Элен Макклой - Две трети призрака
— Тони?
Услыхав свое имя, Тони резко поднял голову, а Филиппа прервала монолог.
Они увидели перед собой невысокого стройного мужчину с болезненно бледным лицом, горящими черными глазами, обезьяньим ртом и великолепной формы головой. Филиппу поразил красивый музыкальный голос незнакомца. Мужчина смотрел на них с улыбкой человека, знающего себе цену. Всем своим видом он как бы говорил: перед вами человек необыкновенный.
— Леппи! — воскликнул Тони. — Вы откуда?
— Да вот, вошел на Сто двадцать пятой. Только что отчитал лекции в Колумбийском университете. Я искал вагон для курящих и…
— Присаживайтесь, — опомнился Тони. — Вы знакомы с моей женой? Филиппа.
— Не помню, чтобы я имел удовольствие, — сказал Лептон и поклонился с изяществом, неожиданным для урода и явно прибавив ему привлекательности в глазах Филиппы, после чего сел в кресло.
— Вы были на нашей свадьбе, — с любезной улыбкой произнесла Филиппа. — Вы живете в Коннектикуте?
— Нет. Я еду на уикенд к Шэдболтам. Тони, вы знакомы с Шэдом? Ну, помните, он написал нечто вроде «Южного ветра»?
— А я только что читала вашу статью о последнем романе Амоса Коттла, — сказала Филиппа, желая привлечь внимание Лептона.
— А! — Лептон прикрыл глаза, но Филиппа успела заметить, что они заблестели еще ярче. — Наконец-то появился человек, который пишет по-настоящему. Он никому не подражает, всегда остается самим собой. Это и есть самобытность, которой так не хватает сегодняшней американской литературе.
— Он хорошо пишет, — вставила Филиппа, решив быть объективной к Амосу.
— Хорошо? Дорогая леди, он замечательно пишет. Я бы назвал его гением, если бы это слово не затаскали. В современной литературе нет никого, равного Амосу Коттлу. Тони, вас можно поздравить.
— Спасибо.
Тони изобразил на лице подходящую к случаю торжественность, но Филиппа знала, что его больше интересуют доходы от книг Амоса, чем их литературные достоинства.
— Коттл, наверное, очень одинокий человек. — Она опять услышала мурлыкающий голос Лептона. — Такой талант — как большое состояние. Он отрезает от остальных людей. В моем воображении я почти вижу монаха, погруженного в свои мысли, в… э… э…
— Искусство, — подсказала Филиппа. Наконец-то ей удалось задержать на себе его горящий взгляд.
— А вы и впрямь читали мою статью!
— Красиво. Мне нравится, как это звучит.
Тони поморщился.
— Мне вообще нравятся слова, которые вы употребляете, — щебетала Филиппа. — Например, «всезначное». Будь это моя статья, я бы просто написала «значительное». Но у вас лучше. И подходит больше… А знаете, Амос не такой уж монах. Иногда он бывает очень забавным.
Лептон о чем-то задумался, потом посмотрел на Тони и сказал:
— Мне хотелось бы с ним как-нибудь встретиться. Интересно, такой же он обаятельный, как его герои?
— Разве вы не знакомы? — удивилась Филиппа.
— Леппи, в отличие от прочих критиков, не посещает коктейли у Шора, которыми отмечают выход в свет новых книг, — вмешался Тони.
— И по телевизору его не видели?
— У меня нет телевизора, — довольно сухо ответил Лептон. — Обхожусь без него.
— Вот уже полгода Амос раз в неделю выступает со своей программой, — объяснил Тони. — Он интервьюирует писателей. Нет-нет, не критикует, ни в коем случае — просто старается их разговорить и вызвать на откровенность.
— Ясно, не критикует. — И Лептон горько усмехнулся. — Я всегда говорил: телевидение и объективная литературная критика несовместимы.
Тут Филиппе пришла в голову великолепная мысль.
— Если хотите познакомиться с Амосом, я могу помочь. Мы решили устроить небольшую вечеринку в его честь. Приезжайте к нам в воскресенье часам к шести и привозите с собой Шэдболтов.
Лептон еще раз грациозно поклонился, и Филиппа подумала, почему у критиков такие очаровательные манеры, а так называемые художники слова обязательно дикие и невоспитанные?
— Не сомневаюсь, что Шэдболты с удовольствием примут ваше приглашение, если только они не заняты вечером. Понимаете, я уже предупредил их, что уеду в воскресенье. Я закажу такси и приеду один.
— Я могла бы заехать за вами, — предложила Филиппа, — если вы, конечно, не возражаете.
Лептон улыбнулся.
— Меня никогда не вдохновлял пример английского критика, который на протяжении всей своей длинной и скучной жизни ни разу не пожелал встретиться с писателем.
