Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
За широким дубовым столом напротив Холмса восседали две смутные фигуры. Позади них стоял человек в форме тюремного надсмотрщика. Его называли «господин главный старшина». Он должен был охранять и при необходимости усмирять закованного в наручники арестанта.
Холмс сидел на прямом деревянном стуле, ослабленный снотворным, которое на протяжении многих часов гасило его сознание. Что бы он ни говорил, его слова были криком одинокого узника, находящегося где-то на краю земли. Пока продолжалась эта пародия на судебный процесс, детектив, не вслушиваясь в речи обвинителя, неразличимого в свете лампы, пытался подсчитать, как долго его держат в состоянии наркотического забытья. Сегодня, когда началось «разбирательство», Холмс впервые за долгое время пришел в себя. У него перед глазами плавал туман, но холодный рационалистический ум великого сыщика работал на полную мощь. Что происходило с ним в предыдущие дни? Он не помнил ничего, кроме вкуса, который появился у него во рту, прежде чем померк разум. Холмс полностью сконцентрировался на этом ощущении. В нем присутствовала сладость, маскировавшая что-то соленое и резкое. Это был первый ключ. Мой друг не сомневался: обыкновенный молочный сахар, повсеместно применяемый для того, чтобы пациент мог легче проглотить пилюлю, делал снотворное приторным. Ну а скрывался под этой сладостью бромисто-водородный скополамин — наркотик, находясь под действием которого человек забывает все, что слышит, видит или чувствует.
Занимаясь аналитической химией в своей лаборатории на Бейкер-стрит, Холмс раз или два пробовал скополамин с кончика пальца, и этот вкус так же надежно хранился в картотеке его непобедимого ума, как если бы был помещен в научный архив госпиталя Святой Марии или больницы Радклифа. Сыщик прекрасно понимал, насколько мощным оружием может стать наркотик в руках преступников. Те, кто принудил его принять скополамин, очевидно, были уверены, что из памяти жертвы выпадут последующие события, но они ошибались, полагая, будто вкус снадобья тоже забудется.
Теперь Холмс сидел перед своими врагами, заслонившимися от него щитом ослепительного света. В первую очередь ему необходимо было разгадать, кто эти люди, где он и как сюда попал. Во время «процесса» гениальный детектив пришел к выводу, что его хотят не просто убить. Жаждавших отомстить ему пригласили на этот спектакль в качестве зрителей. А «блюстители закона» стремились сломить дух подсудимого, чтобы публика увидела, как он станет униженно просить о пощаде и умолять сохранить ему жизнь, когда его потащат на виселицу. Никакой успех не смог бы воодушевить преступное сообщество больше, нежели весть о том, что Шерлоку Холмсу под конец отказало мужество.
Каждую ночь ему, лежащему на деревянной койке в камере смертников, предлагали сделать выбор: либо он до утра погрузится в забытье, выпив содержимое мензурки, либо его насильственно усыпят подкожной инъекцией. Он соглашался на первое, только чтобы определить, каким наркотиком его опаивают. Для этого ему было достаточно коснуться жидкости языком.
Тюремщики Холмса приняли все меры предосторожности. Они надели узнику на ногу узкий стальной браслет с пятифутовой цепью, впаянной в пластину, которая крепилась к стене четырьмя глубоко вбуравленными в камень болтами. Пленник мог дойти до расположенной за изголовьем кровати маленькой ниши с тазом и сточным отверстием, но цепь была слишком коротка, чтобы позволить ему дотянуться до надсмотрщика, ни днем ни ночью не сводившего с него глаз. При каждом движении оковы впивались в разодранную до кости плоть.
Зарешеченные двери, ведущие в коридор и тюремный дворик, всегда держали запертыми. За стеной сидели еще два надзирателя, готовые прийти на помощь своему товарищу при первом же подозрительном звуке и каждые десять-пятнадцать минут поглядывающие на арестанта через потайное оконце. В камере, под рукой у стража, был звонок, чтобы в случае чего вызвать подмогу.
Бороться с действием еженощной дозы скополамина казалось делом безнадежным, и Холмс это отлично знал. Однако, впервые приняв наркотик из рук тюремщиков, он понял и другое: сладковатый растительный вкус снадобья свидетельствовал о том, что к скополамину примешано второе вещество. Чтобы усилить влияние зелья, к нему добавили опиат. В стремлении всецело подчинить Шерлока Холмса своей власти его враги, сами того не ведая, дали ему в руки нить, ведущую к победе.
Убежден, что в те годы никто на свете, кроме меня, не знал о пагубной тяге к наркотикам, которой мой друг поддавался в дни, свободные от расследований. Теперь о его влечении известно каждому, кто читал мои записки, но, пока Холмс был жив, я не раскрывал этой тайны ни одной живой душе. В последнее время много говорят о пристрастии Шерлока к кокаину и подкожным уколам, чуть меньше — о том, что он употреблял опий. Именно этот порок гнал моего друга в притоны Уэппинга и Шедуэлла, о чем я уже писал. Возможно, сей факт неизвестен широкой публике, но каждый медик знает: опиаты вызывают у человека привыкание. Чем больше дозы и чем чаще принимается наркотик, тем слабее его эффект. Разумеется, нелепо предполагать, что организм моего друга мог противостоять отраве, которую вливали в него каждую ночь. Однако еще до окончания «суда» Холмс добился невероятного: усилием подсознательной воли к утру он выныривал из бездны беспамятства в состояние полудремы, уменьшая влияние микстуры до воздействия, оказываемого одним лишь скополамином. Позднее Холмс признавался мне, каким мучительным было это частичное пробуждение. Каждая попытка стряхнуть с себя наркотический дурман сопровождалась галлюцинациями — моему другу казалось, будто его приковали к какой-то дьявольской машине: с огромным трудом, терпя непереносимую боль, он вращал колеса и давил на поршни. Наконец, сопротивление механизма удавалось преодолеть, и, подчинив себе его движущую силу, сознание Холмса высвобождалось.
Но с резким ударом сердца сон начинался заново. В нем, как при многократной демонстрации фильма или непрерывных репетициях одной и той же пьесы, обвинители неизменно усаживались на свои места. Странная особенность этого видения заключалась в том, что оно позволяло гениальному детективу разглядеть детали, не замеченные им наяву. Видимо, на «суде» его бодрствующий мозг был частично затуманен после многодневного приема опия. И только сейчас, в скополаминовой дремоте, Холмс наконец-то узнал тени, которые прятались от него в сиянии дуговой лампы. Мой друг вспомнил, что накануне, когда «судьи» занимали свои места, перед ним мелькнуло гладковыбритое лунообразное лицо одного из мучителей. Из-за яркого света разглядеть черты во всех подробностях не удалось, но полусонное подсознание Холмса сообщило этой застывшей физиономии жестокую улыбку, а воображение добавило холодные серые глаза и очки в золотой оправе. Память восстановила голос, звучавший ровно и учтиво, но оттого не менее зло. Холмс будто бы слышал, как этот человек обращался к нему. Правда, мой друг не мог понять, были те слова плодом фантазии или же донеслись до его слуха сквозь пелену наркотического оцепенения во время вчерашней пытки.
— Вы считаете нас самозванцами, мистер Холмс. Однако никто другой не имеет большего права требовать от вас расплаты. Чарльз Огастес Милвертон, которого вы убили, был моим старшим братом. Я Генри Кайюс Милвертон, и вы при желании могли бы узнать о моем существовании. Прошу вас, не отрицайте вашего преступления. Серебряный револьвер двадцать второго калибра найден, и не к чему играть в детские забавы, сличая отпечатки пальцев на его рукояти с теми, которые вы столь любезно, хотя и ненамеренно, оставили на некоторых предметах.
Холмс цеплялся за ощущение реальности этого голоса. Возможно, он приписал его Генри Кайюсу Милвертону во сне? Нет, инстинкт сыщика подсказывал, что фразы действительно были произнесены, но утонули в скополаминовом мороке. Холмс мысленно попытался отвернуться от слепящего света и рассмотреть то, что находилось позади лампы. Тут человек, назвавшийся братом убитого, заговорил снова, представляя второго «судью»:
— Мой коллега капитан Джеймс Кэлхун, которого вы объявили главарем банды убийц из штата Джорджия, не сгинул в морской пучине вопреки вашему предположению. Вы так решили, когда после сильнейшего шторма посреди океана был найден ахтерштевень [4] его судна. Вам не хватило проницательности, какой вы похваляетесь перед всем миром. Иначе вы догадались бы незамедлительно, что обломок с буквами «О. З.» был специально сброшен на воду. «Одинокая звезда», которую ожидали в Саванне, три недели спустя приплыла в Баию, переименованная в «Алькантару». Чтобы обмануть вас, мистер Холмс, потребовалась всего лишь пара мазков краски.
— Вы много мните о себе, Холмс, — протянул толстяк, оказавшийся Кэлхуном. — Но с тех пор как вы взялись за мое дело, за вами следили. Вы были под наблюдением, даже когда изучали судовые журналы и ллойдовские страховые досье в Лондоне.
