Эллери Куин - Последний удар
Эллен Крейг извлекла мольберт, несколько листов рисовальной бумаги и коробку угольных палочек и повеселила всю компанию серией мгновенных карикатур, полных неожиданной зловредности. Шарж на Эллери был особенно ехидным — морда хищной птицы на длинной шее собаки-ищейки. При всем том шарж, как ни странно, передавал некоторое сходство.
Мистер Гардинер бесстрашно почитал из «Песни Песней», не преминув, однако, интерпретировать ее как аллегорию союза между Христом и Церковью Христовой. Расти Браун вышла на сцену с мотком проволоки и парой плоскогубцев и принялась изготавливать прелестные, как она выразилась, «свободные формы» птиц и животных. Выступил даже доктор Самсон Дарк и сорвал гром аплодисментов, пропев жутким носовым голосом майнскую застольную, явно подражая Руди Вале.
— А теперь, — сказал Эллери, когда доктор уселся, утирая платком свои фальстафовские щеки, — мы переходим к pièce de résistence[Основное блюдо (фр.).], гвоздю нашей программы — сеансу, который проведет наш знаменитый спирит миссис Оливетт Браун. Подлинность гарантируется.
Мистер Гардинер немедленно поднялся и, сославшись на недомогание, попросил извинения и покинул гостиную. Однако минуту спустя он вернулся и печально заметил, что, по зрелом размышлении, тот, кто посвятил всю свою долгую жизнь миру Духа, может оказаться полезным при общении с потусторонними друзьями миссис Браун, хотя бы на тот случай, если понадобится изгонять их. И старый священник снова уселся и сложил руки, готовый ко встрече хоть с самим Сатаной.
Оливетт Браун не обращала на это внимания. Она была слишком занята, давая руководящие указания по оформлению сцены. Наконец всех рассадили за большой круглый стол, внести который распорядилась миссис Браун, почти в полной темноте, — так она распорядилась. Каждый молча держал за руку соседа. Сеанс начался.
Поначалу слышались и еле сдерживаемые смешки девушек, и ехидный шепоток Мариуса, но затем все умолкли, и воцарилась почти осязаемая тишина. Когда глаза привыкли к слабому освещению, все увидели, что Оливетт Браун сидит напряженно-прямо, вперив взгляд поверх их голов в темную глубину комнаты.
Так они сидели очень долго, так долго и так неподвижно, что поневоле начали напрягать слух. Вокруг стола все гудело от напряжения.
Внезапно мать Расти откинулась в кресле и застонала. После тишины звук этот был страшен, и у всех сидевших вокруг стола сжались руки.
Стон утих. Теперь она сидела молча, ссутулившись, с открытыми глазами. В слабом свете лицо ее казалось белой маской.
А потом она заговорила каким-то безжизненно-призрачным голосом, совсем непохожим на обычный ее голос, резкий и гнусавый.
— Я нахожусь в большом куполообразном пространстве, темном и не темном, ярком и не ярком, обволакивающем меня в бесконечно тянущемся во все стороны… Это как во сне, только четче, много четче…
И она продолжала в том же духе, описывая и не описывая, так что все с некоторым неуютом ощутили то, что она «видит», не получив ни малейшего представления о форме, цвете или размерах.
Вдруг она произнесла:
— Он подходит, он… Вижу его серое мерцание… Он подходит ближе… ближе. — Ее безжизненные интонации стали резче, она повысила голос. — Кто-то, кого я знаю. Узнаю, я узнаю… Смерть. Он мертв, это призрак… Я знаю его, знаю… Ближе… Кто он? Кто ты, кто ты? — Она издала вопль, от которого у всех душа ушла в пятки. — Джон! Это Джон… — И она упала вперед, на стол, с отвратительным звуком ударившись лбом.
Сеанс лопнул. Эллери рванулся к выключателю и достиг его одновременно с сержантом Девоу. Когда он обернулся, доктор Дарк пристраивал миссис Браун обратно в кресло, а Расти отчаянно трепала мать по восковым щекам.
— Не понимаю, зачем я ей это позволила. Она после этого всегда такая подавленная. Видит Бог, я ни во что это не верю, но она, похоже, сама себя гипнотизирует. Мама! Мама!
— Позвольте мне, — сказал доктор Дарк. — Артур, придвинь сюда это кресло. Нужно ее уложить, чтобы ноги были выше головы. Она в обмороке, только и всего. Хотя шишка на лбу останется… Пожалуйста, кто-нибудь, откройте окна пошире. Нам понадобится много свежего воздуха.
Пока доктор приводил в чувство миссис Браун, Эллери подошел к Джону, который одиноко стоял в уголочке со странным выражением лица.
— Джон, этот ее вопль под конец тебя, наверное, здорово расстроил. Встретиться с собственным призраком при жизни, каково?
Джон спокойно ответил:
— Интересно. Интересней, чем ты думаешь.
— Как это понимать?
Джон с улыбкой покачал головой. Он внимательно смотрел на мать Расти.
