Агата Кристи - Укрощение Цербера
— Цербер?
— Ну да. Странное имечко для собаки.
— Цербер, — задумчиво пробормотал Пуаро.
— Может, вы попробуете этим заняться, Пуаро, — предложил Джепп. — Любопытная задачка, да и есть из-за чего стараться. Ненавижу наркотики, и тело и душу губят. Они-то и есть преисподняя, вот что я вам скажу.
— Да, этим можно подвести итог, — все так же раздумчиво пробормотал Пуаро. — Знаете, каким был двенадцатый подвиг Геракла?
— Понятия не имею.
— Укрощение Цербера. Это очень кстати, не правда ли?
— О чем это вы, старина? Но если соберетесь его укрощать, не станьте героем заметки «Последнее дело Эркюля Пуаро». — И Джепп, откинувшись на спинку стула, разразился хохотом.
3— Я хочу с вами очень серьезно поговорить, — заявил Пуаро.
Час был ранний, и в клубе почти никого не было. Графиня и Пуаро сидели за маленьким столиком у двери.
— Но я не настроена на серьезный лад, — запротестовала графиня. — Вот la petite Alice[24] — она всегда серьезна, и, entre nous[25], это чрезвычайно скучно. Бедняжка Ники, какая же его ждет серая жизнь!
— Я питаю к вам искреннюю привязанность, — упрямо гнул свое Пуаро, — и не хочу, чтобы вы попали в беду.
— Что за чушь вы несете! Какая беда? Я на коне, деньги текут рекой!
— Это заведение принадлежит вам?
В глазах графини появилось уклончивое выражение.
— Разумеется, — ответила она.
— Но у вас есть партнер?
— Кто вам это сказал? — вскинулась графиня.
— Это Пол Вареско?
— Пол Вареско? С чего вы взяли?
— Он пользуется дурной славой. Проще говоря, он преступник. Вы отдаете себе отчет в том, что ваше заведение посещают уголовные элементы?
Графиня от души расхохоталась.
— Вот он, голос bon bourgeois[26]! Естественно, отдаю. Вы что, не понимаете, что в этом и состоит половина успеха? Молодежи из Мейфэра надоедает видеть людей своего круга у себя в Уэст-Энде[27]. Они приходят сюда, видят преступников — вора, шантажиста, мошенника, даже убийцу, о котором в следующее воскресенье напишут все газеты! Это захватывает — кажется, что видишь настоящую жизнь. И преуспевающему дельцу, который всю неделю продает гольфы, чулки и корсеты, тоже так кажется! Какой контраст с его респектабельной жизнью и респектабельными друзьями! И это еще не все! За столом, подкручивая усы, сидит инспектор из Скотленд-Ярда — инспектор во фраке!
— Так вы об этом знаете? — мягко спросил Пуаро.
Глаза их встретились, и она рассмеялась.
— Mon cher ami[28], я не так глупа, как вам кажется.
— Наркотиками вы здесь тоже приторговываете?
— Ah, çа[29] — нет! — отрезала графиня. — Это гнусность!
Пуаро внимательно вгляделся в ее лицо, потом вздохнул.
— Я верю вам, — сказал он. — В таком случае тем более необходимо, чтобы вы сказали мне, кому на самом деле принадлежит это заведение.
— Мне, — отрезала графиня.
— На бумаге — да. Но за вами кто-то стоит.
— Знаете, mon ami, что-то вы чересчур любопытны. Правда, душка, он чересчур любопытен?
Последние слова графиня просто проворковала и швырнула утиную косточку со своей тарелки огромному черному псу, который поймал добычу, устрашающе лязгнув челюстями.
— Как вы зовете этого пса? — переспросил сбитый с мысли Пуаро.
— C’est mon petit doudou[30]!
— Но это же просто смешно!
— Но он и в самом деле очаровашка! Настоящий сторожевой пес! Он умеет все, просто все… Постойте-ка!
Поднявшись, графиня огляделась по сторонам и внезапно схватила тарелку с большим сочным бифштексом, только что поданную кому-то из посетителей за соседним столиком. Подойдя к мраморной нише, она поставила тарелку перед псом и что-то сказала по-русски.
Цербер смотрел прямо перед собой, как будто никакого бифштекса не было и в помине.
— Видите? И не подумайте, что его хватит всего на несколько минут. Нет, он может так часами сидеть, если понадобится!
Она снова что-то произнесла, Цербер молниеносно выгнул длинную шею, и бифштекс исчез, словно по волшебству.
Графиня обхватила пса за шею и страстно расцеловала, для чего ей пришлось подняться на цыпочки.
— Он может быть таким ласковым! — воскликнула она. — Я, Элис — его друзья, — мы можем делать с ним все что угодно! Но дашь команду — и он выполнит все, что ему прикажешь! Уверяю вас, он разорвет — ну, к примеру, инспектора полиции — в клочья! Да-да, в мелкие клочья! — И графиня расхохоталась. — Стоит мне сказать слово…
Пуаро торопливо прервал гостеприимную хозяйку. Он не доверял ее чувству юмора и опасался, как бы инспектор Стивенс и в самом деле не попал в беду.
— Профессор Лискерд хочет вам что-то сказать, — заметил он.
Профессор с укоризненной миной встал рядом с графиней.
— Вы забрали мой бифштекс, — пожаловался он. — Зачем вы это сделали? Такой был хороший бифштекс…
4— Время «Ч», старина, в четверг вечером, — сообщил Джепп. — Вообще-то это не моя забота, со всеми вопросами прошу к Эндрюсу, отдел наркотиков, он будет только рад вашему участию. Нет, оставьте ваши сиропы себе, мне мой желудок еще пригодится. Это что там у вас, виски? Другое дело! Кажется, мы кое до чего докопались, — продолжал он, ставя бокал на стол. — В клубе есть другой выход. Мы его обнаружили.
— И где же?
— Позади жаровни.
— Но вы бы заметили…
— Нет, старина. Когда началась облава, свет погас. Кто-то вырубил электричество, и потребовалось две-три минуты, чтобы добраться до щита и ликвидировать затемнение. Через парадный вход никто не выходил, он был под наблюдением, но теперь ясно, что все могли вынести через потайную дверь. Мы проверяли дом за клубом и наткнулись на нее.
— И что же вы собираетесь делать?
— Во-первых, не нарушать их планов, — подмигнул Джепп. — Появляется полиция, свет гаснет — а за потайной дверью все готово к встрече. Теперь им от нас не уйти!
— А почему в четверг?
Джепп снова подмигнул.
— Голконда теперь у нас под колпаком. В четверг оттуда доставят камешки — изумруды леди Кэррингтон.
— Вы позволите мне, — спросил Пуаро, — тоже сделать кое-какие приготовления?
5Сидя в четверг вечером за своим привычным столиком у входа, Пуаро изучал обстановку. В «Преисподней», как всегда, стоял дым коромыслом.
Графиня была еще ослепительнее, чем всегда, если такое вообще было возможно. Держалась она с истинно русским темпераментом — хлопала в ладоши и заливалась хохотом. Пол Вареско тоже был на месте. Сегодня он отказался от безупречного фрака в пользу костюма апаша[31] — наглухо застегнутой куртки и шарфа на шее. Вид у него был порочный и неотразимый. Не без труда ускользнув от увешанной бриллиантами плотной пожилой дамы, он наклонился к Элис Каннингэм, что-то деловито записывавшей в книжечку, и пригласил ее на танец. Плотная дама злобно покосилась на Элис и с обожанием проводила глазами Вареско.
Во взгляде мисс Каннингэм никакого обожания не было — он излучал чисто научный интерес. Судя по тому, что донеслось до Пуаро, пока Элис с Вареско проплывали мимо него в танце, с гувернанткой они уже разобрались и теперь обсуждали медсестру в начальной школе.
Когда смолкла музыка, счастливая и оживленная Элис присела рядом с Пуаро.
— Необычайно интересно, — заявила она. — Вареско будет главным героем моей книги. Символика абсолютно прозрачна. Скажем, проблемы с нижними рубашками. Стоит вместо рубашки подставить власяницу[32] — и все становится на свои места. Вы, конечно, можете сказать, что у него явно преступные наклонности, но это излечимо…
— Одно из самых дорогих сердцу женщины заблуждений — то, что она может исправить повесу, — прервал ее Пуаро.
Элис Каннингэм холодно взглянула на него:
— В этом нет ничего личного, мосье Пуаро.
— В этом никогда нет ничего личного, только совершенно бескорыстный альтруизм — но объектом его почему-то всегда становится смазливый представитель противоположного пола. Вас бы заинтересовало, к примеру, в какую школу ходил я и как ко мне относилась медсестра?
— Вы не преступный типаж, — отпарировала мисс Каннингэм.
— А что, преступные типажи вы распознаете с первого взгляда?
— Разумеется.
Тут за их столик присел профессор Лискерд.
— Обсуждаете преступников? Вам бы следовало проштудировать Законы Хаммурапи[33], мосье Пуаро. Восемнадцатый век до Рождества Христова. Очень познавательно. «Если в доме человека полыхает огонь, а человек, который пришел для тушения, поднял свой взор на добро хозяина и взял добро домохозяина, этот человек должен быть брошен в этот огонь»[34].
И профессор благосклонно уставился на жаровню.