Гилберт Честертон - Тайна сада
— Кровная месть существует и в Америке, — бесстрастно заметил священник, а затем добавил: — Вас просят сейчас же идти в библиотеку, чтобы осмотреть сегодняшнюю находку.
Майор О'Брайен, последовавший за остальными в библиотеку, где начиналось дознание, чувствовал дурноту. Ему как солдату была отвратительна такая тайная резня. Где конец этой ни на что не похожей цепи усекновений? Одна голова отрублена, теперь вторая. «Вот уж не скажешь, — горько подумал он, — одна голова хорошо, а две — лучше».
В кабинете Валантэна, через который надо было пройти, его ждало новое потрясение: на столе он увидел еще одну окровавленную голову, на этот раз — самого хозяина. Это была цветная картинка в журнале националистов «Гильотина», где каждую неделю помещали рисунок, изображавший кого-нибудь из политических противников с выпученными глазами и искаженным лицом, как бы после казни; Валантэн же был видным деятелем антиклерикального направления. Но ирландец О'Брайен был способен даже в падении по-своему сохранять чистоту, и все его существо возмутилось сейчас против того интеллектуального скотства, которое можно встретить только во Франции. Весь Париж казался ему единым — от причудливых каменных фигур на средневековых храмах до грубых карикатур в газетах. На память пришли страшные игры времен Великой революции. Этот город был скопищем жестокой силы — от кровожадного рисунка у Валантэна на столе до собора Нотр-Дам, с высоты которого поверх готических чудищ скалится сам Сатана.
Библиотека была продолговатой, низкой и темной; только из-под опущенных штор пробивался снаружи по-утреннему розовый свет. Валантэн и его слуга Иван ожидали их, стоя у верхнего конца длинного и слегка наклонного стола, на котором лежали страшные останки, в полутьме казавшиеся огромными. Большое черное тело и желтое лицо человека, найденного в саду, были такими, как вчера. Вторая голова, которую утром выловили в речных камышах, лежала рядом, с нее обильно стекала вода. Люди Валантэна еще вели поиски тела, поскольку оно, вероятно, плавало где-то поблизости. Отец Браун, по-видимому, далеко не столь чувствительный, как О'Брайен, подошел ко второй голове и, как обычно, моргая, стал внимательно осматривать ее. Копну волос, сырых и седых, алый и ровный свет превратил в серебряный ореол; лицо, безобразное, багровое и как будто даже преступное, сильно пострадало в воде от ударов о деревья и камни.
— Доброе утро, майор О'Брайен, — сказал Валантэн со спокойной приветливостью. — Вы, полагаю, уже слышали о последнем подвиге этого головореза?
Отец Браун, склонившийся над седой головой, пробормотал, не подымая глаз:
— Видимо, эту голову тоже отрубил Брейн?
— Все говорит за это, — ответил Валантэн, который стоял, держа руки в карманах. — Убийство совершено точно так же, как и первое. Голова найдена в нескольких ярдах от первого убитого. Отрублена тою же саблей, которую, как мы знаем, он унес с собой.
— Все это так, — смиренно согласился отец Браун. — Но мне как-то не верится, чтобы Брейн мог отрубить эту голову.
— Почему? — спросил доктор Симон, пристально взглянув на него.
— Как вы думаете, доктор, — священник, мигая, поднял глаза, — может ли человек отрубить голову сам себе? Вот уж не знаю…
О'Брайену показалось, что с грохотом рушится весь обезумевший мир, а методичный доктор порывисто ринулся вперед и отбросил с мертвого лица мокрые белесые волосы.
— О, можете не сомневаться, это Брейн, — спокойно сказал священник, — у него и бугорок на левом ухе был такой же.
Детектив сверлил Брауна горящими глазами; сейчас он открыл плотно сжатый рот и резко бросил:
— Вы, по-видимому, много о нем знаете, отец Браун.
— Да, — просто отвечал тот, — мы с ним одно время встречались несколько недель подряд. Он подумывал о том, чтобы принять нашу веру.
В глазах Валантэна вспыхнул фанатический огонь, и, стиснув кулаки, он шагнул к священнику.
— Вот как! — произнес он с недоброй усмешкой. — А не собирался ли он вашей церкви и состояние завещать?
— Возможно, что и собирался, — флегматично отвечал Браун, — очень может быть.
— В таком случае, — Валантэн угрожающе осклабился, — вам, конечно, многое известно о нем. И о его жизни, и о его…
Майор О'Брайен положил Валантэну на плечо руку.
— Оставьте-ка этот вздор, — сказал он, — не то в ход опять пойдут сабли.
Но Валантэн, под спокойным мягким взглядом священника, уже овладел собой.
— Что ж, — сказал он, — подождем пока с частными мнениями. Вы, господа, по-прежнему связаны обещанием не покидать дом. Напомните об этом и другим. Все, что еще захотите узнать, вам скажет Иван. А мне пора заняться делами и написать рапорт. Умалчивать о происшествии больше нельзя. Если будет что-нибудь новое, вы найдете меня в кабинете.
— Есть ли сейчас что-нибудь новое, Иван? — спросил доктор Симон, когда начальник полиции вышел из комнаты.
— Только одно, сударь, — Иван сморщил бесцветное, старческое лицо, — но это важно. Вон тот старикан, которого вы нашли в саду, — и он без малейшего почтения ткнул пальцем в сторону грузного тела с желтой головой, — в общем, мы теперь знаем, кто это такой.
— Вот как? — воскликнул доктор. — Кто же это?
— Его звали Арнольд Беккер, — ответил подручный детектива, — хотя у него было много разных кличек. Этот мошенник — настоящий гастролер, он и в Америке бывал. Видать, это там Брейн что-то с ним не поделил. Мы сами мало им занимались, он больше работал в Германии. Само собой, мы держали связь с германской полицией. Но у него, представьте, имелся брат-близнец по имени Людвиг Беккер, с которым мы все-таки попотели. Как раз вчера мы отправили его на гильотину. И вот, господа, верите ли, когда я увидел в саду вот этого мертвеца, у меня просто глаза на лоб полезли. Если бы я этими самыми глазами не видел, как казнили этого Беккера, я бы поклялся, что на траве и лежит он сам. Потом я, понятно, вспомнил про его брата и…
Тут Иван прервал свою речь по той простой причине, что его уже никто не слушал. Майор и доктор удивленно взирали на отца Брауна, который вдруг неуклюже вскочил на ноги и стоял, плотно сжав виски, как от внезапной и сильной боли.
— Стойте, стойте, стойте! — закричал он. — Помолчите минутку, я начинаю понимать. Боже, помоги мне! Еще чуть-чуть, и я пойму! Силы небесные! Я же всегда неплохо соображал. Было время, мог пересказать любую страницу из Фомы Аквинского. Лопнет моя голова или я пойму? Наполовину я уже понял — но только наполовину.
Он закрыл лицо руками и стоял, точно окаменев, в мучительном размышлении или молитве, в то время как другим только и оставалось, что молча ожидать последнего потрясения всех этих безумных часов.
Когда отец Браун отнял руки от лица, оно было ясно и серьезно, как у ребенка. Он испустил глубокий вздох и произнес:
— Что ж, поскорей разложим все по местам. А чтоб вам было легче разобраться, сделаем вот как. — Он повернулся к доктору: — Доктор Симон, у вас голова хоть куда; вы уже перечисляли пять вопросов, на которые пока нет ответа. Так вот, задайте их теперь мне, и я отвечу.
У Симона от замешательства и удивления свалилось с носа пенсне, но он начал:
— Ну, во-первых, непонятно, зачем для убийства нужно прибегать к громоздкой сабле, когда можно обойтись и шилом.
— Шилом нельзя отрубить голову, — спокойно ответил Браун, — а для этого убийства отрубить голову совершенно необходимо.
— Почему? — спросил О'Брайен с живым интересом.
— Ваш следующий вопрос, — сказал отец Браун.
— Хорошо, почему жертва не подняла тревогу, не закричала? — спросил доктор. — По садам ведь не гуляют с обнаженными саблями.
— А вспомните поломанные ветки, — хмуро произнес священник и повернулся к окну, которое выходило как раз на место преступления. — Мы не поняли, откуда они взялись на лужайке — видите, так далеко от деревьев? Их не ломали, их рубили. Убийца развлекал своего врага какими-то трюками с саблей — показывал, как рассекает в воздухе ветку, или что-нибудь в этом роде. А когда тот наклонился посмотреть, нанес беззвучный удар.
— Что ж, — задумчиво сказал доктор, — правдоподобно. Вряд ли вы так же легко справитесь со следующими двумя вопросами.
Священник смотрел из окна в сад, ощупывая его пытливым взглядом, и ждал.
— Вы знаете, что сад изолирован от внешнего мира, как герметический сосуд, — продолжал доктор. — Как же тогда в него проник посторонний?
Не оборачиваясь, маленький священник ответил:
— А никого постороннего в саду и не было. Наступило напряженное молчание, которое вдруг разрядил взрыв неудержимого, почти детского смеха. Нелепость этих слов исторгла из Ивана поток насмешек:
— Вот как? Значит, и этого дохлого толстяка мы не притащили вчера в дом? Так он не входил в сад, не входил?
— Входил ли он в сад? — задумчиво повторил Браун. — Нет, полностью — нет.
