Патриция Хайсмит - Сочинитель убийств. Авторский сборник
— Например?
— Например, полететь на Луну в ракете. Или установить рекорд скорости в автомобиле. Рекорд не поставил, но выжал сто шестьдесят.
— С завязанными глазами?
— И совершил ограбление, — Бруно уставился на Гая неподвижным взглядом. — Удачное. Залез в чужую квартиру.
Губы Гая сложились в недоверчивую улыбку, хотя на самом деле он поверил Бруно. Бруно способен на насилие. Способен он и на безумие. Нет, не безумие, поправил себя Гай, на безрассудство. Отчаянная скука богатых, о которой он частенько говорил Анне. Та, что скорее разрушает, нежели творит. А на преступление она толкает так же легко, как нужда.
— Не затем, чтобы что–то взять, — продолжал Бруно. — Что я взял, мне было совсем не нужно. Я нарочно взял то, что не нужно.
— Что именно?
Бруно передернул плечами.
— Зажигалку. Настольную. И с каминной полки — статуэтку цветного стекла. И еще кое–что. — Он снова пожал плечами. — Про это знаете вы один. Я не из болтливых, хотя вы, скорее всего, думаете обратное.
Он ухмыльнулся.
Гай затянулся сигаретой.
— Как это вам удалось?
— Понаблюдал за жилым домом в Астории, подгадал время и просто–напросто вошел в квартиру через окно, спустившись по пожарной лестнице. Это было нетрудно. Так что один пунктик я из своего списка вычеркнул, сказав себе «слава Богу!».
— Почему «слава Богу»?
Бруно застенчиво улыбнулся.
— Сам не знаю, зачем я это сказал.
Он снова налил себе, потом Гаю.
Гай поглядел на напряженные дрожащие руки, которые сумели украсть, на обкусанные до мяса ногти. Эти руки неловко, по–младенчески играли с пакетиком спичек, пока не уронили его на посыпанный пеплом бифштекс. Господи, какая это, в сущности, скучная вещь — преступление, подумал Гай. И насколько зачастую бессмысленная. На преступление тянет людей определенного типа. Кто бы смог догадаться, поглядев на руки Бруно, на его купе, на его противную тоскливую физиономию, что он украл? Гай снова опустился на стул.
— Расскажите о себе, — любезно предложил Бруно.
— Мне нечего рассказывать.
Из кармана пиджака Гай извлек трубку, выбил о каблук, взглянул на высыпавшийся на ковер пепел и сразу о нем забыл. Жар опьянения все глубже проникал ему в кровь. Если контракт в Палм–Бич выгорит, подумал он, две недели до начала работы пролетят незаметно. Развод не должен занять много времени. Рисунок низких белых строений на зеленом газоне с законченного эскиза сам собой, как бывало не раз, во всех подробностях всплыл перед его мысленным взором, хотя он и не называл. Ему тонко польстили, он обрел стопроцентную уверенность, его благословили — все это накатило на него разом и сразу.
— Что за дома вы строите? — спросил Бруно.
— Ну… так называемые современные. Я спроектировал пару магазинов и небольшое административное здание.
Гай улыбнулся. Он совершенно не чувствовал той скованности и раздражения, какие обычно испытывал, когда люди интересовались его ремеслом.
— Вы женаты?
— Нет. То есть вообще–то да. Живем раздельно.
— Почему?
— Несходство характеров, — ответил Гай.
— И давно?
— Три года.
— Разводиться не собираетесь?
Гай, нахмурившись, задумался.
— Она, как и вы, из Техаса?
— Да.
— Намерены вы с нею встретиться?
— Обязательно. Сейчас нам предстоит оформить развод.
Гай сжал зубы. Зачем он это сказал?
Бруно презрительно фыркнул;
— Каких только девок вы не подбираете себе в жены там, на Юге!
— Хорошеньких и очень, — возразил Гай. — По крайней мере, некоторых.
— Но большей частью туповатых, разве не так?
— Не без того, — и Гай про себя улыбнулся. Мириам как раз из таких южанок, которых, видимо, имел в виду Бруно.
— А ваша жена, она из каких?
— Довольно хорошенькая, — осторожно ответил Гай. — Рыжая. Несколько полноватая.
— Как ее звать?
— Мириам. Мириам Джойс.
— Хм… Умная или туповатая?
— Не очень умная. Я и не хотел жениться на умной.
— И втрескались вы в нее по уши, верно?
Как он догадался? Разве это заметно? Бруно сверлил его проницательным взглядом, ни разу не мигнув, словно дошел до той стадии усталости, за которой уже и сон не берет. У Гая возникло чувство, что эти серые глаза изучают его вот уже много часов подряд.
— Почему вы так решили?
— Хороший вы парень, ко всему относитесь серьезно — и к бабам тоже, да?
— Что значит «серьезно»? — возразил Гай. Но его захлестнуло теплое чувство к Бруно, потому что тот откровенно сказал о чем думает. Большинство людей, и Гай это знал по собственному опыту, хранят свое отношение про себя.
Бруно развел руками и вздохнул.
— Так что это значит «серьезно»? — повторил Гай.
— Весь нараспашку, столько надежд возлагаете, а потом получаете в зубы. Разве не так?
— Не совсем.
Однако эти слова пробудили в нем жалость к себе. Он встал, прихватив стакан, но отойти в купе было решительно некуда, и вагон так раскачивало, что нельзя было даже толком стоять.
А Бруно все не сводил с него взгляда, закинув ногу на ногу (так что старомодный ботинок болтался в такт поезду), снова и снова ударами пальца стряхивая с сигареты пепел прямо в тарелку. Недоеденный розово–черный бифштекс медленно серел под пепельным дождем. Гаю показалось, что Бруно, услышав, что он женат, стал коварнее. И любопытней.
— Что стало с вашей женой? Завела любовников?
Пунктуальность Бруно тоже вызывала в нем раздражение.
— Нет. И вообще это уже в прошлом.
— Но вы по–прежнему состоите в браке. До сих пор не смогли добиться развода?
Гай вспыхнул от стыда.
— О разводе я до сих пор как–то не думал.
— А сейчас это случилось?
— Она решила разводиться. По–моему, она ждет ребенка.
— Понятно. Самое времечко решиться, а? Поспала с мужиками три года и наконец кого–то охомутала?
Что ж, так оно и было. Вероятно, без ребенка у нее бы не получилось. Но как догадался Бруно? Гаю подумалось, что Бруно судит о Мириам, опираясь на свое знание какой–то другой, ненавистной ему женщины. Гай отвернулся к окну. Стекло отбросило ему собственное его отражение. Он почувствовал, как в груди бьется сердце, сотрясая все тело сильнее, чем вагонная качка. Может быть, решил он, сердце бьется так потому, что он еще никому не рассказывал так много о Мириам. Даже Анна не знает того, что теперь узнал Бруно. Правда, Анне он рассказывал о другой Мириам, какой та когда–то была, — нежной, верной, одинокой, цеплявшейся за него и мечтавшей развязаться с родней. Завтра он встретится с Мириам, сможет к ней прикоснуться, протянув руку. Одна мысль о прикосновении к этой желейной плоти, какую он в свое время любил, вызвала у него отвращение. Будущее вдруг обрушилось на него всей своей тяжестью.
— Чем кончился ваш брак? — вкрадчиво спросил у него за спиной голос Бруно. — Мне это и вправду интересно, я к вам всей душой. Сколько ей тогда было?
— Восемнадцать.
— И она сразу пошла по рукам?
Гай задумчиво повернулся, словно беря на себя вину Мириам.
— Представьте себе, женщины занимаются не только этим.
— Но она–то занялась именно этим, разве не так?
Гай спрятал глаза, раздраженный и в то же время заинтригованный.
— Занялась.
Слово отдалось у него в ушах мерзким шипением.
— Знаю я таких рыжих южаночек, — заметил Бруно, почесав кадык.
И снова Гай испытал острый и совершенно бессмысленный стыд. Бессмысленный, потому что никакие слова или поступки Мириам не могли ни удивить, ни смутить Бруно. Его, похоже, вообще ничто не могло удивить, разве что разжечь любопытство.
Бруно со скромным удовлетворением уставился в свою тарелку. Зрачки у него расширились и заблестели, насколько позволяла краснота и синие круги под глазами.
— Уж этот мне брак, — вздохнул он.
«Брак» тоже отозвался у Гая в ушах. Для него это было священное слово, столь же первозданно священное, как понятия «святой», «любовь», «грех». Оно означало терракотового цвета губы Мириам, произносящие: «С чего это я стану выкладываться ради тебя? » Оно означало глаза Анны, когда та, отбросив волосы назад смотрела на него снизу вверх на лужайке перед домом, где сажала крокусы. Оно означало Мириам, которая отворачивается от высокого узкого окна комнаты в Чикаго и подносит вплотную к его лицу свое, овальное и веснушчатое, как она всегда делала, когда собиралась соврать, и наглую ухмылку на длинной роже темноволосого Стива. Воспоминания наползали на него одно за другим, хотелось протянуть руки и отпихнуть их. Комната в Чикаго, где все это случилось… У него в ноздрях стоял запах комнаты, духов Мириам, накаленной крашеной батареи. Он стоял покорный, впервые за последние годы не отогнав видения лица Мириам, не заставив его расплыться в розовое пятно. Что с ним будет, если он и теперь позволит всему этому себя захлестнуть? Укрепится ли он в борьбе с Мириам или утратит силы?