В то мгновение, когда она открыла глаза, Джон шагнул вперед.
— Мама Браун, как вы узнали?
— Что? — слабым голосом спросила она. — Ох, Джон. У меня голова болит. Что произошло?
— Ты, мама, впала в транс, — сказала Расти, — и говорила, что видишь кого-то, кто к тебе приближается — призрак или что-то, вроде мертвец, а потом ты назвала его Джоном и упала в обморок.
— Да? — сказала мать. — Джон — мертвец? Глупости какие! — Она потрогала голову. — Не помню. Никогда ничего потом не помню.
— Как вы узнали? — повторил Джон.
— Перестань говорить загадками, — сердито сказала Расти. — Что мать узнала?
— Это знает только еще один человек, — сказал Джон миссис Браун. — Кстати, не из присутствующих. Поэтому я еще раз спрашиваю вас, мама Браун: как вы узнали?
Она посмотрела на него туманным взором.
— Хоть бы голова прошла. Я ничего не понимаю, что вы говорите.
— Прекрати, Джон, — резко сказал Крейг. — Миссис Браун не в том состоянии, чтобы приставать к ней.
— Правильно, Артур, — сказал Джон, не переставая улыбаться. — Извините, мама Браун. Не хотите ли пойти наверх отдохнуть? Кстати, неплохо бы всем нам пойти — освежиться или прилечь на часок-другой. Сегодня ведь мы полночи спать не будем.
Уловив удивленные взгляды собравшихся, Джон ухмыльнулся.
— Зачем ждать рассвета? В час колдунов я, в полную противоположность Золушке, превращаюсь в принца, помните? Поэтому сразу же после полуночи, как только мне исполнится двадцать пять, я намерен просить мистера Пейна официально зачитать завещание моего отца, по которому я сменю тыкву на королевскую карету. А потом мистер Гардинер сочетает нас с Расти браком — в счастии и несчастии, в радости и в горе.
— У тебя получается так романтично, — Расти фыркнула.
Он поцеловал ее.
— И наконец, я раскрою ту великую тайну, которую обещал раскрыть.
— Ей-богу, об этом-то я и позабыл, — сказал Крейг, а Эллери подумал: «Ей-богу, и я тоже». — Джон, и что же ты такое прячешь в рукаве?
— Узнаешь после брачной церемонии, Артур, как и все прочие. Так соберемся здесь за четверть часа до полуночи?
Эллери оставался в гостиной, пока остальные не разошлись. Он прошелся по ней, заглядывая во все углы.
— Ищете двенадцатую коробочку, мистер Куин? — Это был сержант Девоу, он заглянул из холла.
— Что-то вроде того, сержант. Похоже, все напрочь про нее забыли.
— Только не я. Весь вечер подкарауливаю. — Сержант покачал головой. — Здесь ее нет.
— Опять у кого-нибудь в спальне, я полагаю.
Но прошло десять минут, а они все так и ждали, когда кто-то сбежит по ступенькам с коробкой.
— Допустим, что это все. — Сержант Девоу криво улыбнулся. — Но только если он остановится на одиннадцати, тут будет что-то не так.
Эллери не улыбнулся в ответ.
— Она, сержант, появится до полуночи — и этого я очень опасаюсь.
Он взял свой экземпляр книги Джона и пошел наверх.
Девятнадцать предметов в одиннадцати коробках за одиннадцать вечеров.
Эллери безостановочно курсировал по комнате и остервенело курил.
Сегодня будет еще одна коробка, и ряд из двенадцати будет завершен. Это означает как минимум еще один предмет. Следовательно, минимум двадцать предметов.
Здесь разгадка? Число 20? 20…
Он вернулся к маленькому письменному столу, где лежал его список из девятнадцати предметов. Вол… Дом… Верблюд… Но он покачал головой. Он уже сотню раз обращался к этому списку в поисках общего знаменателя. Чем дольше он искал, тем больше убеждался в том, что какая-то связь существует. И тем менее постижимой она казалась.
20…
Это число дразнило его. Было в этом числе что-то такое, давно позабытое… Знал когда-то… Где-то читал… «Двадцать вопросов» — игра такая! Нет, пет. А если рассмотреть ряд из двадцати предметов через игру в вопросы-ответы? Нет, так можно определить сами предметы, но это не то 20…
И тут он вспомнил.
Числа группируются по пять; по пальцам на руках и на ногах. Три основных шкалы в пятеричном счислении — это, следовательно, по пять, по десять и по двадцать. Группировка предметов по двадцать сохранилась в английском понятии «score» и во французском — «quatre-vingt», что означает «восемьдесят», а буквально «четыре по двадцать». В тропических странах двадцатеричное счисление было когда-то в большом ходу, поскольку в жарком климате люди ходили босые, и перед ними всегда были пальцы не только на руках, но и на ногах. Некоторые мексиканские аборигены до сих пор считают до «человека целиком», после чего начинают счет заново. Одно из подразумеваемых доказательств того, что гренландцы — выходцы из тропиков, — это наличие у них двадцатеричной системы счисления.
