Джон Карр - Вне подозрений
Вдалеке прогудело такси.
Правая рука Батлера не двигалась — незачем целиться, если не собираешься стрелять. Секунды шли одна за другой…
Очень медленно, словно предоставляя противнику время для маневра, Батлер шагнул в дом, закрыл дверь и, подумав, повернул в замке ключ.
Собственно говоря, с саркастической усмешкой подумал он, почему бы не быть перестрелке на Кливленд-роу? Разве совсем недавно не стреляли из автомобилей, мчавшихся по Вест-Энду? До войны лондонцы сочли бы такое возможным только в американском фильме — причем это выглядело бы преувеличением, даже для Америки.
Отходя от парадной двери, Батлер наткнулся на ящик с книгами. Это привело его к мысли о главе сатанистской секты, отвлекая от сосредоточенности на Золотозубом.
Его взгляд скользнул по страницам лежащего сверху посеревшего от пыли трех столетий памфлета, ухватив начало заголовка: «Похотливые и нечестивые изображения…»
— С этим пора заканчивать, — произнес он вслух.
В столовой напротив библиотеки зазвонил телефон.
После ухода Джонсона и миссис Пастернак в доме стало так тихо, что даже ход часиков в библиотеке был слышен повсюду, а телефонный звонок разорвал тишину на кусочки.
Батлер поспешил в столовую. Миссис Пастернак задернула там портьеры и поставила под тускло поблескивающей хрустальной люстрой холодный ужин. Не без колебания Батлер поднял трубку.
— Пэт? — послышался спокойный голос Чарли Денема.
Помедлив мгновение, Батлер дружелюбно отозвался:
— Привет, Чарли! В чем дело?
— Я обещал навестить тебя, Пэт, но так погряз в делах, что… Как ты?
— Никогда не чувствовал себя лучше, старина. А почему ты спрашиваешь?
Короткая пауза.
— Но газета сообщает, что ты пострадал на пожаре в какой-то церкви среди ночи! Никогда не подозревал, что ты вообще посещаешь церковь, — заметил Денем, известный своей ортодоксальной религиозностью.
— Это частная часовня в старом поместье, — объяснил Батлер. — Мы просто забавлялись. Ничего страшного не произошло.
— Значит, о тебе можно не беспокоиться? — Голос Чарли звучал весьма холодно.
— Конечно. Спасибо за звонок. Пока.
Положив трубку, Батлер какое-то время сидел глубоко задумавшись. Потом он встрепенулся и посмотрел на холодный ужин на столе. Пища, за которой миссис Пастернак часами стояла в очередях, была настолько скудной, что выглядела комично и даже виновато. Но Патрик Батлер против этого не возражал. Его выводили из себя воспоминания о елейном голосе, заверяющем радиослушателей, что они никогда в жизни не питались здоровее, чем при нынешней диете.
Поднявшись, Батлер посмотрел в щель между задернутыми оконными занавесями.
Теперь в Конюшенном дворе стояли двое, наблюдая за домом.
Быстро, но без спешки Батлер приступил к приготовлениям. Сначала он закрыл и запер все ставни на окнах в нижних комнатах, потом запер заднюю дверь.
Как сто однажды информировал болтливый взломщик, лучшей защитой дома были старомодные ставни — их нельзя было взломать, не поднимая шум. Патрик Батлер хотел не избежать атаки, а точно знать, с какой стороны она начнется.
Скрип его шагов по старым деревянным ступенькам был единственным звуком, когда он поднимался наверх. Даже стенные панели не поскрипывали, как бывало обычно. Наверху Батлер также закрыл и запер ставни, закончив собственной спальней в передней стороне дома.
Хотя под халатом у него была только пижама, он решил не одеваться, выказав таким образом больше презрения к Золотозубому и компании. Прикрепив кобуру к кожаному поясу, он надел его и положил в кобуру «уэбли». Тем не менее.
— Под халатом кобура выглядит неуклюже, — произнес вслух Батлер. — Если бы я мог…
Ну конечно! Это подойдет! Вытащив из халата матерчатый пояс, он приколол булавками воротник халата к воротнику и плечам пижамной куртки. Теперь халат висел на нем, как накидка дуэлянта, оставляя руки свободными.
Все еще сомневаясь в состоянии задней двери, Батлер снова спустился, придвинул к запертой двери стул и взгромоздил на него несколько кастрюль и сковородок, дабы любое движение двери вызвало адский грохот. Испытывая гордость художника, он увенчал сооружение кухонной воронкой, словно шляпой. Теперь пусть приходят!
С мрачным удовлетворением Батлер подошел к входной двери и распахнул ее. Он стоял в дверном проеме, словно дыша вечерним воздухом, и смотрел в сторону Конюшенного двора. Там, где прежде были два наблюдателя, теперь находились трое.
Холодная война? Для победы в ней нужно только превосходство в разуме и терпении.
Закрыв дверь, но оставив ее незапертой, Батлер вернулся в библиотеку. Не закрывая дверь в комнату, он мог наблюдать за парадной дверью у противоположной стены возле камина.
Неужели они весь вечер намерены топтаться напротив и глазеть, ожидая, что у него не выдержат нервы? В таком случае он должен продемонстрировать свое хладнокровие, сев и начав наговаривать в диктофон отчет о деле против настоящего убийцы. Господи, если бы только у него перед глазами не маячило лицо без маски!..
Кроме того, он едва ли сможет использовать оружие против…
«Прекрати!»
Преодолевая боль, Батлер повернул свое кресло у камина так, чтобы краем глаза мог поглядывать через открытую дверь библиотеки на входную дверь. Огонь снова полыхал вовсю. Часики на каминной полке пропищали половину седьмого.
— Я не говорил с тобой, — обратился он к диктофону, — так как со вчерашнего дня делал кое-какие записи. Давай-ка посмотрим…
Батлер слегка отодвинул стрелку назад с целью вспомнить то, что наговорил вчера, прежде чем выключить запись. Потом он включил диктофон, переведя рычаг таким образом, чтобы микрофон не записывал, а говорил.
Его собственный голос — микрокосм из зала суда в Лилипутии — зазвучал из громкоговорителя.
«Люсия Реншо с самого начала проявляла благосклонность, граничащую со страстью, к… к П. Б. — Здесь громкоговоритель сделал небольшую паузу и смущенно кашлянул. — Не потому ли, что голос и внешность П. Б. обладают сильным сходством с покойным мужем Л. Р., Диком Реншо? Не перенесла ли она подсознательно свою привязанность на похожего на него мужчину?»
Батлер внезапно выключил диктофон и дрожащими руками снял с оси восковой цилиндр, потом встал, повернулся и швырнул его на каменную плиту под очагом. Цилиндр разбился, и кусочки воска полетели в огонь.
Снова сев, Батлер надел на ось новый цилиндр. Как же он был глуп!
— Теперь, — заговорил он, — я диктую полную запись фактов того, что мы можем назвать делом об убийствах, совершенных сатанистской сектой.
Батлер не забывал о парадной двери, о револьвере у себя на бедре, о коробке патронов с другой стороны кресла. Тем не менее он произносил одну за другой четкие и логичные фразы. Когда цилиндр закончился, он положил его в футляр на полке внизу и вставил новый.
Голос продолжал свое повествование. Сколько неподвижных фигур ожидало теперь в Конюшенном дворе или на Кливленд-роу? Попытаются ли они ворваться через незапертую входную дверь? Но мозг держал эти вопросы в другом отделении.
— …Таким образом, мы начинаем понимать, — говорил Батлер, — работу ума убийцы. Новый абзац.
Допустим, я совершил убийство. Это занимает все мои мысли и отражается на всех моих действиях. Если я не великолепный актер, то не смогу не выдавать себя обмолвкой, жестом, выражением лица. Меня переполняет чувство вины, хотя оно может остаться незамеченным.
Но опять же предположим, что кто-то абсолютно искренне считает и верит, что он — или она — не совершал убийства. Такой человек вообще не думает о преступлении. Поскольку он не испытывает чувства вины, его реакции на вопросы частных детективов или полиции будут реакциями невиновного.
Неожиданно Батлер прервал речь, отпустив кнопку записи.
Пришедшая ему в голову мысль — нелепая и в то же время приводящая в ярость — заставила его устремиться к двери, но, вспомнив о диктофоне, он быстро вернулся и отключил его.
Что, если наблюдатели снаружи не враги, а полицейские? Конечно, Хэдли едва ли мог прислать трех человек, но, с другой стороны, это объясняло бы их молчание.
Подкравшись к задней двери, Батлер открыл ее и вышел из дома. Он даже не вспоминал о том, что на нем только халат, пижама и шлепанцы, но, если бы вспомнил, это не помешало бы ему перейти Кливленд-роу и войти в Конюшенный двор. К тому же в этом уединенном месте прохожих практически не было.
Туман сгустился, и уличные фонари превратились в искорки. Чувствуя асфальт под шлепанцами, Батлер шагнул в Конюшенный двор. Наблюдателей стало четверо.
Двое стояли за арками музея, третий — в тени дальнего конца Йорк-Хаус, а четвертый был почти не виден на фоне железной решетки у ворот, которые выходили на дорожку, спускающуюся к Мэлл.
