Лидия Орлова - БРЕНД. Повод для убийства
– Вас, вижу, заинтриговало это убийство, – сухо сказал Серегин.
– Как сказать… Оно меня поразило! Нелепостью и неправдоподобностью… И мотив. Мотив убийства совершенно не ясен… Необъясним мотив! Хотя он несомненно существует…
– Все-таки удивительно, как ваша любовь к моде может сочетаться с интересом ко всякого рода расследованиям! Может, вы неправильно выбрали профессию? – спросил Серегин. И, не дожидаясь ответа, добавил: – Вы не против, если я расскажу вам о моих проблемах?
– Какой вы церемонный, с чего бы? – Марина засмеялась. Она поняла, что наконец-то Серегин решился на разговор. – Слушаю вас внимательно, Николай Андреевич…
– Можно я начну издалека? – спросил он. – У вас есть время?
– Конечно… Нет ничего, что могло бы помешать нашей беседе, – сказала Марина, хотя это было не так.
Николай Андреевич взял из рук Леночки чашку с кофе и вздохнул. Вздох этот прозвучал как-то по-стариковски – чересчур громко и слишком завершенно. А ведь здоровый, сорокалетний мужик, пусть и несколько располневший от кабинетной работы, регулярных бизнес-ланчей и автомобильных пробок… «За все приходится платить, – подумала Марина, – и за комфорт мы расплачиваемся здоровьем…»
– Все началось давно, когда я только пришел в Дом моды и пытался вернуть то, что у меня украли… – начал Николай Андреевич.
– Я помню… У вас пытались похитить дочь…
– Именно так. Тогда они от меня отступились, потому что я отказался от борьбы и фактически отдал им все, что имел.
– Ну, положим, не все, – заметила Марина.
– По тем временам можно было считать, что все… – не согласился Николай Андреевич. – Здание – единственное, что мне тогда досталось, принадлежало городу, Дом моды был всего лишь арендатором… Только после акционирования я смог его приватизировать. То немногое оборудование, которое еще стояло в цехах, морально устарело еще в то время – теперь у меня все новенькое, сам закупал лучшее… Тогда меня оставили в покое, потому что и взять с меня было нечего. Но теперь…
– Теперь вас хотят поставить под крышу, так? – сообразила Марина.
– Если бы! – воскликнул Николай Андреевич. – У меня пытаются отобрать все…
Серегин замолчал. Потом добавил:
– И это несмотря на то, что я последовательно проводил вполне сиротскую политику…
– Что, что? – переспросила Марина. – Какую политику?
– Вы не знаете, что такое сиротская политика? – удивился Серегин. – Мы, русские, любим прибедняться… И бедные мы, и несчастные, и ничего-то у нас нет… Привыкли говорить так из суеверия, от нежелания иметь завистников, а может быть, и потому, что лучше других знаем, как недолговечно и хрупко благополучие, каким эфемерным может оказаться счастье и что ни в чем нельзя быть уверенным до конца… Я не говорю сейчас о так называемой вере в будущее… Мы готовы поверить во что угодно, даже в счастливую загробную жизнь, но в светлое будущее? Увы…
Николай Андреевич замолчал. Марина терпеливо ждала, когда он продолжит разговор, и не торопила его.
– Вы всегда меня упрекали в том, что я недооцениваю рекламу, что не работаю с прессой, что не рекламирую свои товары… Но я делал это вполне сознательно! Я не хотел быть на виду, боялся, что финансовые успехи моего Дома моды привлекут к нему внимание криминальных структур… За моей спиной не было никого, кто мог бы меня прикрыть в случае реальной опасности. Потому я прибеднялся, делал вид, что еле свожу концы с концами, убеждал всех, что у меня нет настоящего производства – только дизайнерская служба, только отдельные образцы моделей… Словом, вел ту самую политику, которую я называю политикой сиротства…
– Понятно, – со вздохом сказала Марина. – Но на самом деле…
– На самом деле грамотно построенный бизнес неизбежно приносит прибыль… – Серегин оживился, в нем проснулось естественное желание рассказать о своих – тщательно скрываемых! – успехах. – Конечно, я не занимался изобретением велосипеда, я просто использовал схему, по которой работают известные трансконтинентальные корпорации моды… Разрабатывал новые модели повседневной одежды, одежды для полных людей, предлагал их торговле и отшивал на разных фабриках…
– Как в старое доброе время! – воскликнула Марина.
– О, нет! – с жаром воскликнул Серегин. – Вы забыли, Марина Петровна… В советские времена модели отбирала не торговля, а швейные фабрики! Они предпочитали то, что попроще, то, что могли сшить на своем устаревшем оборудовании… Вспомните, как проходили так называемые «расписания моделей»! Представители фабрик буквально раздевали вещи, которые казались им слишком сложными… Нельзя было ставить два кармана – трудно расположить их симметрично, и ставили один! А их отношение к моде? Считалось высшим достижением, если только пять-шесть процентов всей продукции обновлялось в соответствии с сезоном… А у меня все иначе, потому мой Дом и называется так – «Тренд», что означает: модные тенденции сезона. Я обновляю весь ассортимент – и по тканям, и по колориту, и по крою… Я вообще не шью старомодных вещей! И работаю только с теми фабриками, которые в состоянии выполнить любой мой каприз…
Серегин отхлебнул кофе.
– Ну, конечно, не каприз… Я тоже считаюсь с технологией производства. Но если мои художники решают, что нужна вышивка, а у фабрики нет машины для вышивки, то я куплю для нее это оборудование, в крайнем случае, возьму в лизинг… Я помогаю партнерам, но и жестко с них спрашиваю. Если обнаруживаю брак, если меня подводят по срокам – штрафую решительно и без жалости… Даже если это может разорить беспечного партнера…
– Да вы просто акула капитализма! – засмеялась Марина. – Не ожидала…
– Иначе я сам прогорю, – ответил Серегин. – Но оставим подробности. Дела мои идут хорошо. Даже лучше, чем я ожидал. Без преувеличения могу сказать, что в России есть еще всего три компании, которые в состоянии со мной конкурировать… По масштабам производства и продаж, а значит – по прибыли… Не буду вам называть цифры, по привычке к сиротству я не привык их афишировать… Для дела вам они не понадобятся.
Серегин вздохнул.
– Как я ни старался, но о реальном состоянии моего бизнеса вскоре узнали те, кого я так опасался. Хотя живу я скромно – даже загородного дома не построил, а ведь мог давно это сделать. Квартира, правда, большая, хотя и не в новом элитном доме, а в самом обычном, правда, в сталинском. Охрана – только в офисе. По ночным клубам не шастаю, в казино не играю. Дочка учится не где-нибудь за границей, а в Москве, в хорошей, но не элитной школе. Словом, и тут сиротствую… Как и где произошла утечка информации – сказать трудно. Может, налоговая служба информирует тех, кто в этом заинтересован. Может, кто из моих сотрудников продался. Не исключено, конечно, что меня вычислили через байеров, с которыми я работаю… Гадать не буду. Не знаю кто, но кто-то передал моим давним врагам информацию о том, что я зарабатываю хорошие деньги и ни с кем ими не делюсь.
Николай Андреевич говорил скорбно, нотки трагизма звучали в его голосе, и Марине стало смешно. Она вспомнила легендарного Корейку, тайного миллионера, которого преследовал обаятельный авантюрист Остап Бендер. Она пыталась скрыть улыбку, но Серегин заметил ее реакцию.
– Вы удивлены? – спросил он. – Вас забавляет моя история?
– Ничуть, – поспешно ответила Марина. – Я вспомнила подпольного миллионера Корейку, он тоже скрывал, что богат… Думаю, это глупо – иметь возможность жить, как тебе нравится, и не пользоваться этим. Простите меня, Николай Андреевич, но ваша политика сиротства кажется мне нелепой, и, как выясняется, абсолютно бессмысленной…
– Вы так говорите потому, что никогда не имели настоящих больших денег, – возразил он. – Это – во-первых. Вам не приходилось принимать десятки, нет, сотни людей, которые считают, что ты должен помочь решить их проблемы, дать им средства на безумные, никчемные проекты, на бессмысленные акции – презентации, рекламу, которая если и вызывает какой-то отклик, то только раздражение и ненависть… Это – во-вторых. Да, я ни с кем не делюсь! А почему, собственно, я должен с кем-то делиться? Мне что, кто-нибудь помогал поставить на ноги мой разгромленный жульем Дом моды? Вы же знаете, я начинал с нуля!
– Пожалуйста, Николай Андреевич, не горячитесь, – забеспокоилась Марина. – Я вовсе не собиралась вас обижать… Просто меня развеселила ваша стратегия сиротства. Ну ладно, в советские времена богатый человек казался политически неуместным, его доходы считались нелегальными, теперь же совсем другое дело…
– Конечно, – Серегин будто бы обрадовался, поймав Марину на слове, – сейчас совсем другое дело: тогда богатых только сажали, теперь их отстреливают, взрывают, похищают их самих, их детей, близких… а главное – ненавидят… И я боюсь этой ненависти, я не заслужил ее!
Серегин разволновался. Встал, принялся ходить по крохотному Марининому кабинету.
