Джон Карр - Ведьма отлива
Его тайной была страсть к Марион. Кто-то узнал об этом (кто?) и оставил книгу в приемной (зачем?), так чтобы он ее нашел. И этот «кто-то» имел отношение к моему дому. Из-за этих загадок полковник и бежал в панике из моего кабинета.
Я тогда еще ничего не слышал ни о вымогателе, ни о шантаже. Но после этого до меня начало кое-что доходить. Вы, инспектор, заявили, что шантажисткой была Бетти Колдер. Вы, Эббот, подтвердили это по телефону и добавили, что жертвой Бетти, должно быть, стал Винс Боствик. Потом я узнал о том, что произошло с миссис Монтегю.
Гарт сделал паузу.
Твигг слегка напрягся: в нем опять пробудилась старая неприязнь.
– Рассмотрев все, что мы теперь знаем, можете ли вы, инспектор, признать, что человеком, который чуть не убил миссис Монтегю, была сама Марион Боствик?
– Ох! Я вынужден, доктор. А вы тоже кое-что признаете? Если вы кого-то невзлюбили, я прямо говорю, с вами становится трудно иметь дело. Истинная правда! Тогда вы не говорите «инспектор», тогда вы говорите «мистер Твигг», да так, словно у вас на хвосте жало; всякий раз, как я это слышал, это доводило меня до бешенства. Это вы признаете?
– Охотно. Я упомянул о нападении на миссис Монтегю лишь для того, чтобы рассказать, что произошло, когда в дело вступила Глинис Стакли.
– Довольно недурна. А, сэр?
– Вполне! Таинственная Глинис (которая любила мучить людей почти так же, как любила деньги) кого-то шантажировала. Кто был жертвой? Очевидно, не Винс Боствик: она даже никогда не просила денег у Винса, очень богатого человека, в качестве платы за молчание о чьем-то поведении.
Тогда возникает законный вопрос: с кого могла шантажистка требовать деньги за молчание и почему?
Все следы вели в Хэмпстед. Миссис Монтегю, женщина, крайне болезненно воспринимавшая любые нарушения респектабельности, отпустила слуг на вечер пятницы. Ясно, что миссис Монтегю хотела столкнуть Марион с Глинис. Когда же Глинис не появилась, она закричала, что Марион «шлюха», чем чуть не навлекла на себя смерть. Полковник Селби, который, как предполагалось, был в своем клубе, на самом деле находился у меня в кабинете, собираясь с силами, чтобы спросить совета. Само собой напрашивалось заключение, что двумя жертвами шантажа были Марион Боствик, как жена богатого человека, и полковник Селби, который был по меньшей мере человеком зажиточным.
Потом, на следующий день, произошло убийство.
Я скрыл от вас несколько вещей, джентльмены…
– Ей-богу, да! – сказал Твигг. – Но именно эту часть истории я хочу услышать. Как вы обнаружили тело? Как вы предположили, что это сделала леди Колдер? Как убедились в неосновательности…
– Я не убедился.
– А?
– Если вам когда-нибудь придется писать детективный роман, инспектор…
Твигг вскинул оба кулака.
– Я вполне серьезно, – сказал Гарт и посмотрел так, что тот заколебался. – Моей главной заботой была и всегда будет защита Бетти Колдер. Давайте посмотрим, смогу ли объяснить случившееся как-нибудь еще.
Он на мгновение задумался.
– Секунды, когда я обнаружил тело Глинис Стакли и подумал, что убита Бетти, были ужасны. Когда понял, что это не она, я испытал невероятное облегчение. Цепь ассоциаций рождалась в моей голове в связи с тем, что я видел. Но такие ассоциации осознаются четко, лишь когда вся история уже перед глазами.
Если сформулировать мысли, мелькавшие у меня в голове, пока я метался от тела к накидке на стене и обратно, они могли бы выглядеть так: «Предположим, это сделала Бетти?» Я знал, конечно, что она не могла совершить убийство; она на это не способна, но «Предположим, она его совершила?». Отсутствие следов снаружи, большая ширма, отделяющая вход в одну комнатку от входа в другую, – все эти факты объединились в подсознании, привычном к сочинению историй, и сложились в объяснение, которое (как оказалось позже) было правильным. Причем случилось все это быстрее, чем об этом можно рассказать.
Я потянулся, чтобы пощупать заварной чайник, и отскочил, как будто обжегшись. Я не обжегся. Чайник был холоден, как камень. Я отскочил и смахнул чашку, потому что в этот момент услышал голос Бетти, которая меня звала.
Как будто стал явью ночной кошмар. Если бы она это сделала, то должна была быть именно там. Она не могла знать, что я внутри дома, если не видела, как я в него входил, – и это вроде бы подтверждало мою версию событий. Первое, что я увидел, был велосипед – как раз там, где он должен был быть, если ей приходилось плести ложь, чтобы отвести подозрения.
И после этого я, опытный беллетрист, фактически все испортил.
Несомненно, я должен был немедленно увести ее оттуда. Несомненно, я должен был потребовать признания, объяснить, что подозреваю ее, и, настаивая на связной лжи, помочь ей найти более подходящую ложь. Но, увидев, в каком она состоянии, я решил, что сейчас важнее успокоить ее, поддержать, придать сил женщине, находившейся на грани обморока после того, что она сделала. Поэтому я сказал ей то же, что и полиции, ту же наскоро придуманную ложь.
– Насчет того, что чайник был еще горячим?
– Точно. Это доказало бы, что убийца был внутри павильона и что Глинис Стакли была задушена там. Но это оказалось бесполезно. Вы с Эбботом приехали слишком скоро. О чае нельзя было упоминать, пока он так или иначе не остыл бы. Я не обижусь, если вы меня не поймете.
Твигг, уперев руки в боки, оглядел его сверху донизу.
– Ну, доктор, вот что я скажу вам на это, – объявил он. – Вы преступили закон. Вы сейчас признались, что совершили правонарушение. Кроме того, вы, должно быть, думаете, что никто не может испытывать жалость, кроме вас, и что никто, кроме вас, никогда не валял дурака ради женщины, если хоть на минуту вообразили, что я не смогу вас понять!
– Аминь! – сказал Эббот. – Но меня интересует другое. Кто или что заставило вас подумать, что виновен полковник Селби?
– Вы. Во время нашего разговора поздним вечером в коттедже Бетти.
– Хм… Я что-то в этом духе и предполагал. Вы сказали, что я вам кого-то напомнил. Полковника Селби?
– Да. Не ваша внешность, как я сказал: вы невысоки, а полковник Селби высок. Полковник Селби чисто выбрит, а у вас усы, как у наполеоновского гвардейца. Он лысел, а ваша шевелюра при вас. Но есть и поразительное сходство.
Эббот, вы многое скопировали с сэра Эдварда Генри, который раньше был главой индийской полиции. Тот же военный разворот плеч, тот же по-военному краткий стиль речи, даже носовой платок в рукаве. Вы курите индийские сигары, и вы – член клуба «Ориентал», мужского военного клуба. И вы, и полковник Селби до некоторой степени щеголи. Кроме того, вы оба питаете пристрастие к насилию, но еще большее пристрастие вы питаете к молодым женщинам…
– Подождите!
– Будете отрицать?
– Буду я отрицать или нет, – Эббот опять был язвительно вежлив, – но, полагаю, я должен счесть это за комплимент. В ваших глазах, очевидно, покойный полковник Селби был достоин восхищения.
– Достоин восхищения? Едва ли. Скорее он нравился мне как человек. Пока он не потерял голову и не совершил убийство, я мог бы ему помочь… если бы он позволил. Однако, поскольку мы не на проповеди, давайте не будем считать его судьбу примером для других мужчин неопределенного возраста.
Совратить девочку четырнадцати лет – и не в том вопрос, насколько она созрела физически, – было не только безнравственно, но и отвратительно, и бессердечно. Девочке более чувствительной, чем Марион (которую вообще ничего не волнует, кроме собственной безопасности), это могло бы нанести неизлечимую психологическую травму. Правда, что он вернул ее к сожительству силой, твердо решив продолжать их связь во что бы то ни стало. Но правда и то, что она тоже того желала. Насилие, которое он проявлял, когда терял голову, более всего привлекало ее. Она жаловалась на то, что ей недостает этого в других мужчинах. Припоминаете, что еще произошло, когда мы с вами говорили в субботу вечером в гостиной Бетти?
– Что-нибудь особенное?
– Вы ходили взад и вперед перед камином, а на каминной полке стояло несколько фотографий. Я случайно указал на фотографию, на которой Бетти изображена вместе с Глинис. Вы повернулись посмотреть на нее, совершенно так же, как полковник Селби сделал это здесь, в моем кабинете…
– А! И это напомнило…
– Именно этого звена мне недоставало. Это было то, из-за чего он убежал из моего кабинета. Он уже достаточно проявил свой характер. Если бы он был сильно напуган, то не задумываясь убил бы. «Если бы Бланш заподозрила…» сказал он в этой комнате. Заметьте, именно вы сообщили мне, что они оба, и полковник Селби, и миссис Монтегю, в субботу были в Фэрфилде. Но они не остановились в одном доме. Миссис Монтегю к этому времени уже не просто подозревала, она знала. Поэтому она остановилась у родственников, а он – в отеле «Империал». То есть он мог выйти незамеченным и добраться до дома Бетти.
– Да, если он знал, что Глинис там.