Жорж Сименон - Мегрэ и бродяга
— Тубиб надевал их только для чтения, — пояснила толстуха Леа.
— Непонятно, — начал Мегрэ, глядя на нее в упор, — почему я не нахожу…
Женщина не дала ему кончить. Она отошла на несколько шагов от конуры и вытащила из-за большого камня бутылку, в которой еще оставалось пол-литра фиолетового вина.
— Ты пила его?
— Да, я хотела прикончить. Пока Тубиб вернется, оно все равно прокиснет.
— Когда ты брала бутылку?
— Ночью, после того как его увезла «скорая помощь».
— Больше ни к чему не прикасалась?
Леа с серьезным видом сплюнула на землю.
— Клянусь!
Мегрэ поверил. Он по опыту знал, что бродяги никогда не крадут друг у друга. Да и вообще редко крадут не только потому, что их могут сразу же схватить, но в силу какого-то безразличия ко всему на свете.
Напротив, на острове Сен-Луи, были настежь распахнуты окна уютных квартир, и в одном из них видна была женщина, расчесывавшая волосы перед зеркалом.
— Ты знаешь, у кого он покупал вино?
— Я несколько раз видела, как он выходил из бистро на улице Аве-Мария… Это недалеко отсюда, на углу улицы Жардэн…
— А как относился Тубиб к другим?
Желая угодить комиссару и ответить поточнее, толстуха задумалась.
— Право, не знаю… Он мало отличался от них…
— Он не рассказывал о своей жизни?
— У нас об этом никто не говорит. Разве что когда изрядно налакаются…
— А ему случалось напиваться?
— По-настоящему — ни разу.
Из-под кипы старых газет — они, видимо, служили бродяге своего рода одеялом — Мегрэ извлек вдруг раскрашенную деревянную лошадку со сломанной ногой. Но это его нисколько не удивило. Как, впрочем, и толстуху.
Какой-то человек, обутый в эспадрильи[3], легко и бесшумно спустился по откосу и подошел к барже фламандца. В каждой руке он держал по сетке с провизией, откуда торчали два больших батона и перья зеленого лука.
Судя по всему, это был брат фламандца, очень похожий на Жефа ван Гута, только помоложе и посимпатичнее. На нем были синие полотняные брюки и свитер в белую полоску. Поднявшись на палубу, он перекинулся парой слов с братом, потом посмотрел в сторону комиссара.
— Не трогай здесь ничего! А сама ты можешь мне еще понадобиться. Если узнаешь что-нибудь… приходи, — сказал комиссар толстухе Леа.
— Неужто такая, как я, пойдет в ваше заведение? — опять рассмеялась она. — Можно прикончить ее? — спросила она, показав на бутылку.
Мегрэ кивнул в ответ и пошел навстречу Лапуэнту, возвращавшемуся в сопровождении полицейского. Комиссар приказал ему до прихода эксперта охранять груду старья, составлявшего имущество Тубиба. Потом в сопровождении Лапуэнта направился к «Зваарте Зваан».
— Вас зовут Хуберт ван Гут?
Куда молчаливее, а может, и подозрительнее, чем брат, юноша ограничился кивком головы.
— Вчера вечером вы ходили на танцы?
— А что в этом плохого?
Акцент у него был меньше заметен. Разговаривая с ним, Мегрэ и Лапуэнту, стоявшим на набережной, приходилось высоко закидывать голову.
— Где же это вы были?
— Возле площади Бастилии. Там есть такая узенькая улочка и на ней с полдюжины кабаков. Я был у «Леона».
— Вы туда и раньше захаживали?
— Не раз… — Значит, вам ничего не известно о том, что случилось ночью?
— Лишь то, что мне рассказал брат.
Из медной трубы на палубу валил дым. Женщина с ребенком уже спустилась вниз, в каюту, откуда до комиссара и инспектора доносился аппетитный запах еды.
— Когда мы сможем отчалить? — спросил молодой человек.
— Наверное, после полудня, как только судья пришлет вашему брату на подпись протокол допроса.
У Хуберта ван Гута, аккуратного, тщательно причесанного, была, как и у брата, розоватая кожа и очень светлые волосы.
Немного погодя Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестэн и на углу улицы Аве-Мария увидели бистро «Маленький Турин». На пороге стоял хозяин в жилете. Внутри никого не было.
— Можно войти?
Хозяин посторонился, удивившись, что его бистро привлекло таких посетителей. Оно было крохотное: стойка да три столика — вот и все. Стены были ярко-зеленые. С потолка свисали окорока, болонские колбасы, странные желтоватые сыры, с виду похожие на раздутые бурдюки с вином.
— Что пожелаете?
— Вина.
— Кьянти?
На полках стояли оплетенные бутыли, но хозяин не прикоснулся к ним, а достал из-под прилавка бутылку и наполнил стаканы, не сводя любопытных глаз с гостей.
— Вы знаете бродягу, по прозвищу Тубиб?
— Как он там? Надеюсь, жив?
Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата — экспансивный хозяин бистро.
— Вы в курсе дела? — спросил Мегрэ.
— Слыхал, что с ним ночью что-то случилось.
— Кто вам сказал об этом?
— Какой-то бродяга утром.
— Что же он вам сказал?
— Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала «скорая помощь».
— И все?
— Кажется, речники вытащили его из воды.
— Тубиб у вас покупал вино?
— Частенько.
— Он много пил?
— Около двух литров в день… Конечно, когда у него водились деньжонки… — А как он их зарабатывал?
— Как все они — подсоблял на Центральном рынке или в другом месте… Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг.
— Почему?
— Потому что он был не простой бродяга, как другие… Он спас мою жену.
Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом на кухне.
— Ты это про меня?
— Я тут рассказываю, как Тубиб…
Она вошла в зал, вытирая руки о передник.
— Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как вы думаете, он выкарабкается?
— Пока еще неизвестно, — уклончиво ответил комиссар. — А от чего он вас спас?
— Ах, если б вы меня видели два года назад, вы б меня не узнали. Я была вся в экземе. Лицо красное, как кусок говядины на прилавке мясника… И не видно было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так омерзительно пахло, что я сама себе опротивела… Ничего не помогало… Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было… Делали мне еще уколы…
Слушая ее, муж согласно кивал головой.
— Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою хворь зеленщице. И тут я почувствовала, что он как-то странно смотрит на меня… А потом вдруг мне и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: «Пожалуй, я сумею вас вылечить». Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: «Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой».
— Он выписал вам рецепт?
— Нет. Только попросил немножко денег — насколько я помню, двести франков — и сам сходил за порошками к аптекарю. «Будете растворять по одному порошку в теплой воде и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой». Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь.
— Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас?
— Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь…
— Он приходил к вам каждый день?
— Почти каждый день… и покупал свои два литра вина.
— Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей?
— Нет… — Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где раньше жил?
— Знаю только, что у него была дочь. У нас тоже есть дочка, сейчас она в школе… Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: «Не бойся… У меня тоже была маленькая девочка».
Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше.
Но Лапуэнт не знал — он был еще слишком молод, — что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь бродяги.
— Сколько с меня?
— Не выпьете ли еще стаканчик — за здоровье бедного Тубиба?
Они выпили еще по стакану кьянти — на сей раз угощал хозяин.
Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в регистратуре.
— Вы не знаете его фамилии?
— Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью.
— Прошлой ночью дежурила не я. В какое отделение его поместили?
— Не знаю… Я говорил по телефону с одним из практикантов. Он не сказал мне, будут его оперировать или нет.
— Как фамилия практиканта?
Регистраторша несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону.
— А кто вы будете?
— Комиссар Мегрэ.
Ясно было, что это имя ничего ей не говорят, и она повторила в трубку:
— Комиссар Мегрэ…
Прошло не меньше десяти минут, пока она, словно оказывая ему великую услугу, со вздохом произнесла:
