у его ног. Да, в этом тихом уголке действительно было совершено убийство!
На земле навзничь лежал молодой и красивый сквайр Мелвилл, владелец Торнтон-парка. Проницательным и опытным служителям закона оказалось достаточно одного взгляда, чтобы понять, что человек этот был мертв. Признаков борьбы не было — крепкому молодому человеку просто не дали постоять за свою жизнь. Однако на смуглом, красивом лице сквайра сохранилось выражение ярости и гнева, застывшее из-за внезапной смерти. Он, вероятно, несколько секунд смотрел прямо в лицо своего убийцы, прежде чем издал тот резкий отчаянный крик, когда над ним занесли нож и совершили роковой удар.
Молодой человек был в вечернем костюме. Из раны чуть выше сердца медленно сочилась кровь, чернея в лунном свете и стекая темной струйкой по блестящей белой поверхности манишки. На ней справа от раны были заметны пять странных темных пятен, из которых самое крупное находилось на небольшом расстоянии от остальных.
Живой, столь же неподвижный, как и мертвый, пристально смотрел на покойника, сохраняя лицо такое же бледное, как и лицо убитого. В первую минуту полицейские его не узнали — настолько он изменился и такое необычайно странное выражение приняло его лицо. Затем сержант Демпси воскликнул:
— Да ведь это доктор Керван! Боже мой! Доктор, что все это значит?
Человек, к которому он обратился, словно пробудился от какого-то тяжелого сна.
— Не знаю, — пробормотал он, — вы, вероятно, можете назвать это убийством. Я услышал крик и побежал на голос. Потом заметил, как какой-то человек исчез вдали, и увидел вот это. Надежды никакой, — добавил он растерянно, — он мертв.
— Как вы здесь оказались, сэр, в столь неурочное время? — спросил сержант Демпси довольно резко, но все же вполне почтительно.
— Этого я не могу вам сказать, — ответил доктор.
Теперь он уже несколько овладел собой и говорил, по своему обыкновению, очень спокойно, хотя его красивое лицо сохраняло мертвенный оттенок, а крепкую фигуру сотрясала едва сдерживаемая дрожь, вызванная, очевидно, душевным волнением.
Полицейские обменялись быстрыми подозрительными взглядами. Им обоим доктор был хорошо известен, и притом с самой лучшей стороны, не только как искусный врач, но также как один из самых добрых и приветливых людей. Но полицейские всегда остаются полицейскими, и, употребляя их собственное выражение, можно было сказать, что дело это набрасывало очень темную тень на доктора Кервана. Его вражда с убитым и причины, ее вызвавшие, служили темой всевозможных пересудов в Димингтоне.
— В таком случае, доктор Керван, — сдержанно-сурово произнес сержант, что придало особую значимость его словам, — боюсь, что буду обязан арестовать вас по подозрению в преднамеренном убийстве сквайра Стенли Мелвилла. Вы имеете право хранить молчание, но должен предупредить: все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Мысль о чем-либо подобном, очевидно, впервые посетила доктора и при этом сильно его удивила. В голосе его слышалось раздражение, когда он обратился к сержанту:
— Это совершенная дикость, Демпси. Неужели вы действительно думаете, что я убил этого человека?
— Я обязан исполнить свой долг, сэр, — ответил сержант с некоторым упрямством, но не без уважения. — Мы застали вас на месте преступления почти в самый момент его совершения. Вы не можете дать удовлетворительных объяснений, как и почему сюда попали. Весь город знает, что вы были далеко не в дружеских отношениях со сквайром. Разбираться во всем этом — дело судей, а не мое. Вы извините, сэр, но я должен доставить вас в полицейский участок.
Правая рука старшего хранителя порядка потянулась к нагрудному карману мундира, но тут товарищ прошептал ему нечто, будто увещевая. Он тоже был полицейским, однако отличался большей человечностью. К тому же доктор Керван спас жизнь его сестры неделю тому назад.
— Оставь в покое наручники, Демпси, — прошептал он.
— Оставь в покое наручники, Демпси, — повторил за ним доктор, чуткое ухо которого уловило шепот, — я готов пойти всюду, куда вам будет угодно меня вести.
Странная перемена произошла с его лицом и голосом. Казалось, его обдало резким холодом внезапно проснувшегося сознания, и он, по-видимому, впервые осознал опасность своего положения. Ему представились ужасный гнет всех улик, скопившихся против него, и страшная опасность, в которой он оказался, — опасность заключения в тюрьму, суда, даже, может быть, позорной смерти, которая могла последовать за этим. Неудивительно, что дрожь ужаса пробежала по его телу, но уже в следующую минуту Керван взглянул в лицо надвигающейся беде с осознанной смелостью невиновного — или с отчаянием ищущего выход преступника.
