Джемма О’Коннор - В поисках прошлого
«Ну, и кто увидит в этой истории что-то знакомое?» — спрашивал он себя. Никто, кроме Фила Макбрайда, внимательного читателя и старого друга. Правда, его реакцию затруднительно предсказать, как и все, что касалось Фила. Кресси? Крессида — совсем другое дело. Она придет в ужас. Может быть, даже решит, что муж пытается наказать ее, — только вот за что? За нежелание вернуться домой? Фрэнк отбросил эту мысль.
Самым странным во всей этой сосредоточенности на самом себе и собственных переживаниях было то, что Фрэнку даже не приходило в голову: он сам может стать объектом чьего-то интереса до тех пор, пока не оставит окончательно замысел написать «Наследие». Долгие годы его незаурядные умственные способности были направлены на защиту жены и семьи, но не самого себя. Для человека, способного разработать и положить на бумагу самые изощренные и леденящие душу криминальные сюжеты, он проявил себя чрезвычайно тупым и бестолковым, когда дело коснулось собственной жизни: проще говоря, за деревьями не разглядел леса.
А Гил? Как насчет Гила? Невзирая на все интеллектуальные усилия Фрэнка Рекальдо, маленькая молчаливая фигурка мальчика постоянно влезала в эту историю. Правда, теперь он все время был рядом с Фрэнком. Гил, неучтенный, скрытый ото всех свидетель происшедшего. Даже сейчас Фрэнк едва ли был готов признать, что ни он, ни один из его коллег никогда даже не пытались выяснить, какую роль во всем это играл малыш, и вообще играл ли. Или что он мог увидеть. Гил, с которого мать никогда не спускала глаз. Однако в день убийства — вот что самое главное! — Гил был со Спейном, пока Крессида отвозила знакомую в Корк, в больницу. Перед глазами Фрэнка мелькали разные виды сада Эванджелин, мертвое тело женщины на траве у его ног. Джон Спейн тоже то и дело материализовался самым неудобным образом, упрямо придерживаясь своей хорошо продуманной версии.
— Когда вы в последний раз видели ее живой? — постоянно слышал он свой собственный вопрос.
— До того, как обнаружил ее мертвой, хотите сказать? Я видел, как она стояла у дерева, когда я вечером возвращался с рыбалки.
— Вы были один?
— Конечно, почему же нет?
Ни слова про Гила, хотя мальчик был с ним всю вторую половину дня. Стоило Фрэнку подумать об Эванджелин Уолтер, как на поверхность всплывали одни и те же вопросы и то же самое чувство ужаса: он не видел Крессиду два дня, что предшествовали убийству. В целом ее никто не видел целых четыре дня: два дня до убийства и два дня после него. Перед его мысленным взором тут же возникли собственные пальцы, хватающие миниатюрный черепаховый гребень. Она ненавидела эту американку, подозревала, что та крутит роман с ее мужем, боялась ее ядовитого язычка.
Фрэнк опустил лицо в ладони и закрыл глаза. Когда он наконец увидел Крессиду, та была все в синяках и царапинах. У Гила рука была на перевязи. Потребовалось некоторое время, прежде чем Кресси призналась, что ударила Эванджелин по голове. Спейн неохотно подтвердил это, однако утверждал, что удар был несильный.
— Она упала, лежала на земле и смеялась над нами, когда я оттаскивал Крессиду в сторону. А потом, позже, я видел ее у открытого окна. И в доме играла музыка. Элла Фицджеральд пела.
— А сами вы где были?
— На реке, в лодке, конечно.
— Вы ведь говорили, что уже легли спать. Может, расскажете, каким образом опять там очутились?
— Хотел убедиться, что с ней все в порядке.
Все это приходилось вытаскивать из старика буквально клещами. И то, что вытащили, оказалось просто ужасным. В ночь убийства Спейн отправился к Эванджелин, чтобы потребовать от нее прекратить преследовать его своим злословием, но она лишь рассмеялась ему прямо в лицо, а потом довершила дело тем, что вовлекла его в разнузданный сексуальный акт, который Крессида, которая все это невольно видела, позднее охарактеризовала как изнасилование, причем в роли насильника выступала Эванджелин. Показания Крессиды тоже вылезали на белый свет болезненно и мелкими порциями: в тот день, но раньше по времени, она совершенно случайно, впервые в жизни повстречалась с Алкионой. Одного взгляда на девушку ей было достаточно, чтобы догадаться, кто отец, — та была ну просто вылитый Вэл Суини. И это подтвердило ее давние подозрения, что у Вэла с Эванджелин была сексуальная связь. Более того, связь, по всей видимости, началась еще до брака Крессиды с Вэлом и продолжалась все время этого брака. Когда Кресси заявила о своем открытии Вэлу, тот перевернул ситуацию, пригрозив заявить властям, что она оставляет восьмилетнего сына на попечении «извращенца, бывшего священника». Вот вам и готовые условия для применения насилия. Когда Спейн, а потом и Крессида появились в саду Эванджелин Уолтер, они были в ярости и отчаянии.