Какая у него симпатичная улыбка, подумала Филиппа, и она вспомнила старый анекдот о хвастливом повесе времен короля Эдуарда: «Пусть меня считают самым уродливым мужчиной в Европе, но стоит мне пробыть с женщиной полчаса наедине, и она моя, даже если мой соперник сам Аполлон». Ну а полчаса в обществе Мориса Лептона? Мысль эта приятно взволновала Филиппу, и она принялась обдумывать, что бы такое ей надеть, когда она поедет за ним к Шэдболтам. Морис Лептон, конечно, не в ее вкусе, по крайней мере не совсем… Она даже не уверена, может ли он ей понравиться, но…
В натуре Филиппы было что-то кошачье, и охота всегда доставляла ей удовольствие, независимо от того, какое чувство она испытывала к намеченной жертве: страсть, влечение или даже ненависть. Ей удалось устроить свою жизнь так, чтобы наслаждаться преимуществом замужней жизни, и радостями вольной охоты. Идеальная жизнь, считала Филиппа, — это все иметь и ничем не поступаться. И хотя у нее бывали промахи, пока все благополучно сходило ей с рук. Правда, иногда Филиппе мучительно хотелось узнать, а не догадывается ли о чем-нибудь Тони.
Лептон стал прощаться, и Филиппа чуть-чуть задержала его руку в своей. Их взгляды встретились, и необычное волнение охватило Филиппу. Она даже немного испугалась. Ища удовольствий, она старалась избегать любви и не терять власти над своими чувствами.
— Ну как тебе Леппи? — спросил Тони, когда поезд отошел от платформы.
— Не знаю, — ответила Филиппа, все еще находясь во власти бездонных глаз Лептона. — Мне кажется, он опасный человек.
— Опасный? Этот книжный червь? Да он лет двадцать не выходил на солнце, — рассмеялся Тони.
3
В воскресенье в полдень Амоса Коттла разбудили солнечные лучи, сквозь незанавешенное огромное окно упавшие на двуспальную кровать, где он лежал во влажной неразберихе простынь.
Амос протер опухшие глаза и, не желая вставать, прислушался к тишине пустого дома. Им владело беспокойство, причину которого он несколько минут не мог понять, а потом вспомнил: Вера… Сегодня он должен встретить Веру в аэропорту.
Амос медленно встал, нащупал халат, шлепанцы, долго изучал свое лицо в зеркале.
Большие грустные глаза, как у заблудившейся собаки, подумал он с горечью. Складки в уголках рта выдают затаенное страдание. Редкая поросль пестрой бороды милосердно скрывает едва намеченный подбородок. Неудивительно, что Мэг Веси с ним нянчится.
Она из тех женщин, которые любят возиться с несчастненькими. Ну разве, глядя на него, скажешь, что он один из самых знаменитых писателей современности? Интересно, были ли разочарованы его поклонники, когда обнаружили, что создатель образов настоящих мужчин, перешагивающих через похищения, кровосмешения и пытки, обладает такой негероической внешностью?
Неожиданно пришедшее на ум сравнение утешило его — автопортрет Ван Гога. Вот на кого он похож. Гений в болезненном обличье. При мысли о гении Амос горько усмехнулся.
Тяжело вздохнув, он пошел на кухню, достал из холодильника банку апельсинового сока, сварил кофе. Выпил сначала холодного, потом горячего. Я всегда один… но с Верой мое одиночество будет еще ужаснее. Она не приедет сюда, я не позволю.
Внезапно Амоса охватило отвращение к самому себе. Зачем я тут? Зачем ввязался во все это? Ощущение, что он попал в ловушку, усиливалось после каждого успеха. Что скажут Гас и Тони, если сегодня вечером он сообщит им, что решил выйти из игры? Попытаются ли они удержать его?
Все еще в халате и в шлепанцах, Амос подошел к двери, взял воскресные «Таймс» и «Трибюн». Соседей он не стеснялся. Вокруг пять акров леса, так что хоть раздевайся и ходи нагишом. Ну а дом — его выбрал Тони — современный, одноэтажный, со стеклянными стенами. В этой сюрреалистической, неудобной для нормального человека стеклянной коробке Амос чувствовал себя выставленным напоказ и совершенно беззащитным, однако Тони считал, что жилище Амоса Коттла должно быть именно таким, а Амос тогда получил деньги за свой первый фильм… И вот он живет здесь — узником — неподалеку от красивого дома Тони, чтобы Тони мог заодно присмотреть за ним.
…С первой страницы литературного приложения к «Таймс» на Амоса смотрело его собственное лицо. Умно сработано. Этот парень действительно похож на писателя. Амос принялся за рецензию Лептона, и чтение постепенно его успокоило. Наверное, их мистификация все же неплоха, если такой интеллектуал, как Лептон, относится к ней серьезно. А остальные относятся серьезно к Лептону, так что после его похвалы можно продать не меньше сорока тысяч экземпляров второго тиража.
