Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе
Вечер прошел с большим успехом. Декламация миссис Инглторп вызвала бурные аплодисменты. Показали также несколько живых картин, в которых принимала участие Цинтия. Она не вернулась с нами в Стайлз, потому что друзья, с которыми девушка участвовала в том представлении, пригласили ее на ужин, а потом оставили у себя ночевать.
На следующее утро миссис Инглторп к завтраку не вышла, оставшись в постели, так как чувствовала себя несколько утомленной. Однако около половины первого она появилась — энергичная и оживленная — и утащила меня и Лоуренса с собой на званый ленч.
— Такое очаровательное приглашение от миссис Роллстон! Она, знаете ли, сестра леди Тэдминстер. Роллстоны пришли с Вильгельмом Завоевателем.[5] Это одно из наших старейших семейств!
Мэри отказалась от приглашения под предлогом ранее назначенной встречи с доктором Бауэрштейном.
Ленч прошел очень приятно, а когда мы возвращались назад, Лоуренс предложил проехать через Тэдминстер, что увеличило наш путь примерно на милю, и нанести визит Цинтии в ее госпитальной аптеке. Миссис Инглторп нашла идею отличной, но заходить к Цинтии вместе с нами отказалась, так как ей предстояло еще написать несколько писем. Она высадила нас у госпиталя, предложив вернуться вместе с Цинтией на рессорной двуколке.
Привратнику госпиталя мы показались подозрительными, и он задержал нас, пока не появилась Цинтия. В длинном белом халате она выглядела очень свежо и мило. Цинтия торжественно повела нас вверх по лестнице в свое святилище и там представила подруге-фармацевту, личности, внушавшей некий благоговейный страх, которую Цинтия весело называла Нибз.[6]
— Сколько склянок! — воскликнул я, оглядывая шкафы небольшой комнаты. — Вы и в самом деле знаете, что в каждой из них?
— О-о-ох! Скажите что-нибудь пооригинальнее, — простонала Цинтия. — Каждый, кто сюда приходит, произносит именно это! Мы даже подумываем учредить награду тому, кто, войдя к нам первый раз, не произнесет таких слов! И я знаю ваш следующий вопрос: «Сколько людей вы уже успели отравить?…»
Смеясь, я признал, что она права.
— Если бы вы только знали, как легко по ошибке отправить кого-нибудь на тот свет, то не стали бы над этим шутить. Давайте лучше пить чай! У нас тут в шкафах есть немало тайных хранилищ. Нет-нет, Лоуренс! Этот шкаф для ядов. Откройте вон тот, большой. Теперь правильно!
Чаепитие прошло очень весело, и потом мы помогли Цинтии вымыть чайную посуду. Мы как раз убирали последнюю чайную ложку, когда послышался стук в дверь. Лица Цинтии и Нибз моментально словно одеревенели, замерев в суровой неприступности.
— Войдите, — произнесла Цинтия резким, профессиональным тоном.
Появилась молоденькая, немного испуганная медсестра с бутылочкой, которую протянула Нибз, но та взмахом руки отослала ее к Цинтии, произнеся при этом довольно загадочную фразу:
— Собственно говоря, меня сегодня здесь нет!
Цинтия взяла бутылочку и осмотрела ее с пристрастием.
— Это нужно было прислать еще утром, — строго сказала она.
— Старшая медсестра очень извиняется. Она забыла.
— Старшая сестра должна была прочитать правила на входной двери! — отчеканила Цинтия.
По выражению лица маленькой медсестрички было ясно, что она ни за что не отважится передать эти слова своей грозной начальнице.
— Так что теперь это невозможно сделать до завтра, — закончила Цинтия.
— Значит, — робко спросила медсестра, — нет никакой возможности получить лекарство сегодня вечером?
— Видите ли, — ответила Цинтия, — мы очень заняты, но, если найдем время, сделаем.
Медсестра ушла, а Цинтия, быстро взяв с полки большую склянку, наполнила из нее бутылочку и поставила на стол за дверью.
Я засмеялся:
— Необходимо соблюдать дисциплину?
— Вот именно. Давайте выйдем на наш балкончик. Отсюда можно увидеть весь госпиталь.
Я последовал за Цинтией и ее подругой, и они показали мне разные корпуса. Лоуренс отстал от нас, но через несколько минут Цинтия позвала его присоединиться к нам. Затем она взглянула на часы:
— Больше нечего делать, Нибз?
— Нет.
— Очень хорошо. Тогда мы можем все запереть и уйти.
В тот день я увидел Лоуренса совсем в ином свете. В сравнении с Джоном узнать его было значительно труднее. Он почти во всем казался мне противоположностью своему брату, к тому же был замкнут и застенчив. Однако Лоуренс в известной мере обладал очарованием, и я подумал, что тот, кто хорошо его знал, мог бы испытывать к нему глубокие чувства. Обычно его манера обращения с Цинтией была довольно скованной, да и она со своей стороны тоже немного его стеснялась. Но в тот день они оба были веселы и болтали непринужденно, как дети.