Когда Фрэнк спросил, где в это время находился Гил, Спейн ответил, что мальчик был в машине или в его коттедже, в шоке после того, как стал свидетелем беспощадно жестокого избиения матери собственным отцом. Вот детективы и решили, что старик защищает Крессиду. Или его больше заботил Гил? А гнусные намеки Эванджелин Уолтер на его нежное отношение к мальчику? Фрэнк пошел дальше и принялся изучать улики против Валентайна Суини, обнаруженные в багажнике его брошенной машины: перепачканную кровью одежду убитой женщины, свитер и вельветовые брюки самого Суини, тоже в крови, и деревянный сундучок, набитый личными бумагами покойной. И самая убойная из них: завернутый в газету за то же число миниатюрный диктофон, который — по счастью или в силу особенностей конструкции — оставался включенным в течение всего разговора Эванджелин с Суини. Потрясенный Фил Макбрайд назвал это «настоящим садистским спектаклем, только в словах». После чего сомнений в виновности Суини не осталось. Что было очень удобно, если не сказать больше.
Но одна вещь всегда не давала Фрэнку покоя. По причине весьма своевременной смерти Суини диктофон не был представлен в суде, так что запись никто не подвергал тщательной криминалистической экспертизе, которая, несомненно, потребовалась бы. Не изучалась и связь диктофона и газеты, в которую он был завернут, по крайней мере Фрэнк об этом не слышал. Дело не в том, что он стремился эту связь найти, да к тому же, по молчаливому уговору между ним и Макбрайдом, эта тема вообще считалась табу. И тем не менее мысль об этом опять терзала его даже десять лет спустя. Фрэнк никогда не сомневался, что именно Суини убил Эванджелин Уолтер; нет, его мучило другое: а не помогал ли кто-нибудь убийце? И если да, то кто? И по какой причине?
Маленький Гил опять как бы дергал его за локоть. Превознося Крессиду за ее преданность своему глухому сыну, каждый отдельный свидетель пользовался практически теми же словами: «Ребенок всегда был рядом с ней, она не спускала с него глаз». «Господи, — думал Фрэнк, — предположим, это истинная правда. И что тогда? Ладно, хватит с меня. Хватит!»
Фрэнк стер проклятый файл и выключил компьютер. Гил снова был отодвинут на задний план. И без него проблем предостаточно. Жена вот-вот вернется домой, а он так и не сказал ей ни о своей болезни, ни о необходимости операции, хотя понимал — она посчитает это еще одним примером того, что Фрэнк живет в своем собственном мире, хотя на самом деле он просто не мог справиться с собственным страхом. И еще он виновато признался себе, что и издателя своего не удосужился предупредить о проблемах со здоровьем. Когда Ребекка сообщила ему, что отменила отпуск в честь его предстоящего визита в Лондон, Рекальдо никак не отреагировал. Не преднамеренно, скорее в силу детского желания не вспоминать об операции — может, обойдется. Он криво усмехнулся, пригладил ладонью волосы, радуясь, что избавлен от всех хлопот, связанных с двумя его первыми, уже надоевшими книгами — никаких встреч, просмотров, торжественных обедов «в честь знаменитости», — а теперь появилась возможность, если он проявит должное хитроумие, избежать и всех последующих рекламных мероприятий.
Ему также пришло в голову, что какой-нибудь отвлекающий маневр мог бы помочь им с Кресси преодолеть этот кризис, а ему — ускорить выздоровление. Если бы он уже начал поиски нового дома вместо того, чтобы сбежать в Керри, уже могли бы появиться какие-нибудь варианты. Оглядев скудно освещенную столовую, Фрэнк подумал, насколько мерзко все тут выглядит, особенно если взглянуть глазами вернувшейся домой Кресси. Она всегда ненавидела этот дом, это предместье, близость города. Если бы он тогда все не испортил — в Уотерфорде, когда они шли вдоль реки, — они, вероятно, уже подобрали бы себе идеальный дом; но как только он понял, что они все время избегают даже упоминать о Корибине, тут же испугался, что любой другой дом окажется неподходящим, и мужество его покинуло. Пути назад не было. Нельзя же было в самом деле рассказать детям все, что тогда произошло, дав им возможность самим судить о прошлом.
