Джорджет Хейер - Тупое орудие
— В чем дело, сэр?! — запротестовал Хемингуэй, которого неумолимо волокли к двери.
— В моей невиновности. Может, вам и не хочется ее устанавливать, но показывать это не стоит.
— Напрасно вы вбили себе в голову, что мы хотим арестовать невиновного, — строго произнес Хемингуэй, влекомый вверх по лестнице. — Не представляю, что вы затеяли, сэр, но я здесь по долгу службы.
Невилл распахнул дверь в комнату, обставленную массивными шкафами красного дерева.
— Дядина гардеробная. Не бойтесь, его призрак сюда еще не вернулся.
— По-моему, вы просто кощунствуете.
Молодой человек открыл большой шкаф: на полке чинно выстроились шляпы.
— Да, такой грешок за мной водится, — согласился он. — Вот дядины шляпы. Чисто теоретически, в частной собственности есть определенная несправедливость, вам так не кажется? Какая шляпа на мне была?
— По вашим словам, сэр, черная фетровая.
— Да не будьте таким реалистом, реализм губит искусство! Это и выбило из колеи суперинтенданта. Он сторонник традиций, моя шляпа для него анахронизм. Разумеется, он мысленно видит меня в чем-то вычурном, неотразимом для детей и не обремененных интеллектом личностей, в чем-то вульгарном, похожем на сигаретницу. Как, по-вашему, сержант, надел бы я дядину шляпу?
Хемингуэй живо представил себе Невилла Флетчера в цилиндре, который на три размера ему мал, и, с трудом подавив смех, прохрипел:
— Нет, сэр. Если честно, не представляю. В такой шляпе… в ней не каждый на улицу выйдет!
— Я тоже так считаю, — кивнул Невилл. — Я люблю комедию, а не фарс. Судя по вашему недовольному лицу, шляпа снимает с меня подозрение. Надеюсь, его тень впредь на меня не упадет. Врагу не пожелаю быть подозреваемым в убийстве.
— Я тоже надеюсь, сэр, — отозвался сержант, — но на вашем месте не стал бы принимать скоропалительных решений.
— Конечно, что вам еще сказать? — пожал плечами Невилл, возвращая дядину шляпу на полку. — Других подозреваемых у вас нет.
— Раз уж мы об этом заговорили, кого подозреваете вы? — осведомился Хемингуэй.
— Не знаю и, честно говоря, не хочу знать. Меня это волнует куда меньше вашего.
— Мистер Флетчер был вашим дядей, сэр!
— Трудно спорить. И если бы меня спросили, я проголосовал бы против его убийства. Однако меня никто не спрашивал, а рыдать о прошлогоднем снеге я считаю бессмысленным. Кроме того, все хорошо в меру: на третий день расследование мне изрядно надоело. Интерес, пусть болезненный, возродился, когда я оказался главным подозреваемым. Сейчас, на радостях, хочу отметить отсрочку виселицы. Как сделать девушке предложение?
— Что сделать? — переспросил сержант, отчаянно стараясь не потерять нить разговора.
— Неужели не знаете? Я думал, вы в курсе.
— Вы… сэр, вы намерены жениться? — удивился Хемингуэй.
— Да, только не говорите, что я совершаю ошибку. Это и так ясно. Я всю жизнь себе испорчу.
— Тогда зачем жениться? — резонно спросил Хемингуэй.
Невилл пожал плечами:
— Обстоятельства изменились. Теперь девицы будут охотиться за моими деньгами. Женитьба — лучший выход из положения.
— Да уж, после свадьбы вам о девицах беспокоиться не придется, — сухо обронил Хемингуэй.
— Вы впрямь так считаете? Тогда сделаю предложение немедленно, пока не передумал. Всего хорошего!
— Сэр, окончательно подозрения с вас не сняты! — крикнул ему вслед Хемингуэй. — Я такого не говорил!
Невилл помахал ему рукой и спустился по лестнице. Десять минут спустя он вошел в гостиную Нортов через стеклянную дверь. Хелен писала письмо, а ее сестра сидела на полу и одновременно правила четыре экземпляра машинописного текста.
— Привет! — воскликнула Салли, увидев молодого человека. — Еще гуляешь на свободе?
— Я почти чист!.. Слушай, поехали со мной в Болгарию.
Салли нащупала монокль, вставила в глаз и взглянула на Невилла.
— Ну поехали, — равнодушно ответила она, отложив страницы. — Когда?
— Чем скорее, тем лучше. Согласна?
Хелен повернулась к ней:
— Салли, что ты такое говоришь?! Нельзя же взять и уехать с Невиллом!
— Почему нельзя? — заинтересовался Невилл.
— Не говори глупости! Ты прекрасно знаешь, что это неприлично.
— Салли — девушка необычайно широких взглядов.
— Но…
— Проснись, милая! — посоветовала Салли. — Похоже, ты не поняла: мне только что сделали предложение.
— Что?! — Хелен вскочила. — По-твоему, это было предложение?
— Как я ненавижу порядочных женщин: у них одни непристойности на уме.
— Салли, ты ведь не выйдешь за этого… за этого никчемного Невилла?
— Еще как выйду! Он же купается в деньгах! Глупо от такого отказываться!
— Салли!
— И в отличие от большинства мужчин он не деспот.
— Но ты его не любишь!
— С чего ты взяла? — огрызнулась Салли, слегка покраснев.
Хелен смотрела то на Невилла, то на сестру.
— По-моему, ты не в себе, других слов у меня нет.
— Вот и славно! — обрадовался Невилл. — А то я уже смущаться начал. Ну, если сказать тебе нечего, будь любезна, оставь нас вдвоем.
Хелен пошла к двери и, уже открыв ее, заметила:
— Мог бы дождаться моего ухода, прежде чем предложение делать, если абсурдное «поехали в Болгарию» впрямь было предложением.
— Уходить ты не собиралась, а я в жизни не осмелился бы попросить: «Хелен, пожалуйста, исчезни, потому что я хочу сделать Салли предложение».
— Вы оба спятили, — объявила Хелен и наконец ушла.
Салли поднялась с пола.
— А ты не пожалеешь об этом? — с тревогой спросила она.
— Конечно, пожалею, а ты? — проговорил Невилл и обнял девушку.
Салли неожиданно улыбнулась:
— А я уверена, что не пожалею.
— Дорогая, это очень любезно с твоей стороны, но и очень наивно. Я знаю одно: если не рискну, буду жалеть ужасно. Это твой нос, да? Глаза у тебя голубые или серые?
Салли подняла голову, и Невилл тотчас ее поцеловал. Он обнимал ее все крепче, и потрясенная, огорошенная Салли вырвалась, жадно глотая воздух.
— Шутка! — воскликнул Невилл. — Глаза у тебя серые с золотыми крапинками, я давно это знаю.
Салли положила ему голову на плечо.
— Боже, Невилл, а я… я до сих пор сомневалась, что ты серьезно! Слушай, мы отправимся в Болгарию пешком, или нас ожидают другие неудобства?
— Нет, не пешком, но испытаний хватит, а ночевать придется в крестьянских домах. Ты козлятину ешь?
— Да, — кивнула Салли. — Какой у нее вкус?
— Довольно противный. Ты занята на этой неделе? Для свадьбы время выкроишь?
— Постараюсь. Но чтобы пожениться на этой неделе, нужно особое разрешение, а пока не утвердят завещание Эрни, его деньгами ты пользоваться не сможешь.
— Не смогу? Ну так займу, в конце концов.
— Лучше положись на меня. — В Салли заговорила врожденная рассудительность. — А то принесешь еще разрешение на покупку собаки… Кстати, тебя точно не арестуют за те скучные убийства?
— Не арестуют! У дядиной шляпы размер не мой.
— Надеюсь, это веская причина?
— Ага, даже сержант так считает, — радостно заверил Невилл.
Сержант действительно так считал, но, не желая терять последнего подозреваемого, держал свои мысли при себе. На лестнице он столкнулся с мисс Флетчер, которая удивилась его присутствию. Хемингуэй солгал, что явился по приглашению Невилла, и она поверила.
— Милый мальчик, только очень неосмотрительный. Впрочем, мужчины все такие, да? Надеюсь, вы не думаете, что Невилл связан с этой страшной трагедией! Творить настоящее зло он не способен. Такое ведь сразу чувствуешь, правда?
Хемингуэй хмыкнул.
— Да, разумеется, — продолжала мисс Флетчер. — Но что сегодня с Невиллом? Почему он оставил вас одного на втором этаже? Не потому ведь… Нет, это полный абсурд!
— Не знаю, вправе ли я сообщать, но, по-моему, мистер Флетчер пошел делать предложение.
— Я очень рада! — просияла мисс Флетчер. — Думаю, ему следует жениться, как вы считаете?
— Считаю, за ним нужно присматривать, — ответил сержант.
— Как резонно с вашей стороны! — похвалила мисс Флетчер. — А вот я оплошала. Хотите чаю? Дорога от участка до Грейстоунс такая пыльная!
Хемингуэй приглашение отклонил и деликатно избавился от мисс Флетчер. В участок он вернулся в мрачном настроении, которое совершенно не улучшилось при виде констебля Гласса. Сержант спрятался в маленький кабинетик, разложил на столе свои заметки и в очередной раз принялся ломать над ними голову.
Гласс вошел следом, закрыл дверь и окинул сержанта меланхоличным взглядом.
— «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут»[79], — проговорил он.
— Увянут они, как же, если я не буду им ревновать! — буркнул Хемингуэй.