Когда мы ехали через деревню, я вспомнил, что хотел купить марки, и мы остановились у почты.
Выходя оттуда, я столкнулся в дверях с невысоким человеком, который как раз хотел войти. Извиняясь, я поспешно сделал шаг в сторону, как вдруг этот человек с громкими восклицаниями обнял меня и тепло расцеловал.
— Mon ami,[7] Гастингс! — закричал он. — Это в самом деле mon ami Гастингс?!
— Пуаро! Какая приятная встреча! — воскликнул я и обернулся к сидящим в двуколке: — Мисс Цинтия, это мой старый друг мсье Пуаро, которого я не видел уже много лет.
— О, мы знакомы с мсье Пуаро, — весело отозвалась Цинтия, — но я не думала, что он ваш друг.
— В самом деле, — серьезно ответил Пуаро. — Я знаю мадемуазель Цинтию. Я здесь благодаря миссис Инглторп.
Я вопросительно взглянул на него.
— Да, мой друг, миссис Инглторп любезно распространила свое гостеприимство на семерых моих соотечественников, которые — увы! — оказались беженцами со своей родной земли. Мы, бельгийцы, всегда будем вспоминать миссис Инглторп с благодарностью.
Пуаро выглядел экстраординарно. Он был невысок — чуть больше пяти футов четырех дюймов, с головой, напоминающей по форме яйцо, которую всегда склонял немного набок, и носил сильно напомаженные, имеющие воинственный вид усы. Аккуратность его в одежде была поистине феноменальной. Я думаю, пылинка на рукаве причинила бы ему больше боли, чем пулевое ранение. Тем не менее этот эксцентричного вида денди небольшого роста, который, к моему огорчению, теперь сильно хромал, в свое время был одним из самых знаменитых работников бельгийской полиции. Его способности детектива были уникальными, он всегда добивался триумфа, раскрывая самые сложные и запутанные преступления.
Пуаро показал мне маленький дом, где поселились его соотечественники, и я пообещал в ближайшее время его навестить. Затем он элегантно приподнял шляпу, прощаясь с Цинтией, и мы поехали дальше.
— Славный человек, — заметила она. — Я не представляла себе, что вы знакомы.
— Сами того не зная, вы общались со знаменитостью, — сообщил я. И до конца нашего пути рассказывал о различных успехах и триумфах Эркюля Пуаро.
В Стайлз мы вернулись в очень веселом настроении. И как раз когда входили в холл, из своего будуара вышла миссис Инглторп. Она была чем-то раздражена, лицо у нее было взволнованное и разгоряченное.
— О! Это вы… — произнесла миссис Инглторп.
— Что-нибудь случилось, тетя Эмили? — спросила Цинтия.
— Разумеется, нет! — резко ответила она. — Что могло случиться?
Заметив горничную Доркас, которая шла в столовую, миссис Инглторп крикнула ей, чтобы та принесла в будуар несколько марок.
— Да, мэм.[8] — Старая служанка заколебалась, а потом неуверенно добавила: — Может, вам лучше лечь, мэм? Вы очень устало выглядите.
— Пожалуй, вы правы, Доркас… да… хотя нет… не сейчас… Мне нужно закончить несколько писем до отправки почты. Вы зажгли камин в моей комнате, как я просила?
— Да, мэм.
— Тогда я лягу сразу же после ужина.
Миссис Инглторп снова вернулась в будуар. Цинтия пристально посмотрела ей вслед.
— Интересно, в чем дело? — обратилась она к Лоуренсу.
Казалось, он ее не слышал, потому что, не говоря ни слова, резко повернулся и вышел из дома.
Я предложил Цинтии поиграть перед ужином в теннис. Она согласилась, и я побежал наверх за ракеткой.
Миссис Кавендиш в этот момент спускалась по лестнице. Может, мне показалось, но, по-моему, она тоже выглядела странной и обеспокоенной.
— Ваша прогулка с доктором Бауэрштейном удалась? — спросил я, стараясь казаться как можно более безразличным.
— Я никуда не ходила, — коротко ответила она. — Где миссис Инглторп?
— У себя в будуаре.
Мэри сжала перила лестницы, потом взяла себя в руки и, видимо решившись, быстро прошла мимо меня вниз по лестнице через холл к будуару, дверь которого закрыла за собой.
Когда несколькими минутами позже я торопился к теннисному корту, мне пришлось пройти мимо открытого окна будуара, и я не мог не услышать обрывка разговора. Мэри Кавендиш говорила тоном женщины, которая отчаянно старается владеть собой:
