Эдмунд Криспин - Шагающий магазин игрушек
Тут он вспомнил старушку с туго затянутой веревкой на шее, и настроение у него упало.
Полицейские были милы и любезны. Они выслушали его довольно несвязный рассказ, не прерывая, и задали несколько дополнительных вопросов о нем самом. Затем сержант — ответственный дежурный ночной смены, плотный краснолицый человек с пышными черными усами, сказал:
— Хорошо, сэр. Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это перевязать вашу голову и дать вам чашку горячего чая и немного аспирина. Наверное, вы чувствуете себя весьма и весьма неважно.
Кадогэн был слегка раздражен тем, что ему не удалось внушить представителю власти всю серьезность положения.
— Разве вы не хотите, чтобы я немедленно проводил вас туда?
— Погашаете ли, сэр, вы были без сознания четыре часа, как вы сами говорите. Вряд ли они оставили труп лежать там, для нашего удобства, так сказать. Ведь комнаты над лавкой нежилые?
— По-моему, нет.
— Ну вот. Значит, мы свободно прибудем туда прежде, чем они откроют лавку и поглядим, как и что. Куртне, промой джентльмену рану и перебинтуй его. Вот ваш чай и аспирин, сэр. Вы сразу почувствуете себя лучше.
Он был прав. Кадогэну стало лучше не только от чая и перевязки его раненой головы, но и от жизнерадостной уверенности его компаньонов. Он с неудовольствием вспомнил о своей жажде приключений, о которой он вчера с таким жаром рассказывал Сноуду. «Достаточно с меня, — решил он, — более чем достаточно».
К счастью, он не знал, что еще для него уготовано судьбой.
Было уже совсем светло, и многочисленные башенные часы Оксфорда били половину седьмого, когда они сели в полицейскую машину и поехали обратно вниз по Хай-стрит. Молочник, еще не закончивший расставлять бутылки на порогах домов, со скорбным выражением покачал головой, завидя Кадогэна, который с забинтованной головой, как восточный владыка в чалме, сидел в машине в сопровождении полицейского.
Но Кадогэн не заметил его. Он на время забыл маленькую, но смертельно опасную игрушечную лавку, восхищаясь Оксфордом. До сих пор у него почти не было времени оглядеться, но теперь, мягко и плавно пролетая по гордым проспектам к высокой башне Магдалины, он глубоко вздохнул, любуясь городом.
Они проехали по мосту, миновали перекресток с кормушкой для лошадей и въехали на Ифли-роуд.
— Э-э, — сказал Кадогэн. — они подняли тент над витриной.
— Вы уверены, сэр, что это то самое место?
— Конечно! Это напротив церкви из красного кирпича.
— Да, сэр. Это церковь баптистов.
— Остановитесь! — сказал Кадогэн возбужденно. — Вот церковь справа, вот переулок, из которого я вышел, а вот…
Машина остановилась у тротуара. Приподнявшись на сиденье, Кадогэн застыл, онемев. Перед ним был магазин с витриной, заполненный консервами, чашами с рисом, мукой, чечевицей. За стеклом были живописно разложены бекон и другие гастрономические товары. На лавке красовалась вывеска:
«Уинкуорс — семейный поставщик провизии и бакалеи».
Лавка игрушек исчезла.
ЭПИЗОД С ЭКСЦЕНТРИЧНЫМ ПРОФЕССОРОМ
На смену серому рассвету пришло золотое утро. В парках и садах уже падали листья, но деревья еще мужественно сверкали багрянцем, бронзой и золотом. Серый лабиринт Оксфорда начал оживать.
Студентки появились первыми. Одни, нелепо одетые, стайками мчались на велосипедах, прижимая к себе мешающие им портфели, другие топтались у библиотеки, ожидая, когда откроются двери, и они вновь смогут углубиться в проблемы влияния христианства на католичество, в исторические даты (по возможности), в сложности гидродинамики и кинетической теории газов, в дебри законов, что-нибудь вроде «не связанного с нарушением контракта или договора правонарушения, дающего основание предъявить иск», или в тайны расположения и назначения околощитовидной железы.
Студенты вставали неторопливо, натягивали брюки, надевали пиджаки и шарфы поверх пижам и, спотыкаясь, пересекали квадратные дворы, чтобы отметить явку на занятия, а затем, спотыкаясь же, возвращались в постель.
Студенты-художники появлялись редко, укрощая плоть в стремлении поймать хорошее освещение — неуловимое и почти такое же недосягаемое, как Грааль.
Торговый Оксфорд тоже проснулся: магазины открывались, двигались автобусы, улицы заполнялись транспортом. По всему городу — в колледже, церквях, на башнях и колокольнях — механизмы часов зажужжали, лязгнули и пробили девять часов в сумасшедших синкопах несовпадающих ритмов и тональностей.
Нечто ярко-красное на колесах промчалось вниз по Вудсток-роуд. Это был крошечный, необыкновенно громкоголосый и сильно побитый спортивный автомобиль. Поперек его капота крупными белыми буквами было написано: «Лили Кристин-III». Радиатор украшала хромированная обнаженная женская фигурка, наклонившаяся вперед под опасным углом.
Машина доехала до перекрестка Вудсток-роуд и Банбери, повернула налево и выехала на дорогу, идущую вдоль колледжа Святого Кристофера, покровителя путешественников (для тех, кто не знает, следует сказать, что этот колледж находится рядом с колледжем Святого Иоанна).
Затем она свернула в открытые кованые ворота и проследовала со скоростью шестьдесят километров в час по покрытой гравием и окаймленной лужайками и кустами рододендрона короткой дорожке, которая заканчивалась полукругом, где машине было очень трудно развернуться.
Было совершенно очевидно, что сидящий за рулем не особенно хорошо владел искусством вождения. Он отчаянно боролся с рычагами передачи. Машина рванулась прямо к окну, в котором президент колледжа, скромный худой человек с незатейливыми эпикурейскими вкусами, грелся на солнышке. Осознав опасность, он в панике отскочил. Но машина промахнулась, и даже не зацепив стены его жилища, промчалась до конца дорожки, где водителю удалось, невероятно вывернув руль, сделать полный разворот, изрядно попортив травяной бордюр.
Теперь, казалось, ничто не могло помешать ему умчаться по пути, которым он приехал, но, к несчастью, выравнивая руль, он перестарался, и машина, с ревом проскакав по лужайке, уткнулась носом в куст рододендрона, фыркнула, чихнула и заглохла.
Водитель вылез и сурово посмотрел на машину. В это время она неожиданно громко стрельнула выхлопной трубой. Он нахмурился, взял с заднего сиденья молоток, открыл капот и стукнул по какой-то детали. Потом, закрыв капот, сел на свое место. Мотор заработал, и машина, сделав гигантский прыжок, помчалась задним ходом к дому президента. Президент, который вернулся к окну и со страхом наблюдал за этой сценой, ретировался не менее поспешно, чем в первый раз. Оглянувшись через плечо, водитель увидел возвышающийся над ним, словно лайнер над моторной лодкой, дом президента. Без колебаний он перевел рычаг передачи на передний ход. Машина издала пронзительный визг, затряслась, как человек в пароксизме малярии, и остановилась. Через мгновение из выхлопной трубы грохнул неописуемый прощальный выстрел.
Водитель с достоинством поставил ее на тормоза, вылез, достал с заднего сидения портфель.
Прекратившийся шум позволил президенту рискнуть опять подойти к окну и даже распахнуть его.
— Мой дорогой Фэн, — укоризненно сказал он, — я рад, что вы оставили нам кое-что от колледжа для продолжения занятий. Я боялся, что вы снесете его начисто!
— О! Правда? — сказал водитель веселым, слегка носовым голосом. — Напрасно волновались, мистер президент. Я великолепно вожу машину. В моторе что-то не в порядке, только и всего. Не могу понять, почему она издает эти звуки после остановки. Я уже все перепробовал.
— А я не вижу необходимости, — брюзгливо заметил президент, — чтобы вы въезжали на нашу территорию на машине.
Он захлопнул окно, но без злости.
Эксцентричность Джерваса Фэна, профессора английского языка и литературы, члена Совета колледжа Святого Кристофера, не укладывалась в обычные шаблоны профессорских причуд. Фэн энергично пересек лужайку, миновал ворота в кирпичной стене, у которой в весеннее время пышно цвели персиковые деревья, и вошел в главный сад колледжа.
Фэн был высокий, стройный человек лет сорока, с веселым, худощавым, свежим, гладко выбритым лицом, его темные волосы, старательно прилизанные с помощью воды, торчали вихрами на макушке. На нем был огромный дождевик и необыкновенная шляпа.
— А, мистер Хоскинс, — сказал он студенту, который расхаживал по лужайке, обняв за талию хорошенькую блондинку. — Уже трудитесь, я вижу?
Хоскинс, крупный, костлявый, меланхоличный и немного напоминающий грустного сенбернара молодой человек, кротко поморгал.
— Доброе утро, сэр, — сказал он.
Фэн прошел дальше.
— Не бойся, Дженни, — сказал Хоскинс своей подружке, — смотри, что я для тебя приготовил.
Он вынул из кармана пальто большую коробку шоколада.
